– Нашел… кое-что, уже не важно, местные захоронения вскрыты, нежить напала на монастырь, боюсь, она уничтожит все поселения в округе. Скелеты с лоскутами мяса, налипшего на посеревшие кости, в истлевших лохмотьях, оставшихся от лучших нарядов, в которых погребли усопших. В их пальцах мечи, черные, как ночь. Они словно стая саранчи, пожирают все, до чего в состоянии дотянуться.

Лицо кардинала побелело, он ухватился за распятие на груди, словно за соломинку, брошенную ему в бурном потоке.

– Времени меньше, чем я думал, куда меньше. Сейчас же я верну лордов на места, где предоставлю новые сведения.

Ришон попросил, чтобы и ему дали слово, отец Иезекииль слабо улыбнулся. Ну конечно, с суконным рылом да в масницкий ряд, потом неожиданно добавил, что после заседания его могут выслушать.

– Тебя, сын мой, я не попрошу об отдыхе, ибо промедление может обернуться катастрофой. Мне нужны верные глаза и уши. – Кардинал по-отечески положил сухие ладони на плечи Ришона. – Завтра же отправляйся по окрестным деревням и весям, смотри, ищи внутренним взором, постарайся понять причину оживления мертвецов. Может быть, еще есть надежда. Да, надежда… надежда…

Слова кардинала зазвучали отстраненно, отчего-то с гулом разлетаясь по кабинету.

– Я сделаю, отче. – Инквизитор попятился и вышел, прикрыв за собой.

Глава 3

Колючий ветер, надрываясь, тащил огромную тучу. Под ее тяжестью прогибался небосвод, землю заслонила черная тень, но посыпался на редкость мелкий снежок. Не было и трех пополудни, а уже наступил вечер, в серой земле местами начали белеть рытвины, их запорошил снег, но в остальном мир голый, бесцветный и страшный.

Далеко в лесу стучал дятел. В сумерках за крепостной стеной едва различимы мощные стволы. Сенешаль, следопыт в третьем поколении, осадил Иерихода и послал его легкой рысью по главной улице Родсельма, захудалого городка на окраине владений Стратхольма. Парок на глазах густел, посверкивая кристаллами смерзшегося дыхания. Земля низко гудела, замерзая. Трещал деревянный сруб домов за спиной, выстреливал лишней влагой, плевался ее ледяными стрелами. До чего же холодно, зараза. Сенешаль кутался в выстуженный плащ, грел пальцы.

Следопыт ехал вдоль домов в поисках таверны. Хотелось скакать галопом, но сдерживался, хотя зубы уже выбивали частую дробь. Похоже он один спешил убраться с мороза, улицы пустовали. Будто вымерло все. Один раз по дороге попался торговец, везший на подводе кучку схваченных инеем тушек битой птицы, да в кузнице горел огонь, труба пыхала сизым дымом. И все, тишина.

Первый снег, что и не снег, мука какая-то, летящая сквозь сито, уже засыпал выбоины на дороге, теперь казавшейся еще грязнее и отвратительнее, чем на самом деле.

Таверна нашлась у северного въезда в город, хитро придумали. Следопыт усмехнулся, представив, как из пивной сразу за ворота выкидывают особо загулявших. Постоялый двор немноголюден. У коновязи, где крестьянин подвязывает к морде гнедой кобылы торбу с овсом, всего пара лошадей, из конюшни поодаль разносится похрапывание еще четырех-пяти голов. У колодца, разбитого посреди двора, селянка с натугой вертит рычаг ворота.

Сенешаль покинул седло, поводья прыгнули на крюк, ноги взбежал по скрипучим ступеням. В помещении два десятка столов, знавших лучшие времена, пять из них не пустуют. Воздух нагретый, жарится мясо, тушатся овощи. Следопыт задержал взгляд на одном из гуляк, увидев шрам от раны, нанесенной клинком. Шрам задевал веко и шел ниже, как слеза. Поврежденный зрачок растекся по всей радужке, и этот взгляд разномастных глаз внушал тревогу, будто смотрит колдун.

Между лавками шныряет прислуга, разносит блюда и пиво в кружках. Да еще протискивается, выбирая местечко поудобнее, сутулый мужик с падающими на лоб космами. Пыльная, заношенная до дыр фуфайка перехвачена в талии грязной веревкой. Лицо узкое, худое, и видно, что оборванец совсем молод, в руках музыкальная байда на струнах. Сенешалю показалось, бродяга смертельно устал и чем-то раздосадован. Даже больше, чем бывают раздосадованы жизнью такие вот бездомные.

