– Да, конечно, Ольга Петровна, все в порядке, – отряхиваю штаны от пыли, смотрю на ботинки. Раздолбались уже все. Оглядываюсь наверх, на парней. Они уже тюки подняли. – Ладно, я побежал, Ольга Петровна! Ребятам помочь надо!

– Иди, иди…

Уходит.

Забегаю по лестнице на реактор.

– Подождите, пацаны! Давайте вместе! – Ленар уже вспарывает мешковину тюков кривым заточенным куском железяки – ножом.

Петрова нормальная баба. Ворчит только, когда недовольна. Недавно вот предупреждение мне сделала. Про неё мужики рассказывали, что она лесбиянка. Лет десять назад с одной девчонкой роман крутила на производстве.

Лопасти вращаются, заглатывая белые куски ваты, кислый запах поднимается из горловины реактора. Мы разрезаем квадраты тюков, рвем в рукавицах плотную массу и кидаем в воронку. Ленар режет, подтаскивает. Лёха палкой проталкивает застрявшие куски. Некоторые плохо разламываются. Тюки перед тем как поднять, надо отбить как следует. Попрыгать на них.

– Наиль, ты че респиратор не одеваешь? – Ленар кричит мне в ухо сквозь грохот, – пыль же тут везде! -отмахиваюсь, – Нормально! Ты режь давай, не отвлекайся! – умники, я тут уже четыре года работаю.

– Где Айрат-то? – кричу Лёхе. Он шурует масляной палкой над воронкой в клубах белой пыли. Телогрейка смешно завязана на поясе за спиной, задирая низ. Шапка вся в «муке», на глазах пластиковые очки на пол лица, «намордник», огромные бесформенные ботинки. На бороде тоже пыль.

– А? – наклоняется ко мне.

– Айрата не видели, говорю?

– Тут где-то был!

Оглядываю цех. Петрова ушла, походу. Вон и Айрат, тележки подвозит. Найдет он время проебаться, когда надо. Смотрю на Ленара, у него пол тюка осталось. Ладно, докидают без меня. Потом один хрен еще час ждать, пока температура поднимется.

– Я щас подойду! – кричу ему, – в туалет сгоняю!

Кивает. Спускаюсь. Вспотел. В горле пыль. Надо успеть в раздевалку заскочить, пока народу нет. А то набегут чай пить.

– Здорова, ёма, – Айрат улыбается, довольный что-то с утра пораньше. Походу, в рюмочную заскочил перед работой. Всё ему как с гуся вода, у него отец тут главным механиком работает…

Открываю замок своего железного шкафа. Я себе хороший успел занять, много полочек. А студентам для рабочей одежды вообще один на двоих достался, и даже полки нет верхней. Снимаю с крючка черный пакет. Достаю компотик…

Пора возвращаться, ребята наверняка уже докидали всё.

– Лёх, оставь мешки! Сам соберу – складываю мешковину и отношу их в кучу от старых тюков у окна.

– Там 50 градусов еще, через полчаса готово будет, – Лёха с Ленаром сидят на скамейке за стенкой из сложенных тюков. Айрат уже подвез тележки к реактору и курит сигарету, мечтательно задумавшись о чем-то с довольным видом.

– А ты че опаздываешь, шалопай?

– Сам ты шалопай, ём!

Студенты смеются, глядя на Айрата. Надо его подтрунить маленько при них, чтоб знала собака, чье мясо съела. Бей своих, чтоб чужие боялись, – мне отец так в детстве любил говорить. Парней сюда мастерами смен взяли после института. И хоть у нас на заводе мастер почти ничем от аппаратчика не отличается, но мало ли что. Вдруг возгордятся со временем, начнут голову поднимать.

– Мы тут уже все мешки без тебя закидали, вон у Лёхи вся борода белая как у деда Мороза.

Айрат посмеивается, глядя на Лёху: «Ну и че, ём? Я тележки привез»

– Тележки он привез, еврей а. Я их сам могу привезти, долго что ли!

Петрову мы называем Северная Собака. Потому что на собаку похожа мордой и псов заводских кормит фанатично, таская им в пакетах объедки с семейного стола. Тут, кстати, кормление беспризорных псов возведено в культ, сердобольные заводчане, сами как редкий вымирающий вид, тащат из дому всё, что осталось от скромных пролетарских трапез – тут тебе и кости куриные, куски буханок, слегка подпортившиеся зеленоватые палки колбас, кирпичи залежалого сыра. И даже супы в тройных пакетах (чтоб не вытекло в сумку).

