Коленом раздвинул ноги и бесцеремонно вклинился между бедер, давая возможность до основания прочувствовать его желание. Охнула, потому что забыла, какой он большой и тут же сжалась, обожженная иррациональным страхом: у меня был только один мужчина и тот больше трех месяцев назад.

— Скучала по мне, моя сладкая? — хрипло, щекоча дыханием кожу.

Ох, если бы он знал, насколько. Но я ничего ему не скажу. Ничего, иначе точно умру, не получив ответного: «И я скучал». Ведь он не скучал. Он, похоже, пытался убить себя все это время.

Но что-то явно пошло не так еще вчера, потому что:

— А ты…ты скучал?

— Нет, — серной кислотой по сердцу.

Истерика рванула легкие, захлебнулась судорожным вдохом, растеклась безумной улыбкой по искусанным губам.

— Конечно, нет, — согласилась с мнимой легкостью, а у самой все внутренности наружу, как у выпотрошенной рыбы. Больно адски.

— Нет, — повторил глухо, ладонями оглаживая мои бока, попутно задирая футболку. — Красивая, — нараспев, широко улыбаясь. — Я забыл, какая ты красивая, Ева.

— Ты и не знал… — хрипло из-за сухости в горле.

Мотнул головой, накрывая ладонями мои груди. Выдохнула протяжно и поймала его рваный выдох на своих губах.

— Покажи, — оглаживая налившиеся тяжестью полушария.

Тело мгновенно отзывалось на его ласки и хотело больше. Еще больше, нежнее, глубже. И в низу живота заныло от мучительного желания почувствовать его в себе, такого большого, твердого и нереально красивого.

Усмехнулась, чувствуя себя до невозможности глупой. Никогда в жизни не оценивала красоту мужского члена. Даже у мужа. А сейчас я невольно опускала взгляд туда, где его напряженный член упирался в мое бедро.

И снова так остро захотелось вобрать его в себя, обнять губами крупную головку с жемчужной каплей, языком погладить бархатистую кожу от самого основания и ощутить его вкус.

Дрожь растеклась по телу, и я невольно вцепилась в плечи Стаса, силой удерживая свое тело на месте. Потому что хотелось выгнуться ему навстречу, принимая в жаркий плен своего лона. Туда, где все так отчаянно нуждалось быть заполненным ним до краев.

—Покажи, — на этот раз требовательней. — Ну же, Ева, покажи свою бабочку, — пояснил, перехватив вопрос в моем взгляде.

Он поднялся на руках ровно настолько, чтобы я смогла перевернуться на живот. Зарылась лицом в подушки, ощущая, как краснею, словно школьница на первом свидании. Впрочем, не было у меня никаких свиданий. До Стаса не было.

А он одним движением разорвал футболку. И я не выдержала. Прогнулась, тихо вскрикнув, и врезалась попой в его член. Стас громко застонал, придавливая меня к кровати. Снова бесцеремонно развел мои ноги, наверняка увидев предательскую влагу моего желания. И впился жадным ртом в крыло бабочки на спине. Языком очертил каждый изгиб рисованного насекомого, пальцами сжимая ягодицы. До боли, граничащей с удовольствием. До жгучего желания сдаться и умолять его прекратить эту пытку.

— Я так хочу тебя, моя Бабочка, — сипло, губами скользя по рисунку на коже. — Чувствуешь, как я хочу трахнуть тебя, моя сладкая девочка? — и толкнулся между ягодиц, выбивая дыхание пополам с громким всхлипом.

— Стаааас, — прошептала, растягивая гласную, смакуя его имя, как коллекционное вино. Когда-то давно я пила такое. Когда-то давно я верила, что буду принцессой для своего мужчины, а стала…

«Я считал тебя королевой, Женька. На пьедестал поставил. А ты…ты фригидная сука»

— Вот так, моя маленькая, да… — его тихий голос рвал сознание.

"Ну что, маленькая шлюшка...Доигралась...А ведь я предупреждал..."

Слова острой болью врезались в виски. Судорогами прокатились по телу, и я взвыла, зубами вцепившись в подушку. Боль оказалась невыносимой. Ногу обожгло и вывернуло с такой силой, что я услышала хруст коленной чашечки.

Боль…

Черная, огнем разъедающая внутренности.

Осталась только она в кромешной темноте.

