Повисло молчание.
- И Живчика с собой взять. Утром я уйду. Вдаль, за горизонт. Присоединишься, если не струсишь. Подумай. Решать тебе.
Виктория смолкла, обхватив руками колени, и крепко задумалась. Об отце, который стал настолько жаден, что не может подержать у себя коня, верно отслужившего всю жизнь, о мачехе, которая видит в ней только няньку и прислугу, о старшем брате, который тоже когда-то ушел из дома и не вернулся, о том, что её скоро выдадут замуж и тогда... Что будет тогда - думать не хотелось... Но как же так можно бежать?
- А... Как тебя зовут? - задала она самый важный сейчас, как ей казалось, вопрос. Ведь разве можно уйти из дома с человеком, даже имени которого не знаешь?
- Называй меня Грегори. Впрочем, в разных поселениях и имя у меня разное. Имя же не приклеено к тебе навечно, как кожа. Где-то оно покрывается славой и становится золотым, где-то его обваливают в дёгте и перьях. Иногда ты хочешь, чтоб о тебе знали, иногда нет. Твой отец меня знает, как Грегори Шепотуна. А в деревне на севере, откуда я пришёл, я известен, как Грег Красильщик. Если ты странствуешь, то имя твоё тоже начинает меняться. вместе с дорогой, вместе с людьми на этой дороге...
Виктория молча слушала, зажав губами соломинку и пытаясь представить то, о чем говорил бард. Внешне оставаясь спокойной, внутри девушка переживала целую бурю чувств: ожидание чего-то волшебно-сказочного, страх перед неизвестностью, восторг от возможности поменять свою жизнь и много ещё такого, чему пока не имелось названия. Наконец, она приняла решение. Резко вскочив, бросила:
- Не уходите без меня, ладно? - и, быстро спустившись с чердака, помчалась к дому.
***
Было ещё темно, когда Виктория снова поднялась на сеновал:
- Грегори... - неуверенно позвала она, - ты ещё тут?
- С добрым утром, солнышко! - послышалось из глубины, - Да ты никак решилась?
Наверху зашуршало и через минуту бард с соломой в волосах и сапогами под мышкой предстал перед Викторией.
- А вот и чаша для омовения, - Грегори, весело отфыркиваясь, сполоснул лицо в бочке, стоявшей под водостоком, сел на порог сеновала и принялся обуваться, - А теперь ноженьки. Им сегодня потеть и потеть, идтить и идтить. А пальчики отдохнут. Так что, выводим твоего конька или ты просто в дорогу мне от хозяйки узелок со снедью принесла?
Девушка смутилась, но не отступила.
- Живчика я тут не брошу.
Зайдя внутрь и оседлав старого коня, Виктория осторожно вывела его из конюшни, что-то приговаривая почти шепотом, чтобы тот ненароком не заржал. Конь спокойно повиновался узде и лишь фыркал, послушно следуя за хозяйкой. Возле сарая уже лежал не слишком объемистый узелок с вещами. Его Виктория умело приторочила к седлу и только потом взглянула на небо...
Ещё не рассвело, когда парочка беглецов была за околицей. Только тут девушка заговорила с попутчиком:
- А ты думай, что я обузой буду... Я ещё маленькая была, когда всякие трюки показывала, но, думаю, и сейчас смогу, надо только слегка вспомнить... Я ведь гибкая... Все просто удивлялись...
Помаленьку солнышко, капризно, словно нехотя, по одному, подняло свои лучики над горизонтом. Стало немного теплее. Разговор, слегка примолкший после расставания с гостеприимным кровом, завязался заново. Погони, вроде бы не ожидалось и бард, сперва изредка посматривавший за спину, перестал оборачиваться. Не ищут девушку - и ладно. Попадать в переделку, судя по всему, ему не хотелось. А родственники... Родственники могли быть всякими. От заведомо равнодушных до настроенных крайне агрессивно. С такими не то, что говорить, к таким и приближаться порой было опасно.
- Тебя, как я посмотрю, красавица, даже и искать не поехали... - подмигнул Грегори девушке, елозившей на спине ведомого под уздцы коня, - Значит, не больно-то и нужна была. Так что ли?
- Да кому я там нужна-то? - нехотя стала рассказывать Виктория, - Мачехе, которая меня как прислугу считала, или отцу, который не чаял, как меня замуж поскорее выдать? Ну, может, решили, что я в деревне у кого... к вечеру вспомнят...
Ласково теребя гриву Живчика, девушка нахмурилась, вспомнив о младшем братишке.
- Ну разве что брат будет скучать... но он ещё мал... - Виктория ребром руки показала себе на плечо, что означало примерный рост брата, - забудет...
Вздохнув, девушка покосилась на попутчика:
- А у вас родные есть? Вы же где-то жили до того, как стали по тавернам выступать?
- Родня. Родню можно ценить, если она тебя ценит, - как-то немного философски заметил Грегори, - У кого-то есть его род, семейство, просто дети и внуки, которые с трепетом душевным впитывают откровения дедушки перед старым камином. У кого-то их нет и не будет. Да и могут ли быть дети у того, у кого дом - дорога? Разве это подходящее место для детей? Если нет корней, какие могут быть побеги? Вот и задумайся, ласточка. Твой ли это путь. Ведь вернуться ещё не поздно. Я-то другой жизни и не знаю. Я жив песней, жив дорогой, да конец свой, скорее всего найду или в руках у разбойников или под случайным ножом в кабацкой заварушке. Так что обольщаться не надо. Вчера вот мне хорошо накидали, но ведь и месяц на это не проживёшь. Кушать надо, да и не только...
Лесс вокруг путников становился всё глуше. Вместо весёленьких птичьих песен стало слышно натянутое уханье, словно в пустую бочку кто-то большой и тяжёлый кидал крупные валуны. Ветки над ещё видной дорогой уже приходилось порой раздвигать руками. Становилось немного жутковато.
Возвращаться, само собой, Виктория желания не проявила... Ей не казалось, что путь - самая печальная участь, гораздо больше девушку страшил вариант рожать каждый год по младенцу и получать ежедневные тумаки от мужа. То, что бард не захотел рассказывать о своей семье - было не удивительно, кто она такая, чтобы душу открывать... Может, когда-нибудь они и станут друзьями...
