Кажется, что «151-й» обволакивает тебя апатией, и надо пробежать 5 кругов по стадиону, чтобы потом прийти в себя.
Вот почёсывает свою ногу, засунув руку в кирзовый сапог через белую грязную портянку, слесарь Виктор Волков. Еще один пенсионер. С большим красным носом-шишкой на раскрасневшемся всегда лице. Который он потирает, часто шмыгая во время разговора. Щучьими хитрыми глазками поглядывает с озорным прищуром на Ленара и Лёху. В кирзаче он ловко проносит бутылку через проходную, если придется идти днем в магазин на трассу у завода. Пьют они с Благовым небольшими дозами, с оглядкой и аккуратно.
Готовятся к обеду. Я сегодня к ним забежал. Ромка позвал вчера по поводу получки. Все по очереди достают свои банки из печки. Печка греет долго, часа за полтора надо ставить банку. Волков съедает свой обед самый первый и теперь сидит, раскладывая в дальнем углу стола домино и шмыгает носом – значит, готовится заговорить. Говорит он громко, как будто обращается к присяжным, начинает фразу с крика, надрывно. «Шмыыыыггг-на хуй!!!» – бьет ладонью с домино по оргстеклу на столе. Напротив сидит Благов. Тот не торопится. Степенно разворачивает хлеб, открывает банку, кряхтя, поддевает ложкой макушку очищенного яйца всмятку. «Подожди ты, ёб твою мать!» – хрипит недовольно с набитым ртом: «Дай доесть спокойно!»
– Вот, ёбаный в рот, ему все условия даешь, играть предлагаешь. Он еще ворчит! – торопыга Волков уже хряпнул из принесенной Ромкой в честь зарплаты бутылки. Он лукаво оглядывает публику, обращаясь к Благову. Ленар посмеивается, не в силах отразить щучий призыв к соучастию в шутке. Лёха достает, держа тряпочкой, свою банку с куриным супом. Благов в ответ что-то хрипит, заглатывая добрую половину желтка на ложке, ест, широко расставив на столе локти, уткнувшись взором в стол.
Благов погружен в себя.
– На, ёбни уже, ёбтвою мать, Благов! – Волков торопит, оглядывается на всякий случай на дверь раздевалки, наливая в граненый стакан под столом. «151-й» на отшибе, и Бай вряд ли сюда сунется, но мало ли что. Благов хряпает, причмокивая заедает, из горла доносится довольное кряхтение.
Входит стремительно Лузга за своей банкой, шаркает задками тапочек, ненавистно швыряет взглядом на стакан. Волков крутит доминошку, отводя взгляд как дворовый пёс.
Довольно нахохлившись, сидит, сунув руки в карманы старой спецовки, принесенной с предыдущего завода, Напойкин Рома. Он тоже успел поесть, но не стал пить. Ему доставляет удовольствие ощущать себя организатором попойки. Роме 33, это сумбурный непутевый персонаж, постоянно попадающий в курьезы по пьяни. На соседнем заводике у частников работает его жена, недовольная, молчаливая и очень толстая. (Заводик называется «Фосфор-плюс», там делают резиновую крошку для шин, вонь жженой резины оттуда разлетается по всей территории Технополиса, а от рабочих, которые возвращаются со смены, шарахаются в автобусах пассажиры, даже хотя они после смены ходят в душ). Они постоянно ругаются и расходятся. Потом снова сходятся на квартирке его матери. Недавно Рома купил где-то пятилитровую канистру коньяка за 500 рублей, созвал кучу дружков и напоил. Проснувшись, все кинулись в очередь в туалет.
– В ванну срали даже, – огорченно рассказывал смеющимся студентам. – Понос у всех. А говорили, когда покупал, что хороший коньяк.
В подпитии его терзают приступы нездорового альтруизма и растратничества. Выпив пива, он может вызвать такси и поехать играть в бильярд. Нажравшись, порвать кием холст и не выйти с утра на работу. Вся жизнь – последовательность нелепых маленьких добровольных трагедий. Короче говоря, пока сам таким не станешь, не поймешь.
Жук наверно уже успел пожалеть, что взял его. Знаний в слесарном деле у него практически никаких, но хвастовства и самоуверенности с избытком. Ходят слухи, что его жена отдала свою маленькую дочку матери, не желая за ней смотреть. «Толстая псина», – с негодованием сказал об этом Лёха Ленару.
Волков разглядывает, кто что ест. Комментирует.
– Во! Студент курицу ест! Учись, Благов, ёб твою мать, как надо! Еще хуёво живем, говорят.