Кто-то звал меня по имени. Далеко. И голос знакомый. Но я никак не могла понять, чей. И откуда? Тьма вокруг была настолько осязаемой, что можно было сжать в кулаке. Я попробовала. Ладонь стала липкой и влажной. А тьма, вязкая и пахнущая кровью, льнула к телу. И от ее прикосновений шипела кожа и дергала, нарывая. Стиснула зубы, растерев немеющую стопу. Стряхнула с себя наваждение – тьма отпрянула, и повеяло прохладой. Оглянулась, но ничего не увидела. Вытянула руки. Сперва вперед, но ничего не ощутила. Развела в стороны, утопая в пустоте. Страх серой крысой скользил по позвонкам, паникой прогрызая себе путь на волю.

Сделала глубокий вдох. Выдохнула. Только не паниковать. Нельзя паниковать. Прикрыла глаза, пытаясь вспомнить, что произошло до того, как я оказалась в этой кромешной темноте. Попыталась и…ничего. Пустота, такая же вязкая, как тьма вокруг.

— Ева! – донеслось издалека. — …помоги…

Голос мужской, надтреснутый. И до одури знакомый. И мне вдруг показалось важным вспомнить, кто меня зовет. И почему именно меня? Что с ним? Зачем ему помощь? Какая-то догадка мелькнула на грани сознания и растаяла, едва я успела ее уловить.

— Ева… – эхом сквозь густую темноту.

Я хотела крикнуть в ответ, сказать, что я здесь, я рядом, но вместо слов из саднящего горла вырвался лишь сип.

Мысленно выругалась и сделала шаг. Я не видела пола, а ноги ощущали прохладу кафеля. Почему я босиком?

Но думать было некогда – голос позвал снова. И он стал ближе. Или показалось? Я ступала медленно, как канатоходец, лавируя во мгле. Шаг, еще один и еще…

— Давай, девочка, ну же…помоги…мне… — шепот, тихий, ломающийся. Из последних сил и уже недалеко. — Я же не смогу…

Кивнула и снова шагнула в темноту.

— Ева, мать твою!

Кто-то ударил в спину и я рухнула на колени. Судорога скрутила мышцы. Закусила губу. Я была совсем рядом, но никого не видела. Пальцы по-прежнему утопали во мгле и ничего не ощущали: ни стен, ни пола под ногами.  Тихо всхлипнула.

Кто же ты, незнакомец? И почему мне кажется, что я тебя знаю?

— Ева…Ева… — еще тише произнес он. И было в его голосе нечто странное. Какое-то горькое отчаяние. Я вся напряглась.

Нет, нет, нет! Ты не должен уходить. Только не теперь, когда я так близко.

И я вдруг поняла, если голос исчезнет – я не выберусь из этой темноты. А мне надо выбраться. Там, вне тьмы, меня ждут. Я знала точно – ждут. Вот только кто?

Давай, Женька, вспоминай! Ну же!

Застыла, поднявшись на ноги. Женька? Женька – это я. Но тот…мужчина звал меня Евой. Почему? Кто он?

— Ева, не смей. Слышишь, даже не думай так легко от меня отделаться.

Согласилась. Я не хотела от него отделываться. Я хотела к нему. Так сильно, что сердце внутри рвалось на части.

Я снова шагнула. Один, два неуверенных шага, попутно растирая сведенные судорогой мышцы.

— Я соврал, Ева…слышишь, меня? Соврал…

В чем? Зачем? Я ничего не понимала.

А судороги стискивали раскаленными обручами легкие. Зажмурилась, пытаясь унять боль. Переждать.

В детстве папа говорил, что если сильно зажмуриться, то все страшное исчезнет. Тогда еще мы были счастливой семьей, а я маленькой принцессой. И я как можно сильнее сжала веки, отсчитывая рваные удары сердца.

И вдруг тьма вспыхнула яркими огнями фонарей. Взорвалась острыми запахами крови и смрада. Крики толпы оглушили. И я, пробирающаяся сквозь обезумевших от зрелища людей, наплевав на сальные шуточки и собственную безопасность. Я искала его. Того, без кого не могла дышать…

—  Стас, — выдохнула и открыла глаза...

…Богдан звонит поздним вечером.

— Евгения Матвеевна, помогите! — без предисловий почти кричит он в трубку. И я роняю книгу, которую читаю, спасаясь от бессонницы.

Бросаю беглый взгляд на спящего рядом сына и тяжело выдыхаю. Мне не нужно спрашивать, что случилось. Я знаю. Откуда-то знаю, что Стас попал в беду.

— Куда ехать? — громким шепотом, на цыпочках пробираясь в супружескую спальню.