В кузов трактора шлепаются мешки. Броды тянут их из огромной кучи у цеха и волокут по снегу к трактору. Беспристрастным надзирателем стоит Северная, в ее голове тоже тикает время, но совсем по-другому. Там, где у нас – дотянуть до обеда, у неё – выполнить задачу. Причем, ближе к концу мероприятия в голове будет готов план новой работы. Порой поутру пробирает унылая тоска как в детском саду перед приближением деда Мороза к тебе, когда, огласив список работ на день, она бодро добавляет: «Ну что, вперед, заре навстречу!»

Заря на заводе в феврале не самое радостное зрелище. Лично для меня. Хотя студенты не унывают. «Облака над заводом как ватки, на работе выдали перчатки», – бормочет Ленар, передавая Лёхе мешок. Я тут на перекуре услышал из их разговора, что они решили снимать фильм про завод, типа документальные хроники, и теперь норовят записать разные сценки исподтишка на свои телефоны. Надо не попасться на камеру. И вообще, пора бы проебаться уже. Заскочить за компотиком, покурить. Демонстрирую свое рвение перед Северной, совершая акробатические движения у борта трактора и убегаю в цех «за вилами». Ими удобнее будет цеплять вывалившийся клей. Тем более они реально существуют где-то в слесарке, я их видел как-то. Цельнометаллические, еще со времен, когда отливали из стали огромные кубы с человеческий рост просто для того, чтоб теперь зевающий брод выпрямлял на них кривые гвозди молотком. А вот пока я буду их искать и обед не за горами….

Лишнего думать не стоит. Не получилось сегодня, в другой раз – точно. Хоть перед Айратом понтовался вчера. Мы с ним как браться, я ему добра желаю. Всегда вытаскиваю его, он как поддаст, совсем бдительность теряет. Как парус на весеннем ветру несется к начальству, спешит внести свои предложения в производственный процесс. От него разит, а он к начальнику цеха бежит, что-то показать хочет, как лучше. Кому это интересно! Они сами тут всё знают. Хотя, как что случится, сразу ко мне бегут. «Наиль, тут сушилка остановилась, залезь внутрь, посмотри, Наиль, помоги мужикам, Наиль, где у нас труба «тридцатка» лежит на складе?» И Наиль полезет! Раскорячится между гусениц горячей сушилки, поползет, согнувшись как в шахте, вытащит комок пригоревшего клея. А как крайних искать, тоже сразу ко мне. «Ну-ка, подойди поближе? Ты сегодня нормальный? В ночь тебя можно оставлять?»

В раздевалке мужики. Проёбываются, как обычно. Толпа у окна в закутке из железных шкафов. Собрались вокруг скамейки, сидят в карты режутся. Как открыл дверь, сразу две морды высунулись, проверяют, не начальство ли. Увидев меня, недовольно заворчали, возвращаясь к игре. Хрипло дышит Квадрат, старик татарин, водитель трактора, который мы грузим. Хорошая работа у человека. Тут же и Гусман. Это мужик под 50. Ушлый, что полицай в украинской деревне. В курсе всего вокруг. Везде тянет щупальца сплетен, приторговывает шальным самогоном на лимонных корках. Дешево причем. Но с него сшибает, будто тебя зацепило по затылку трубой из кузова проезжающего трактора. Лыбится че-то довольный. Глазами стреляет вокруг – мышь не проскочит. Как шкаф откроешь, он тут же ненароком взгляд бросит туда скучающий, типа голову поворачивает. Прозвонит тебе всё содержимое на полках – что на обед принес, какая спецодежда хранится, сколько мыла в наличии.

– Совсем работать не хотите! Мы там говно грузим с утра пораньше, они тут балдеют! – подъёбываю их для порядку, проходя к своему шкафчику. Вслед летят реплики, парируют, не отрываясь от карт.

– Молчал бы уж, Наиль! А то мы не знаем, зачем ты сюда прибежал, пока там все работают, – Гусман, падла, довольно ухмыляется, переглядываясь. Хохол похохатывает, как радостная саранча, только приземлившаяся на поле. Лучше б варить научился, а то все трубы после него сифонят.

– А чё я?! Чё ты хочешь сказать, Гусман, я не работаю?!

– Да нет, нет, мы все тут работаем, – кидает карту в сторону Динамо.

