– И это тоже, – согласилась старушка, снова отходя к печке.

– Ой, мыши! – вдруг вскрикнул Ваня.

– Вот егоза, – заворчала старушка, чуть не опрокинув чугунок, – ну откель здесь мыши? Кошка всех споймала, давно в лес за ними бегает.

– Да вон же она, вон, – мальчик показывал пальцем на середину избы.

Там действительно спокойно сидел и умывался мышонок. Бабушка глянула на него через плечо и опять продолжила готовить:

– Какие же это тебе мыши? Это же Мышь. Зовут его так. Глянь, там, на окошке, корешки для него положены. Сунь ему, только один, а то знаю я его, снова всё за раз схрумкает.

– Так он ваш?

– Не-е, я животных не держу. Мне нельзя.

– А как же тогда? А Мышь, а Кошка?

– Кошка сама по себе, приблудная. И Мыша этого она завела.

– Бабушка, почему ж вам-то животных нельзя держать? – Ваня протянул к Мышу руку с корешком. – Вон как хорошо с коровой-то в хозяйстве или опять же с козой. И молочко, и сметанка.

– Ну, летом я ещё смогу отбрехаться. А вот как посреди зимы заглянут ко мне во двор волки голодные? Тут и растолкуй им на пустой желудок про молочко, про сметанку.

В это время Мышь, косолапя, подошёл к протянутой руке, довольно быстро съел угощение, затем сел на задние лапки и издал тоненький писк. Кошка появилась словно из воздуха. Осторожно взяла Мыша за шиворот и одним прыжком взлетела с ним обратно на печку.

– А чего вам волки, бабушка! Вы – бах! – Ваня махнул рукой. – Одного – в пень. Бах! – другого – в камень.

– За что же это? За то, что он волком родился? За то, что деток надо кормить? Этак весь лес можно в пеньки да каменья перевести.

– Бабушка, а вы меня звериному языку обучите? Чтоб я хошь с медведем, хошь с белкой поговорить смог.

– Поговорить?! С медведём?! Да ты совсем спятил, что ль? И о чём ты с ним толковать собрался?

– Ну-у… – Задумчиво протянул мальчик, – сначала, понятно, поздороваюсь, затем скажу, как меня величают. Дальше спрошу его, как детки, как малинка в этом году, уродилась ли?..

Бабушка (впервые с их встречи) улыбнулась.

– Я даже имя ему придумал, – тем временем увлечённо продолжал Ваня, – давайте назовём его Медведь.

– Имя хорошее, спору нет. Только вот тебе первый урок. Если встретишь медведя в лесу, то не шевелись. Стой себе и слушай внимательно. Он тебе сам всё скажет. И имя ему не ты станешь придумывать, а он тебе. И коли назовёт тебя, может Ваней, может Шишкой еловой, может Мухомором с дыркой, значит, так тому и быть. Даже головой мотнуть не смей, стой и слушай. И белку слушай, и волка.

– Бабушка, а с кем же тогда поговорить-то можно?

– Да ни с кем. Ишь, выдумал, где это видано, чтобы человек со зверьми разговаривал?

– Бабушка, вы сами давеча говорили, чтобы слушал я их.

– Слушать и беседу вести – это две разницы великие. Любой зверь тебе при встрече перво-наперво скажет чего-нибудь. Поначалу слышать научись, а уж затем сам балаболить на ихнем пробуй.

– Запутали вы меня, бабушка, то, говорите, нету такого случая, чтобы человек со зверьём разговоры вёл, то, мол, научись слушать – научишься и толковать на зверином.

– Так и есть. Станешь понимать зверя, почитай ты уже и не человек вовсе.

– Мудрёно, всё у вас, бабушка. Вы бы мне лучше, как Мышу, корешок какой дали, я враз и начну зверей понимать. Али нет у вас?

– Как не быть? Только вот ведь какая незадача с уменьями этими: сколько силёнок приложишь, столь пользы и получишь. Завтра к вечеру пойдёшь до кустиков и выйдет из тебя корешок, а за ним и умение твоё. На ложку хотенья насыпь мешок терпенья.

– Ой, бабушка, как у вас тут здорово всё. Интересно-то как. Вы не подумайте чего, я вона какой терпеливый. Давеча на Пасху мне тётка леденец с базара привезла, так он у меня аж до вечера улежал.

– До самого вечера, не брешешь? – снова улыбнулась старушка. – Я бы точно не дотерпела.

– Как есть, бабушка, – закивал Ваня, – до самого. Правда, – он виновато опустил голову – лизнул я его два разика, да и тётка возвернулась с базара уже за полдень.

