– Ты, правда, так считаешь?! Да? Я красивый? – и румянец на его щеках стал еще ярче.
– Да. Правда! Красивый и очень необычный, ты мне нравишься. Слушай, а обязательно читать мои мысли? – спросила я уже вслух.
– Я должен знать каждую мелочь про всех вас, – он обвел взглядом меня и двери по разные стороны коридора, подразумевая тех, кто жил или умирал (не знаю, как правильней выразиться) за ними. – Не думай об этом. Роза, мне нравится твоя «книга сказок», обещаю, что не буду плевать на пальцы.
– И на этом спасибо.
Я, вообще-то, сговорчивая, если надо перекапывать мои куриные мозги, копайте, я согласна, но не обижайтесь, если испачкаетесь в курином помете, намешанном в этих самых мозгах. Да и вряд ли там есть что-то интересное, я не обременяю себя заумными размышлениями, и те же учителя никогда не считали меня способной.
Он рассмеялся, даже шаг замедлил, потом откашлялся и ответил на немой вопрос в моих глазах:
– Ты смешная, симпатичная и очень добрая. И, пожалуйста, не трогай веснушки, они тебе идут. И еще, никого и ничего не бойся, тебе здесь будет хорошо, у нас никто никого не обижает. Договорились?
Моя курья голова кивала: «Да, мол, хорошо», но почему-то крутилась Катина фраза «знаешь, везде мертвые котята…». Как же! Не обижают!
– Ничего, сама все поймешь, но немного позже. А сейчас нам сюда, – и так как я читать мысли не умела, он указал на нужную дверь рукой и открыл ее передо мной.
Она была самого обычного белого цвета, не черная, не цветная – обычная белая дверь.
И комната тоже вполне обычная. Просторная, с окном, с уютным кожаным диваном, креслом и журнальным столиком, на котором стояли две белые фарфоровые чашки, и, судя по аромату, витавшему в воздухе, в них был свежесваренный кофе. Возле стены стоял полированный сервант, а в вазе на окне полно цветов. Пол был устлан толстым бордовым ковром, и поэтому, не дожидаясь приглашения, я сняла туфли и оставила их у порога. Захар прикрыл дверь, жестом пригласил пройти к дивану, разуваться он не стал.
– Угощайся, – сказал он и присел рядом.
Я взяла чашку и отхлебнула, кофе был сварен именно так, как я любила – с корицей.
– Что вы хотите от меня, Захар? – сидя совсем близко от него, я не смогла сказать ему «ты».
– Не «выкай», Роза. Обращайся ко мне на «ты», мне очень нравится, ты одна здесь так меня зовешь, более никто, ну Матвеич – это само собой, мне нравится, – опять повторил он, откинулся на спинку дивана и потер ладони об колени. – Мои подопечные, тебе Катя уже рассказывала, иногда болеют, не сильно, но лечить надо, им это необходимо. Да и не только мои, – добавил он, – Матвеича тоже, но с ними проще, они на виду, с ними Катерина кое-как справляется, с моими нет, они привередливые. Раз уж ты к нам (это слово он подчеркнул, именно к «нам», а не «ко мне») попала, помоги, пожалуйста, ты справишься, уверен. Аптечку дам, халат есть, но в принципе он не нужен, согласна? – он смотрел на меня сверху вниз и чуть шевелил бровью.
Я не сочла необходимым произносить вслух, просто подумала: «А что, есть выбор? Не будете же вы меня за даром кормить-поить. Да, согласна. Валяй, гони аптечку и говори, кого лечить».
Захар опять засмеялся, а после кивнул мне, как кивают спаниелю, принесшему подстреленную утку (хороший мальчик), встал, подошел к серванту, открыл и стал в нем копаться. Автор, воспользовавшись моментом, тоже встала и направилась к окну, последние пять минут меня раздирало любопытство: «Что за ним могло находиться?». А за ним было поле, по которому я пришла сюда. Сейчас по нему двигалось несколько человек, я не стала считать их количество – не хотелось знать, сколько еще человек покинули бренную землю. Я стала размышлять, что скоро они будут общаться со странным Михаилом Викторовичем, а потом их определят в «плохие-хорошие» или в «левые-правые», и, наверное, Захару надо идти и говорить с каждым из них, а потом обсуждать с пока неизвестным мне Матвеичем «кого-куда», за цветные двери или за черные…
– Нет, не надо, – раздался из недр серванта голос Захара, – я везде успеваю и Матвеич тоже. Вернее не успеваем, мы всегда рядом с любым из вас, только позовите, в любом дне, в любом году. Так что не беспокойся об этом. А вот и аптечка.