Динамо – второй после Хохла сварщик на заводе. О том, что и он здесь, я понял сразу, как только дверь открыл. У него куртка сварочная воняет – идешь по коридору – за версту несет, уже знаешь, сейчас из-за поворота Динамо вынырнет. Постирал бы её, что ли. Сварочные куртки же, наверно, тоже можно стирать – кинул ее вот в душевой в бочку, можно попросить неонол в 190-м… Динамо – здоровенный хороший мужик. Лишнего не пиздит, варить умеет, ему тоже уже под полтинник, ездит на «Ниве», у него есть своя огромная каморка – сварочный пост. Только грустный он всё время – у него сын наркоман, всё из дому выносит, он его вроде даже из дома выгнал недавно. Строгий. На меня тоже бывает, посмотрит внимательно и проницательно, становится страшно, что высмотрит там затаившееся…

Ввязываюсь в игру, настроение поднимается. Подъёбки, хохмы. Гудит за дверью, нагреваясь, душевая. Так скоро и день пройдет.

С Айратом недавно только оказия вышла опять. Отец его спалил. Пузырь у него нашел. Совсем он не прячется, дурак. Отец еще у меня спрашивал, где у него шкафчик стоит. Я и сказал сдуру. Еще и открыть помог. Бывает такое с нашим братом – как настроение поднимешь, активность накатывает, в каждой бочке затычкой становишься, всем помогать норовишь, всё рассказать, желание сказать опережает мысли о последствиях.

– Шухер, мужики! – ушлый Гусман первым скидывает карты, услышав приближающиеся шаркающие шаги Ивановой, старой кошелки. Квадрат, матерясь по-татарски, собирает в карман телогрейки колоду. Гремят скамейки, все вскакивают, расходясь по своим тропам.

– Мужики, Наиля не видели?

– В цех пошел он! – отмазывает меня Динамо, гремя замком от шкафа. Стою, спрятавшись в закутке. Она сюда не пойдет.

Быстрым шагом иду по длинным коридорам, со стен свисают пластинки облупившейся мутно-зеленой краски. В местах, где краска отлетела, образуются изображения разных причудливых животных. Когда ходишь тут далеко не первый год, многих узнаешь издалека. Вот ёж с кривыми зубами. Вот девочка с зонтом стоит над мертвым медведем… Бля, вилы чуть не забыл, щас спросят.

– Наиль! – блин, кто там еще. Оборачиваюсь, подготовив спитч. А это Жук.

Жук, старший мастер с соседнего, 151-го здания. Он же Костя Шульгин. Они триацетат целлюлозы делают, правда пуск у них всего раз в полгода бывает. Остальное время в проёбе, кто где. Студенты тоже там числятся, хотя вот с нами клей делают. Там вредное производство, с ксилолом работают. А он, говорят, из организма только спиртом выводится. Говорят, то, что мы делаем, каким-то боком оказывается в аккумуляторах атомных подводных лодок. Военный заказ. После того, как «Курск» затонул, начали делать.

– Где студенты?

– Со мной работают, старый клей отгружаем сегодня, пошли, сам туда иду.

– Они работают, а ты тут шатаешься, жук бля! Знаю я тебя, – Жук добрый. Лет сорока. А по нему и не скажешь, выглядит гораздо моложе. Одним словом, Костян.

Есть у него, правда, несколько дурацких привычек. Одну из них он сейчас и проявил: смеясь, схватил меня за затылок и толкнул резко вперед, идя рядом со мной. Но я не злюсь на него, это у него манера такая. Он всё знает, но не сдаст. И вообще с ним можно на равных общаться. Поэтому хлопаю сам его по спине.

– Вот видишь, за вилами ходил, мусор грузить неудобно!

– За вилами, говоришь, жук, бля.

Костя бодро, размахивая руками, шагает в такой же, как у меня телогрейке и рабочих штанах. На круглом лице довольная улыбка. Здоровается крепко со всеми встреченными на пути мужиками. Всегда куда-то спешит и излишне кипишует.

Наши уже догружают первый трактор. Кидаюсь к куче с вилами. Блин, опять поспешил и споткнулся, уронив мусор. Студенты хохочут. Как оказалось, не надо мной, а над Айратом, который уронил на себя внутренности лопнувшего мешка. Жук подходит к Северной. О чем-то говорят, посматривая на нас.