Вот и клей повалил из реактора. Возим его на тележках к трубе с вытяжкой, кидаем совком в воронку, откуда он, шурша, улетает на сушилку на втором и третьем этажах.

– Закрой глаза.

– Чё-о-о?

– Ну закрой, ём, прикол покажу! Отвечаю, ничего плохого.

Айрат берет мой палец и засовывает в обжигающую рыхлую массу.

– Бляяя! Чё это за хуйня?!

–Анус Петровой!

Выдергиваю руку, Айрат посмеивается. Держит сжатый в кулаке кусок горячей влажной целлюлозы с отверстием посередине.

Идем на обед. У всех банки разной величины, которые ставятся разогреваться чуть ли не за час в старинную печку. Отыскиваем с Айратом свои, выдергиваем, держа в перчатке за горлышко, и идем в нашу комнатку, мертвяцкую. Ем макароны с компотиком. Айрат уже бухой.

– Смотри, не суйся к начальству!

– Сам не суйся, ём. Я нормальный.

– Я тебе добра желаю, идиот.

– Сам идиот, ём.

За серым в подтеках и трещинах окном валит здоровыми хлопьями снег, с крыш цехов заметает ветром, образуя валуны. Прикрыв лицо воротником, куда-то тащится баба в телогрейке. В мертвяцкой тепло, теплее, чем в цехах, там почти не чувствуется слабое отопление. Понедельник пошел к завершению. До четырех дотянуть и в душевую. «День прошел, и хуй с ним, пятница пришла – и неделе пиздец» – как говорят у нас старожилы из тех, кого еще не сократили.

– Чё сегодня вечером выйдешь? – Айрат живет недалеко от меня, через улицу.

– Не знаю еще. Айда, пошли, уже без десяти время…

Понедельник.

(Айрат)

Вечер не задался. Наиль на звонки не отвечает, наверно с женой поехал к тёще. Его жена – шустрая толстуха, которая терпит его только из-за квартиры. И все на свете это понимают. Разумеется, кроме него самого. Мы с ней откровенно не ладим. Люди нашего образца не способны дать семье настоящее счастье, не способны дать какое-то развитие. Такие как мы только губят семьи, губят потенциал своих жён и будущее детей. Не знаю, когда моя родня сдастся и примет это к сведению. Ведь у меня есть квартира, но нет жены. И все мне приводят в пример Наиля. Без личной квартиры, без машины, без дополнительного заработка, живет с родителями, а жену нашел. Это она его нашла, ё-моё, просто выбралась из деревни в город. Она работала с ним в одном цеху, тогда ещё просто сочная татарочка, весёлая, не замороченная, да и выбор был невелик, Наиль и я, собственно… Из нашей двойки женщины всегда выбирают Наиля. В восьми случаях из десяти. Так поступила и Фарида. И свекровь её полюбила. Потому как хозяйничает по дому и её сына терпит. Хотя на Наиля многие девки клюют. Есть в нём… глубина какая-то.

Деньжата у меня пока есть, и раз Наиля мне не дождаться, сегодня моим другом будет коньячок. Надёжный такой друг. Но слишком уж самоуверенный. С таким нужно соответствовать. Когда идёшь с ним в разведку, задаёшься не тем вопросом, подведёт ли он, а тем, не подведёшь ли ты его.

Шуршит по горлу. Тепло. Всё становится мягким и тёплым. Кажется, что ты двигаешься по миру как король своего дела. Со снисходительной улыбочкой победителя.

Наверно только ради этих минут и пьют люди. Потому как дальше, если продолжать бухать, становится только хуже: агрессия или, наоборот, сопли, дурость и скудоумие. Минуты Победителя, Минуты Знатока Жизни проходят быстро. Им отведено буквально полчаса. Потом всё мутнеет. И ты становишься просто дебилом, стараешься поддержать проходящее состояние эйфории; думаешь, что подкидываешь уголь в Топку, которая делает тебя Знатоком, но не-ет, это не кочегарня, это скорее вызывание духов. Дух явился, сотворил волшебство и исчез. А ты продолжаешь приносить тщетные жертвы, пока не валишься эдаким дурацким уродом блевать в унитаз (в лучшем случае).