И тут вдруг он снял с меня головной убор и демонстративно вытащил из него упругую веточку, которой мы, курсанты, заменяли металлическую пружину. Плавсостав, в отличие от военных моряков, пружины в фуражках не носил, что весьма правильно, так как в море фуражку с пружиной сдуло бы за борт. В заключение беседы со мной командир роты что-то посчитал в уме и лишь подытожил вслух: «В общем, от меня будет только один, а в сумме – десять нарядов вне очереди. За один день, пожалуй, достаточно, а то ты до конца сессии на занятия не попадешь». Уже под вечер вместе с другим проштрафившимся курсантом-второкурсником мы забрасывали уголь в бункерную яму кочегарки. Недалеко стояли начальник ОРСО с заместителем и рассуждали о воспитательной роли труда. В тот день я поклялся себе больше не попадать в неприятности. Так оно и было.

Мы вступали во взрослую жизнь, а в ней была не только радость, но и горькие обиды и несправедливость. Коснулось это и меня. 8 марта 1963 года моя двоюродная сестра принесла мне в училище печальную радиограмму о том, что умерла моя бабушка. Мои родители работали за границей, и я прекрасно осознавал, что кто-то из нашей семьи должен быть на похоронах. Мне нужно было ехать в небольшой украинский городок Гайворон и получить для этого увольнительную. Старшина роты сам не хотел решать этот вопрос и отправил меня за разрешением к командиру роты. Пришлось ждать его до полуночи. Изложив ему суть проблемы, я услышал только короткое «Хорошо». Однако, когда я вернулся с похорон, меня ждала дисциплинарная комиссия. Напрасно я пытался доказывать, что я не был в какой-то самоволке и не гулял, а был на похоронах. Взрослые дяди были непреклонны. Но больше всего меня обидели слова командира: «Что-то я не помню». Выговор я не обжаловал, но запомнил на всю жизнь, что, прежде чем наказывать человека, надо серьезно и справедливо во всем разобраться.

Прошло пять лет, и снова была весна. Манящая весна привела к тому, что я дал снова слабину. Я заступил дежурным по КПП «экипажа». Помощник дежурного разбудил меня около шести утра и доложил, что уборка территории у проходной завершена и все в порядке. Моя задача заключалась в том, чтобы встретить начальника ОРСО и доложить ему обстановку. Все шло, как обычно. В 06:30 начальник ОРСО вышел из трамвая и направился к проходной «экипажа». Он знал меня лично еще с первого курса. Он отличался уникальной памятью на фамилии и лица и знал почти всех курсантов лично. Я был, как говорится, в «полном ажуре». Все было тщательно выглажено от брюк до гюйса. Белый чехол на фуражке поражал белизной. Шесть курсовок на рукаве сверкали золотом на солнце, а обувь была, как с витрины. Тем не менее, капраз, приняв мой доклад и осмотревшись кругом, как-то с грустью сказал: «Ну что ж, придется вам напоследок еще отстоять пять нарядов вне очереди». После этого он медленно прошел через проходную «экипажа». Мы с помощником дежурного переглянулись. Осмотревшись, я увидел такое, что мне самому стало дурно и смешно.

Во времена развитого социализма политические просветители придумывали разную ерунду. Например, в городе на отдельных домах красовались таблички типа «В нашем доме нет второгодников». Надо полагать, что кто-то из курсантов в ночное время снял такую табличку с какого-то дома и повесил чуть выше вывески «Экипаж Одесского Высшего Инженерного Морского училища». К семи утра мы с помощником дежурного сняли эту табличку, но эта хохма быстро разошлась по училищу.

На первом курсе казалось, что никогда не наступит время окончания училища, но годы быстро пробежали. И долгие годы учебы, и длительные рейсы на практике – все ушло в прошлое. Треть из поступивших курсантов по разным причинам не дошла до выпуска. Не всем нравился быт, учеба и особенно морской труд. Лишь каждый пятый стал капитаном. Но с каждым годом кажется, что время, проведенное в бурсе, было самым прекрасным, как у Э. Успенского:

Все хорошо в сравнении. Разочарования наступают тогда, когда сверхожидания не совпадают с мечтами, а реальность буднична и черно-серого цвета. Тогда нам казалось, что будущее прекрасно.

