Волдеморт вернулся. Уныние и страх снова воцарились в Британии. Четырнадцать мирных лет пролетели, как сон, и чудовище войны выползло из тьмы, требуя новых и новых жертв. Природные катастрофы, массовые убийства, страх и кошмар – всё это результат террора Тёмного Лорда, жаждущего смертей и страданий обычных людей, которых он так ненавидит.

На повороте Ремус остановился, глядя на единственное нарядное и ярко освещённое здание на всей улице – магазин «Всевозможные Волшебные Вредилки» братьев Уизли. В освещённых окнах мелькали силуэты покупателей, слышались музыка и смех. Невольно Ремус улыбнулся: так держать, ребята. Не позволяйте этим мерзавцам отобрать у вас право на радость. Смейтесь в лицо опасности, как смеялся Сириус.

Сириус…

Много лет назад он велел бы себе остановиться и не вспоминать. Но только не сейчас. С возрастом он понял, что воспоминания о дружбе и любви бесценны, даже если они печальны. И сейчас, отвернувшись от света и прикрыв лицо капюшоном плаща, он позволил себе вспомнить…

Два с половиной года назад

Когда Сириус сбежал из тюрьмы, Ремус не знал, что думать. Когда стало известно, что Сириус невиновен, Ремус не знал, как жить. Покидая Хогвартс, который второй раз в жизни стал его домом, он чувствовал себя разбитым, разорванным на кусочки. Он мог бы спасти Сириуса ещё тогда, на берегу моря. Аппарировать с ним куда-нибудь подальше от того страшного места, расспросить, узнать, вырвать у него правду, в конце концов. А что он сделал вместо этого?

Он продолжал думать об этом, когда увидел Сириуса у себя на пороге. Грациозный силуэт гиппогрифа, на котором он прилетел, серебрился под луной – уже не круглой, но всё ещё большой, мучительно напоминающей о том, какую ошибку Ремус совершил несколько дней назад, забыв принять волчье противоядие. Какую ошибку совершил двенадцать лет назад, поверив в вину любимого человека.

Сириус шагнул к нему. Глаза сверкали в темноте. Он схватил Ремуса, комкая рубашку, чуть не разрывая её, и толкнул его на стену. Ремус не сопротивлялся. Пусть Сириус его изобьёт. Пусть задушит. Он не станет сопротивляться. Он заслужил всё.

Сириус его поцеловал. Страстно, исступлённо, грубо, почти кусая губы. Гладя его сквозь одежду, он на секунду отстранился и простонал:

- Столько лет… без тебя…

Ремус почувствовал, как на глазах выступают слёзы. Он обнял Сириуса в ответ. Каким же он стал худым… Рёбра так и выпирают, вместо крепких мышц живота – впалая яма, вместо прекрасной сильной спины – выступающие лопатки и позвонки. Он прижался носом к волосам, когда-то гладким и блестящим, а теперь жёстким и спутанным, и горечь стала нестерпимой. Он заплакал, дрожа как в лихорадке, и Сириус это заметил. Он снова начал целовать Ремуса, теперь ласково и нежно, собирая губами слёзы с его щёк, гладя кончиками пальцев царапины, едва затянувшиеся после полнолуния.

- Я так по тебе скучал, – сдавленный хрип, так не похожий на его прежний мелодичный голос, и в то же время такой знакомый и близкий, что Ремус совершенно не понимал, как он мог прожить эти тринадцать лет без этого голоса. – Они отнимали у меня мои мысли и воспоминания. Временами мне казалось, что я никогда не жил на свободе, что ты никогда не любил меня, что всё это был просто счастливый сон, который эти твари почему-то не смогли отобрать… Я не помню наш первый поцелуй. Я не помню, что мы любили делать вместе. Я только помню, что мы любили друг друга, но как только я пытаюсь вспомнить подробности, они ускользают от меня…

- Идём, – прошептал Ремус. – Тебе надо кое-что услышать.

- Что?..

- Просто пойдём.

Он не ставил эту пластинку много лет, но точно помнил, где она лежит. Он вытащил её из шкафа, сдул пыль с обложки, с которой Дэвид Боуи и Фредди Меркьюри смотрели так серьёзно, словно точно знали, что на душе у того, кто собирается послушать их песню. Ремус поставил пластинку на проигрыватель, и в комнате зазвучало тихое шипение винила, а потом первые аккорды песни «Under Pressure».

Сириус слушал, глядя расширенными глазами в никуда, а потом медленно улыбнулся:

- Мне нравится эта песня.

- Ты подарил мне эту пластинку летом восемьдесят первого. Сказал, что песня просто невероятная.

- Так и есть.

