— Зацепка, — прикусила губу, взглянув в, казалось, бездонные глаза и чуть было в них не потерялась. Смутилась отчего-то. Глянула снова на девчонок. Внутренние размышления о сложившейся дилемме заставила поморщиться. Мысль о том, что кое-кто из наших предал остальных, почему-то приносила боль. Борьба между усиленном с детства чувства взаимопощи с сородичами и необходимостью провести не самый приятный разговор с подругой (а то и по итогам так называемого «разговора» выдать ее местным властям или Звездунам)… рождала не самые хорошие чувства. Хоть я и воображала себя этакой железной леди, но… — Пойду поговорю с Гретхен, с вами она точно болтать не будет. Вернее, болтать-то она будет многое, а вот толковое что-то рассказать…

— Отлично! Я с тобой! — наша беременная даже подскочила, — А вы тем временем…

— Начнем разрабатывать всех найденный потеряшек, — драконид и по совместительству будущий папаша не дал ей далеко от себя ускакать, схватив за руку. Мягко, но настойчиво притянув к себе и поцеловав в недовольно сморщенный носик, — снова их опросим и возьмем на анализ кровь. Теперь-то мы знаем, что искать. И ты мне в этом поможешь.

Усаженная заново на свое место стонцийка возмущенно засопела.

— Солнце, ну ты же знаешь, что я без тебя со всем этим женщинами не справлюсь.

Упоминание о других особях женского пола, могучих оказаться рядом с её избранником, мгновенно привело библиотекаршу в чувство, заставляя распрямить плечи, выровнять спину и по орлиному оглянуться вокруг.

А вдруг, кто-то из этих «зачарованных» уже здесь и на чужое позарится?

Разошлись по делам все минут через пять. Согласовав свои дальнейшие действия на ближайшие часы — работы предстояло очень много. И не только у нашей группы.

Харр Эти Энтоским лично сам договаривался с патрульными, разумно решив воспользоваться личными связями в низших чинах, чем официальными каналами. Во-первых, долго, а во-вторых — была вероятность, что информация уйдет раньше через более высокие чины, которые могут захотеть на этом заработать.

***

— Привет, — чувствовала я себя очень неловко.

Все же выступать перед подругой, которую знала уже очень давно, в роли дознавателя мне еще не доводилось. Очень… неприятные ощущения, скажу я вам.

— Данка, это что?! — Гретка, наклонившись, подергала два ножных браслета-ограничителя и снова распрямилась, — они чего там? Совсем офонарели?!

От вида двух этих приспособлений на щиколотках у подруги мое собственное лицо непроизвольно скривилось, выражая всю степень недовольства. А я говорила! Только слушать меня никто не хотел. И больше всех настаивал, как ни странно, Улгуми.

Эти самые ограничители, благодаря излучению особого силового поля которых, не позволяют живому существу и шага свободного сделать, были альтернативой его присутствию при нашем с подругой разговоре. На мои уверения, что рыжуха ничего мне не сделает, он только фыркал, недовольно ворчал и наотрез отказывался отпускать меня в комнату, где её держали, без надлежащей защиты. При этом путаясь в аргументах, выражал свою обеспокоенность: то от имени себя, как моего неизменного телохранителя, то от себя же — бессменного… а вот кого — неизвестно. Потому что сразу замолкал и интересно так шевелил бровями.

В общем, сплошная загадка.

Что конкретно означала эта пантомима, я не понимала, а на наводящие вопросы для отгадки в ответ получала еще одну пантомиму. Еще более загадочную.

В общем, все сводилось к тому, что этот индивид поставил условие: либо он в комнате и рядом со мной; либо в той же комнате я без него и Гретка с браслетами.

— … я ж ногой даже шевельнуть не могу, — тем временем разорялась подруга, все больше накручивая себя, — эти изверги вообще откуда?! Нет, ты мне скажи, откуда они — я на них жалобу накатаю такую — не отмоются!

— Тебя покормили? — устало прервала я её словоразлив.

Очень сильно хотелось «упасть» на какой-нибудь стул и наконец хоть немного расслабиться. Этот день никогда не закончиться.

— Угу, и в туалет сводили, — угрюмо буркнула рыжуха, мгновенно прекращая свою игру в оскорбленную невинность.

И правильно, передо мной уж точно не стоит. Ничего не хочу сказать плохого, но… возможно, я единственный её шанс выбраться из этой истории с наименьшими (согласно провинности) потерями… Если она, конечно, виновата.

— Уже радует, — кивнула сама себе задумчиво.

Потерла лицо ладонями. В голове мельком проскочила мысль — хорошо, что сегодня не красилась и могла не опасаться размазать тонким слоем по лицу косметику «художественным» безобразием. Заново начинать разговор не торопилась. Ни я, ни она. Равновесие в наших отношениях, которое стало неожиданно хрупким, не хотелось нарушать ни одной из нас. Видимо, обе подспудно со всей безжалостной отчетливостью понимали, что после этого былого будет не вернуть.

И это пугало.

— Ну, что? — Гретхен прервала наше обоюдное молчание первой, — Поговорим?

— А у нас есть выбор? — снова пожатие плечами и — впервые за все это время, — взгляд прямой, глаза в глаза.

— Выбор есть всегда, — она усмехнулась, но мало веселого было в этой усмешке, — тебе ли не знать.

Намёк на прабабкины поучения? Так она нас обеих учила с детства, что можно делать и что нельзя никогда. Есть барьеры, переступив которые, обратно уже не вернешься.

Но ответить ничего не ответила. Только качнула головой, соглашаясь, принимая её точку зрения, происходящего и… глубоко в душе все еще надеясь, что действительность ситуации окажется не такой… гадостной, как кажется на первый взгляд.

— Я свой выбор сделала… — помедлила чуть и добавила, — ты, как вижу, тоже.

— Да, — полные губы дракониды чуть растянулись в кривоватой усмешке, — я не хотела, чтобы так получилось…

То, что поведала дальше…

Я рассказывала уже о том, что подруга чувствовала внутренний дискомфорт из-за несостоявшейся мечты об идеальном враче, как и ее отец. И тем не менее это ее не остановило. Гретхен все равно продолжала в частном порядке практиковать на медицинском поприще.

А еще и занялась исследованиями и экспериментами в сфере биоинженерных технологий и химикотехнологической фармакологии. Желая хоть успехами в научной деятельности доказать всем остальным (и себе самой в том числе), что ничем не хуже собственного родителя.

— … понимаешь, это довольно унизительно из года в год ловить на себе взгляды полные жалости, мол, природа на мне отдохнула, — я это понимала, но так до конца и не осознала, к чему подруга начала эту «исповедь обиженных и угнетённых», — Быть ребенком гения — тяжело. Потому, когда у меня что-то начало получаться, я даже боялась слово лишнее кому-нибудь сказать, чтобы не сглазить…

Через полчаса я уже знала всё о том, что произошло с подругой дальше. Ну, или почти всё.