- Почему ты запретил Хуперсу разговаривать с Люпином? Вчера он единственный смог унять этого бычка. Ты сам видел, даже мне это не удалось.

- Что? Ты защищаешь сына Лайелла Люпина? Уж не постарел ли ты, дружище?

- Лайелла Люпина я ненавижу и никогда не прощу, – глухо ответил Адам, – я и мальчишку сперва невзлюбил, но вчера… вчера я понял, что он не так уж похож на отца. Лайелл очень вспыльчивый, сперва делает и говорит, потом думает, за что и поплатился. А Ремус спокойный, тихий. Может, будет лучше, если они смогут общаться и дальше? Тогда Хуперс будет поспокойнее.

- Он и так спокоен, в моих руках жизнь его девчонки, – усмехнулся Грегор. – Да, Ремус Люпин тихий, ты правильно заметил. Потому-то за ним и нужен глаз да глаз. Тихони – они самые опасные. К тому же мне совсем не хочется, чтобы подружились два молодых оборотня, один из которых ненавидит меня, а второй ещё недавно состоял в Ордене Феникса. Мне не нужно, чтобы мои волчата были верны друг другу: они должны быть верны только мне.

- Но своей девчонке он будет верен в любом случае.

- Это другое. Любовь делает слабым, а дружба – сильным. Ты знаешь это не хуже меня, правда, Адам? Вспомни: когда-то мы с тобой были такими же, как эти мальчишки. Слабые, злые, испуганные щенки в стае Ральфа Кривозуба. Ты помнишь, чем это кончилось?

Адам поднял на него непроницаемые глаза, чёрные и горящие, как угли.

- Да, – тихо сказал он. – Я помню.

… Квентин не слышал этого разговора. Когда Грегор Гвилт велел ему выйти на улицу и дождаться Адама, он повиновался без вопросов. Вся его душа протестовала против того, чтобы выполнять приказы вожака оборотней, против того, чтобы просто находиться здесь. Но он знал, что должен сдержать свой гнев и страх. Вчерашняя вспышка не должна повториться.

И всё же сейчас, стоя на крыльце, вздрагивая от холода и хмуро рассматривая деревню, которой предстояло стать его домом, Квентин думал о том, что он не должен сдаваться. Он поднял глаза к небу, где сквозь поредевшие облака пробивалось бледное ноябрьское солнце, и напомнил себе: Волдеморт убит, война, которая длилась одиннадцать лет, почти закончена. Долохов схвачен, и совсем скоро будут арестованы другие Пожиратели Смерти. Ремус жив, он здесь, он выполняет задание профессора Дамблдора. Вместе они смогли обхитрить Долохова, значит, и с Грегором Гвилтом сумеют справиться. Главное – суметь поговорить с Ремусом так, чтобы их никто не заметил.

Едва подумав об этом, Квентин вздрогнул, и на его лице появилась улыбка. Стоило ему подумать о Ремусе, и вот он – торопливо идёт куда-то, пробираясь между домами. Юноша был далеко, но Квентин сразу узнал его каштановые волнистые волосы и слегка ссутуленные плечи.

Быстро оглянувшись на дверь, Квентин в два прыжка сбежал с крыльца и побежал к Ремусу.

- Ремус! Ремус, это я! – тихо позвал он. Юноша не откликнулся, продолжая быстро идти к лесу. Квентин подбежал поближе, собираясь похлопать его по плечу, но внезапно парень резко обернулся, словно почувствовав его присутствие, и ударил его по протянутой руке забинтованной ладонью:

- Эй! Смотри, куда идёшь!

Квентин отшатнулся, широко раскрыв глаза. С запоздалым стыдом, залившим краской его щёки, он осознал, что обознался. Юноша, за которым он погнался, был немного выше Ремуса, шире в плечах, и лицо у него, пусть такое же овальное и бледное, как у Ремуса, было намного красивее. Никаких длинных белых шрамов, наискосок пересекающих нос и щёки – вместо них всего один, маленький, бледно-розовый, сбоку на красивом решительном подбородке.

- Извини, – Квентин постарался дружелюбно улыбнуться. – Я принял тебя за другого. Прости, приятель. Я – Квентин.

- Я – Финн, – надменно ответил парень, недобро сверкнув карими глазами. – И я тебе не приятель.

Развернувшись, он быстро ушёл в лес. Квентин подавил вздох и повернулся, собираясь вернуться к дому, но вдруг замер на месте, похолодев.