Лёха молча ест, посмеиваясь, – как пёс, не разжимая в зубах кость готовиться огрызнутся на приближающегося сородича.
– Благов, а Благов? Нет, чтоб на закуску нам оставить, а?!
Благов одобрительно рычит. Лёха шепчет: «Хуй вам», обгладывая кость. Звенит ложка об края банки.
– Смотри, Благов! Никакого уважения, блядь, к старикам!
Волков грохочет на всю раздевалку, не останавливаясь.
Ленар вчера не ночевал дома. Он снимает комнатку у старушки недалеко от завода. С утра купил себе банку консервов и сардельку. Сарделька еще в печке. А консервы открывает топором, больше ничего не нашлось. Аккуратно режет углом острия, держа банку на скамейке.
– Ну ёооооб твою мать, студент! Да ты че, блядь? – хохочет Волков, увидев такое дело. – Вот студенты, а!
Благов кидает взгляд на Ленара:
– Тебе чё, баба не готовит пожрать?
– Он же комнату снимает! Сколько платишь за комнату?
– На! – Благов протягивает кусок сала с хлебом, – Волков же хуй чё даст, пиздеть только горазд.
– К вдо-о-о-о-вушкам надо ходить. Я в твоем возрасте всегда к вдо-о-о-вушкам ходил, после армии, – мечтательно вспоминает Благов, жуя, – почему-то не могу заставить себя не представлять, как сырое яйцо стремится по стенкам горла в желудок Благова, – Мужа у ней нет, живет одна, придешь, она покормит, нальё-о-о-т еще тебе, спать к себе уложит.
– Да я хуй знает, чё они тут на этом ёбаном заводе забыли! А, Благов? Институт закончили, ёбаный в рот, хуль тут сидите, руки есть, хоть на шабашку бы вон пошли, – Волков каждый раз бессмысленно сотрясает воздух своим недоумением..
– Попомни мои слова, к вдовушкам надо ходить. Да, Марин? – аппаратчица Марина, по кличке Топлёная, пришла на огонек после обеда из соседней женской раздевалки. Волков наливает и ей. Благов треплет Марину по плечу, оборачиваясь к ней. – Правильно я говорю? – отрывисто рычит он.
Топлёная – слегка расплывшаяся улыбчивая светловолосая одинокая женщина предпенсионного возраста. Ничем не примечательна, кроме своей коронной привычки – внезапно заявлять начальству об уходе в отпуск за пару дней, разумеется, в летнее время. Когда все ругаются между собой, распределяя отпуска между мартом и сентябрём, Топлёная идет к Баю с билетами в Сочи на руках и устраивает слёзный скандал, требуя отпустить ее. Жук традиционно хватается за голову и бегает, ругаясь, по этажам. Матом кроет её в курилке Лузга, первой прослышав об этой выходке. «Я не могу, блядь! У меня говно кипит, понимаете? Это ж надо так охуевать? Я просила в тот раз в июле – хуй там!» А Топлёная в очередной раз ставит всё на кон, грозит увольнением и довольная, вытирая слёзы, возвращается с подписанным заявлением на отпуск.
– О! Заебись Марина придумала – будет зубоскалить потом в раздевалке Волков, – Щас поедет на юга, блядь, мужика там снимет, – фантазия Волкова рисует картины разгульной праздной жизни на вольготных «югах». В историях Волкова зло всегда торжествует, хитрые люди обставляют бескорыстных простачков, к которым он относит себя. И им остаётся лишь громко причитать, взывая к справедливости.
Кроме завода неотъемлемой частью волковского мира является подвал его дома. Он числится там сантехником своей девятиэтажки. После рабочего дня, который кончается в 16.00, Волков становится хранителем имущества подвала и тайных знаний опрессовки, канализации, половина его жизни проходит в этом уютном подвале, куда он спускается, оставив внуков, зятя с дочерью и бдительную супругу. Там его ждут заначки между труб и некоторая доля свободы.
– Ну чё, Марин, когда в отпуск в следующий раз? – хохочет Волков, подмигивая студентам.
Ближе к концу обеда забегает Жук. Он обедает спешно, чтоб начальство не подумало, что он засиживается. Внимательно осматривает мужиков.
– Ну, как дела, Юр? – треплет по привычке Благова. – Чё это вы тут засиделись, а? – смотрит на стол, – Не пооооонял?! Это чё такое, – хватает стакан, подносит к носу. Благов угрюмо смотрит в стол: «Да ла-а-а-дно, Слав! Мы ж маленько, щас пойдем уже».