Когда мы с другом получили в конторе капитана порта загранпаспорта моряков, то чувство своей значимости и зрелой солидности переполняло нас. Сев на небольшой пассажирский теплоход, идущий в Херсон, мы позволили себе даже расположиться в ресторане. Несмотря на то, что стол был скромненьким, а спиртное вообще отсутствовало, настроение нам все-таки испортили, хоть скандал и не случился. За соседним столиком сидел великовозрастный детина и нагло пялился на нас. Затем он заявил, что, мол, негоже пропивать родительские деньги. Деньги действительно были родительскими, но спорить и ругаться с хамом не имело смысла, тем более что в Херсоне нас ждал теплоход «Флорешты», куда нас направил отдел кадров пароходства на первую заграничную плавпрактику в должности практикантов. Предусматривалось, что мы будем отрабатывать одну должность матроса второго класса.

Ранним утром следующего дня мы уже поднимались по трапу судна. Надо заметить, что период бурного строительства нашего флота еще не наступил, и флот дальнего плавания состоял в основном из трофейных судов типа «Либерти» от американцев и тех немногих судов, что не погибли в войне. Поступление же новых судов носило эпизодический характер. Суда типа «Ф», финской постройки, относились к новостроям. Само собой, что мы, курсанты, основательно интересовались новыми судами, поэтому направление нас с другом на теплоход «Флорешты» очень радовало нас. Только вот радоваться нам пришлось недолго. Как только мы поднялись по трапу на борт, начались флотские приколы.

Возле вахтенного матроса стоял солидный дядечка, в костюме и при галстуке, а на груди его красовался орден «Знак Почета». Выяснилось, что это боцман, и, конечно, не нас он встречал при параде, а ожидал свою семью из Одессы. Тем не менее он поинтересовался у меня:

– Откуда будете? И куда? К нам на палубу или в машину?

Пришлось доложиться, но Дракон, как принято называть боцманов на флоте, не унимался:

– А как у вас с математикой?

На что мы ему ответили, что положительно, но беседа продолжалась, хотя скорее это был монолог Дракона.

– Так вот, доложитесь старпому. Вахтенный помощник вас проводит. Полчаса на расселение, а затем ко мне. Получите по одной рабочей рукавице.

Естественно, поступил вопрос с нашей стороны:

– А почему по одной?

Михальи, вероятно, ждал такого вопроса и, нисколько не смущаясь, молвил:

– Да вот понаехали родственники, а туалеты малость не убраны. Вам для уборки хватит и по одной рукавице.

Казалось, этот день никогда не закончится. Хотя для практикантов время работы как бы ограничено четырьмя часами, но был аврал. По авралу, как известно, время работы не лимитируется. Судно закончило погрузку, и надо было все подготовить «по-походному». Уже глубоким вечером, накладывая специальные шины на брезент трюма, я сказал что-то «радостное» своему товарищу по поводу работы. Вероятно, мое высказывание было кем-то услышано, так как откуда-то сверху прозвучало:

– Ну что, сынок? Не сладко? Привыкай, на море всегда так.

Я поднял голову и обалдел. Сверху надстройки за нами наблюдал наш седовласый капитан. Конечно, мы были «салажатами». За один рейс на паруснике «Товарищ» нас чему-то научили в матросском деле, но до совершенства было еще ой как далеко.

После полуночи прибыл лоцман, и мы начали отходить от причала. Уже после отхода нас вызвали на капитанский мостик и поинтересовались, можем ли мы стоять на руле. Капитан выслушал нас и без лишних слов сказал старпому:

– Не будем рисковать на речке. Еще нарулятся.