Старушка тем временем достала из печки небольшой чугунок и поставила его на стол. Затем выудила откуда-то старую деревянную ложку, вытерла её об подол, положила рядом с чугунком.

– Что это, бабушка?

Ваня боязливо заглянул в дымящуюся посудину.

– А если скажу: жабы печёные али змеи кручёные, станешь есть?

– Что я, басурманин какой? Разве ж можно от угощения отказываться? Небось, хозяйка старалась, хлопотала, а я нос воротить? Жабы так жабы, – с этими словами Ваня зачерпнул ложку и, закрыв глаза, смело отправил её в рот.

– Хлеба бы тебе, да нету, – старушка села напротив, наблюдая, как быстро пустеет чугунок.

– Ничего, бабушка, я не голодный, – жадно поедал варево мальчик, – а жабы, оказывается, по вкусу грибы белые напоминают, только вкуснее.

– Ты смотри, не вздумай их сам варить.

– Отчего же, бабушка? У нас подобного добра навалом.

– Тут это… заговор знать надо… и жабы должны быть непростые. Только те, которые сами в лукошко запрыгнули.

– А если, бабушка, я всё ж попробую такую вкуснотищу дома сварганить?

– Надоел ты мне, – старушка забрала со стола пустой чугунок, вместе с три раза облизанной ложкой, – если сваришь из обычных жаб, да без слов правильных, так сразу и бородавка на носу вскочит.

– Как у вас? – Ваня испугано закрыл нос ладошкой.

– Да поболее. Я то – почитай, всего одно словечко и позабыла.

– Ой, бабушка. Как же вы так недоглядели? Наверняка по молодости… Мне тётка говаривала: «У молодых всё скоро, да не споро». Это, наверное, когда вам ещё первых ста лет не было?

– Как раз накануне. Совсем стемнело, бери тулупчик в углу да стели на лавку. Спать будем.

– А чего это вы делаете? – удивился Ваня, наблюдая, как старушка раскладывает растения на окошках.

– Вот этой травке, чтобы в силу войти, надо сперва на луну насмотреться. А этой вот, – показала она на засушенный цветочек на противоположном окне, – напротив – первый луч солнечный надобен. Пока солнышко ещё мягонькое, да заспанное. Вот встань пораньше, да погляди, как они встретятся.

– Бабушка, – зевая и устраиваясь поудобней, спросил мальчик, – а почему вы меня не съели?

– Да как же есть-то, коли у тебя такой нос.

– Пожалели, выходит?

Старушка долго не отвечала.

– У деда моего был такой же. И у деда деда. Да и у меня…

– Бабушка, – осенило Ваню, – так может статься, что и вы мне бабушка… ну, то есть пра, пра, пра…

– Спи давай, малахольный, – строго перебила она его.

– Да как же спать-то после такого, – не унимался мальчик, – да как же…

– Спи, сказала. А то в лягушку превращу.

– Не превратите, побоитесь.

– Чегой-то?

– А у меня бабушка – Баба Яга.

Перед тем как окончательно погрузиться в сон, мальчик явственно услышал смешок Кошки.

Утро выдалось погодистым. Ваня потянулся во всю длину лавки, открыл глаза и тут, вспомнив, где заснул, быстро соскочил на ноги. Всё, кроме старушки, было на месте: тёмная избушка, большущая печка, на ней Кошка в обнимку с Мышем. Посреди стола стояла кружка с какой-то настойкой. «Всяко, для меня, – подумал мальчик, немного пригубив. – Вкусненько, земляничкой отдаёт». Допив до конца, Ваня решил заняться по хозяйству. И себе дело, и бабушке подмога, и повод везде залезть из любопытства.

Уже почти в полдень, когда он, лёжа на животе посреди небольшой полянки за домом, рассматривал крохотные фиолетовые цветочки, сзади раздался голос:

– Это Бусики. Если их засушить да затем подсыпать в еду, то мёрзнуть весь день не будешь. Если настоять в воде на печке две недели, да выпить, да намазать место на теле обожжённое, то даже следа не останется. Если просто пучок на заготовленных дровах оставить, то снег ли, дождь ли, а те дрова с первой искры займутся.

– Какие чудные, бабушка, – Ваня не отрывался взглядом от цветов. – Значит, они с теплом управляются.

– Любят они тепло. И оно их любит. Растут токмо посреди полянок, чтобы всё время солнце видеть. И цветут без дождя. Пока Бусик цветёт, дождя не будет.