- Ты взял меня за руки вот так, – Ремус обхватил пальцами ладони Сириуса, худые, татуированные, с выступающими венами, – и сказал, что нам надо расстаться.

Сириус вздрогнул, посмотрел на Ремуса так, словно ждал, что тот вот-вот скажет, что пошутил. Потом медленно кивнул:

- Кажется, я вспоминаю…

- А помнишь это? – Ремус взял палец Сириуса, приложил его к маленькому шраму на костяшке своего указательного пальца. – Я улетел к своему дилеру за волчьим противоядием, а вернулся весь побитый. Ты унёс меня в ванну и смыл кровь, а потом приготовил для меня чай с огневиски.

- Да, – Сириус улыбнулся, сломанной и неуверенной улыбкой, но улыбнулся. – Да, я вспоминаю…

- А ты знаешь, куда зимой деваются утки с пруда в городском парке?

Сириус уставился на него:

- Чего? Какие ещё утки… чёрт возьми, это было в той книге! Как её… ты дал мне её почитать… как же она называлась… там ещё герой был такой…маленький злобный…

- Маленький злобный сноб, – рассмеялся Ремус, – Ты так обозвал Холдена Колфилда, а я сказал, что ты похож на него.

- Вовсе я на него не похож, – проворчал Сириус, но улыбка пробивалась сквозь хмурую личину, и внезапно он рассмеялся, громко и счастливо, понимая, что воспоминания возвращаются к нему. Ремус тоже рассмеялся. Всё ещё смеясь, они начали целоваться. Пальцы Сириуса, согретые прикосновениями Ремуса, скользнули ему под рубашку, медленно расстёгивая пуговицу за пуговицей. Ремус откинул голову назад, позволяя Сириусу целовать себя в шею, нежно гладя его по спутанным волосам. Но внезапно ему стало холодно, он замер, точно оцепенев.

- Что?.. – прошептал Сириус, на секунду прекратив его целовать. Ремус отодвинулся, обхватил лицо Сириуса ладонями, внимательно посмотрел ему в глаза:

- Есть одна вещь, которую ты не сможешь вспомнить. Но я должен рассказать тебе. А уже потом ты решишь, хочешь ли ты… снова быть со мной.

- Я в любом случае захочу снова быть с тобой, Рем. Я не смогу жить без тебя, больше нет…

- Сперва выслушай меня, Сириус.

Глядя в синие глаза, он рассказал о той ночи на побережье. О каждом слове. О каждом ударе. О том, как направил палочку в любимое лицо и сказал: «Обливиэйт».

Сириус долго молчал. Потом закрыл глаза и хрипло сказал:

- Каким же я был козлом. Тебе стоило ударить меня посильнее.

- Ты сказал, что во всём виноват. Всё время повторял, что ты во всём виноват.

- Так и было. Я должен был стать Хранителем Тайны. Но я решил одурачить всех вокруг. А в итоге одурачил сам себя.

Он снова открыл глаза и посмотрел на Ремуса:

- Я никогда не сделаю тебе больно. Больше никогда. Ты заслужил только хорошее, слышишь?

- Ты многого обо мне не знаешь, Сириус, я убийца… Ты никого не убивал, а я…

- Иди ко мне, – Сириус обнял его, уткнулся носом в шею. – Мне надо улетать. У нас мало времени. Так чертовски мало времени, и так было всегда…

24 декабря 1996 года. 18:01

Денег у Ремуса почти не было. И всё же он купил маленькие подарки для отца, Гарри и всего семейства Уизли, которые сегодня пригласили его к себе. Он поначалу отказывался: в этом году полнолуние выпадало на рождественскую ночь. Но Артур и Молли настаивали: с новейшим аконитовым зельем, которое не только позволяет оборотню сохранять разум, но ещё и препятствует передаче заражения через укус, он абсолютно безопасен для детей, а если ему так страшно, то после ужина может аппарировать в дом отца (Лайелл по-прежнему работал, и не отказывался от ночных смен, а праздновать Рождество и другие праздники после смерти жены перестал). Добрые, милые люди. Не хотят, чтобы он оставался на Рождество в одиночестве, особенно теперь, после смерти Сириуса. Он подумал, не стоит ли купить что-нибудь для Доры, но отмёл эту мысль: они не должны видеться. Он ей не пара, нечего и думать об этом. Грюм может сколько угодно рычать на него, что из-за него бедная девочка стала хуже работать, но они оба знают, что молодая талантливая волшебница не должна связывать свою судьбу со старым бедным оборотнем. Их взаимная симпатия – не что иное, как следствие вины и тоски по Сириусу, это не любовь, это не может быть любовь...