Неподалёку от него, нервно улыбаясь, стояла Бобби, на похоронах которой он побывал месяц назад. И на этот раз он был уверен, что не перепутал её ни с кем.

6 ноября 1981 года. 14:46

Когда наступало время обеда, все оборотни садилсь за стол в порядке строгой очереди, нарушить который было нельзя. Гвилт строго следил не только за тем, чтобы все ели в установленное время, но и за тем, чтобы всем доставалась одинаковая еда в одинаковом количестве. Никаких особых вкусностей для вожака и его приближённых, никаких скудных объедков для тех, кто занимал подчинённое положение. Если было мясо, его ели все, если удавалось раздобыть сладости, их тоже делили на всех. Лишь одно исключение было из этого правила – лечебный травяной чай, который Камал готовил только для раненых и больных.

Как только они с Ремусом в последний раз убрали со стола, перемыли всю посуду и разделили на двоих банку тушёной фасоли и пачку крекеров, Камал тут же приступил к приготовлению лекарства. Поставив на огонь большой медный чайник, он насыпал в глубокую миску какие-то травы и зёрна и принялся растирать их пестиком. Ремус наблюдал за ним, погрузившись в свои мысли.

За последние два часа, бегая из кухни в столовую и обратно, таща в одну сторону полные тарелки, в другую – грязную посуду, он так и не увидел братьев О’Ши. Дерек и Дэн всегда садились за стол вместе с Грегором Гвилтом, за исключением разве что той ночи, когда Ремус впервые попал сюда, но сегодня их не было. Увидев, что их места пустуют, Ремус занервничал, и тревога только усилилась, когда он встретился взглядом с Урсулой. Она тут же отвела глаза, но он смог разглядеть тень досады на её красивом лице. Его руки слегка дрожали, когда он ставил перед ней тарелку с едой. Впервые с той мучительной и сладкой минуты утром они оказались так близко друг к другу, и на миг он снова почувствовал агрессивное, жестокое желание. Видел он и Квентина – парень был бледен и тих, и старался не встречаться с Ремусом взглядом. Понимая, что у него наверняка есть на это причины, Ремус тоже не обращал на него внимания. Джин он так и не увидел – наверняка до сих пор лежит в лазарете.

Сидя на табуретке, наблюдая за огоньками, танцующими под чайником, и за пухлыми смуглыми пальцами Камала, перемешивающими в миске растолчённые в труху травы, он думал о том, что видел ночью. О других смуглых пальцах, измазанных кровью, с разбитыми костяшками. Ремус почувствовал, что Камал бросил на него косой взгляд: наверняка спрашивает себя, почему это его помощник сегодня такой молчаливый.

- Всё в порядке? – спросил наконец Камал.

- Да, почему спрашиваешь? – отозвался Ремус слишком резким голосом. Камал вновь встревоженно взглянул на него, отложил в сторону пестик, шагнул к Ремусу и робко положил руку ему на плечо:

- Ты волнуешься за тех ребят? Не бойся, Ремус. Грегор не сделает им ничего плохого. Всё не так страшно, как ты думаешь. Тебя ведь это тревожит, правда?

Ремус поднял голову. Какая-то его часть, самая трусливая и злобная, хотела оттолкнуть Камала, выкрикнуть в его доброе лицо: «Так вот за что Гвилт ценит Лосося? Вот какую важную работу выполняет твой сильный и умный брат?!». Но в то же время Ремус понимал: он этого не сделает. Он смотрел на Камала, и видел его брата – окаменевшее лицо, дрожащие ресницы, кровь на разбитых кулаках.

- Да, меня это тревожит, – признался он, – но дело не только в этом. Камал, для кого ты готовишь чай?

Камал непонимающе моргнул:

- Для раненых. Бен и Уилли всё ещё в лазарете, а теперь там ещё эта девушка, и Кроу. Кроу, понимаешь… его расщепило, ты сам видел.

- Не нужно говорить неправду, Камал. Это ни к чему. Я знаю, почему Кроу в лазарете. Я знаю, что произошло ночью. Я заглянул в окно церкви, и всё видел.

Камал побледнел. Он медленно отступил назад, закусил белыми зубами пухлую нижнюю губу.

- Знаешь?.. – сдавленно произнёс он и отвернулся. – Ладно уж… ты бы всё равно узнал рано или поздно.

- Почему он это делает? – спросил Ремус. – Зачем? Я же видел, что ему не хочется. Ему тоже было больно. Почему?