Вдоль стены установлен ряд прокопченных жаровен, рядом на подстилке пес вылизал себе яйца и тут же уснул. Никаких забот. Особого наплыва посетителей нет, но ближе к вечеру, как обычно в таких местах, все столы будут заняты.

Сзади заскрипели половицы, со второго этажа спустился человек в безразмерном камзоле, колыхаясь сверху донизу, как огромный студень.

– Изволите обедать? Вина? Комнату? Я хозяин заведения.

– Прекрасно, – Сенешаль чуть сдвинулся в сторону, боясь быть погребенным под центнером сала. – Желаю отобедать, плотно. Это возможно?

– Конечно, – ответил кабатчик, задетый вопросом. – Иначе толку от нашего двора…

Сенешаль посмотрел на владельца таверны: в студенистых зенках жажда наживы. Такой, пожалуй, и мать продаст. Кабатчик в свою очередь разглядывал гостя не менее откровенно, прикидывая возможный барыш за еду и ночлег. Заинтересованный взгляд скользнул по окованным сапогам воина, поножам, кожаным латам на шнуровке, черным волосам до плеч, задержался на щетине, и медленно пополз вверх. Встретившись глазами с визави, хозяин вздрогнул, бросил быстрый взгляд на входящего посетителя.

Торс вошедшего украшал вылинявший бледно-красный крест, на сгибе правой руки помятый шлем. Сенешаль представил, что на лбу гостя нацарапано, пусть и с ошибками – истинный слуга Господа.

– Лихие времена, Юджин, – обратился к хозяину воин, городской стражник – определил Сенешаль. – Неси-ка пожрать, да света побольше дай, а то день как ночь стал, не видать ни зги.

– Ладно-ладно, – торопливо пробубнил кабатчик, – садись, накормим.

Он исчез, через минуту с кухни повалил густой аромат. Подошла селянка, достававшая воду из колодца, тряпкой вытерла стол, за который уселся стражник, удалилась. Сенешаль наблюдал, как хозяин появился из кухни с огромным блюдом в руках. Пока он приближался – на подносе что-то горячее, пар стоит столбом, – следопыт осмотрел трактир. Вообще-то странное место, в наличии приметы церковной атрибутики, но вместе с тем у дальней стены высеченная из крупного ствола березы фигура не то сатира, не то еще какой твари. Похоже на язычество, куда смотрят инквизиторы? Ладно бы облик сатира, но у подножия каменная плита, обагренная кровью. Естественно, на ней режут дичь к столу, и все равно похоже на жертвоприношения.

Пока следопыт продвигался к столу у стены, бродяга в рванье пересел на свободное место к троим затрапезникам. Сенешаль еще раз оценил чудаковатое лицо, скошенный подбородок, губы хоть и тонкие, но нижняя как у зайца подалась вперед, в мимике и жестах готовность посмеяться вместе с тем, кто отпустит шутку о его сношенной обуви или драной фуфайке, явно с чужого плеча.

Из дверей кухни показалось широкая лоснящаяся морда, красная и распаренная. Сенешаль подумал сперва, что повар, но вслед за харей появилась массивная фигура в кожаном переднике, глаза навыкате, мохнатые ладони на ходу вытирает о портки, взгляд подозрительный, так смотрят вышибалы, сразу стараясь понять, с кем придется иметь дело.

Корчмарь поставил на стол стражника огромное блюдо с тушкой откормленного гуся, коричневая корочка блестит бисеринками пота, под ней чувствуется давление горячих недр. Ноздри Сенешаля выгнулись дугой, жадно впитывая сладостный запах, в животе алчно заворковало. Будут еще гости, стражник даже половины не осилит. Но тот не дожидаясь товарищей, начал насыщаться.

Наконец и на столе следопыта появилась продолговатая тарелка с шипящими, прямо со сковороды, охотничьими колбасами, прожаренными с одной стороны настолько, что зарумянились до блеска. Рядом на тарелке поменьше застыла с раскрытым ртом ярко-синяя с красным рыба: красивая, ей бы плавать в аквариуме, но желудок беспокойно ерзает, требует мяса. Потом на стол опустился пузатый кувшин с узким горлом. Женские ладошки сковырнули смоляную печать, наполнили стакан до краев, что называется, с горбиком. Ноздри проводника дрогнули, запах кислый, крепкий.