Он извлек обычную с виду аптечку: коричневую, из кожзаменителя. Подошел ко мне и почти торжественно вручил. Через минуту я поняла, что болеют здесь на самом деле понарошку. Тем спектром лекарств, что лежали теперь уже в моей аптечке, можно лечить лишь кукол и мягких плюшевых зайцев. Бинты, зеленка, одноразовые шприцы, вата, ампулы с копеечными, абсолютно безобидными витаминами, спирт, валериана в таблетках (уж точно мертвому припарка!), аспирин и прочие мало помогающие снадобья. «Что ж, нашим проще», – а что еще я могла подумать?
– Тогда твой первый пациент – Вильям. Я провожу, – обратился ко мне Захар.
Повторять ни к чему – я стала обуваться.
В коридоре стало более многолюдно: старики и дети, молодые прыщавые парни и симпатичные девушки, разных лет мужчины и женщины. Больше всего было стариков, и этот факт меня очень обрадовал, надеюсь, вы поймете почему.
ГЛАВА 7. В которой я приступаю к своим обязанностям и многое узнаю про черное и белое
Мы шли недолго и остановились возле темно-голубой двери.
– Мы на месте, – сказал Захар и указал на черную дверь, напротив темно-голубой, – тебе сюда, Вильям заждался.
– Слушай, Захар, сегодня ты меня проводил, а завтра? Я сама ничегошеньки не найду – ни номеров, ни имен!
– Роза, – улыбнулся он, – «сегодня-завтра» нет – здесь все вечно, а номера не нужны. Смотри, как просто. За черными дверями такие же люди, ты их запомнишь, а искать двери будешь относительно цветных дверей – они все разных оттенков.
«Какие-то относительные люди, жалко им двери покрасить, что ли?» – пронеслось в моей курьей голове, но вслух я сказала другое.
– Да ни хрена я не понимаю в этих, как их, оттенках, как быть? Пойми, я не художник!
Люди вокруг – пара древних стариков, стали настраивать свои слуховые аппараты и переглядываться.
– На, будешь доставать из коробки и прикладывать к дверям, – с этими словами Захар протянул мне большую плоскую коробку, непонятно откуда взявшуюся в его руках, впрочем, автора это уже не удивило. Он такой, этот Захар.
Я взяла и прочитала. «Карандаши цветные для дошкольного и школьного возраста. 50 цветов». Что-то я не помнила в своем счастливом коммунистическом детстве наборы из пятидесяти цветов, ну да ладно. Я решила проверить точность оттенков. Чуть повозившись, открыла коробку, достала карандаши похожих, на мой взгляд, цветов, и стала по очереди прикладывать к двери (что была напротив необходимой черной). Нужный назывался «ярко-бирюзовый». Вот тебе и «темно-голубой», дальтоник близорукий!
– Захар – эта дверь ярко-бирюзовая, да? – спросила я, убирая карандаши в коробку.
– Точно, ты справилась. Вильям живет напротив ярко-бирюзовой двери. Иди. Там холодно. Как зайдешь, переобуйся и надень шубу, а то простынешь. Потом, после Вильяма, иди к себе. До встречи!
Он развернулся и пошел назад, в комнату с белой дверью.
Я подошла к указанной цели и с трудом отворила черную тяжеленную дверь, зашла внутрь и попала в зиму.
– Закрой за собой, тянет, – крикнули из общего коридора.
Я навалилась спиной и затворила ее. Холодно, пар со рта валил, около минус пятнадцати, но воздух не морозно-свежий, наоборот пахло какой-то химией, не знаю чем, и было душно. А еще был поздний вечер (может, как сказал Захар, здесь и нет времени, но это у них, а не у меня), на небе – полная луна, смахивавшая на желтый и не очень ровный круг, какой рисуют дети (ага, значит, кое-какие светила уже начали появляться, глядишь, до солнца доберемся). Я обнаружила дорожку: довольно широкую, освещенную обычным уличным фонарем и ведущую к белой вилле, такие виллы обычно бывают или у миллионеров, или у голливудских звезд, что, в сущности, одно и то же. На земле сплошным слоем лежал снег – ослепительно белый. «Совсем свежий», – подумала я, так как следов других посетителей или самого хозяина не было.
