Ремус едва его слышал. Он изо всех сил удерживал линию волшебного огня, так что авроры и оборотни не могли вступить в бой, защищая и тех и других. Голова у него болела от напряжения, палочка вибрировала в пальцах. Ох, как долго он не колдовал по-настоящему! Его снова начала охватывать привычная слабость после полнолуния, но он не мог поддаться ей, не имел права.
- Опусти палочку, Люпин, или отправишься в Азкабан вместе с ними! – закричал Крауч.
Ремус не собирался его слушать. Но внезапно его рука сама собой опустилась. Головная боль прекратилась, слабость отступила. Огонь перестал ему повиноваться, вышел из-под контроля, побежал в разные стороны, шипя на свежем снегу, охватывая стены домов… Ремус обернулся. И поймал взгляд Гвилта. Впервые за всё время Гвилт смотрел на него не испытующе, в его глазах не было ни обвинения, ни высокомерия, ни оценки. Он смотрел на Ремуса даже не с приказом – с просьбой. Это он, будучи вожаком, заставил его, своего волка, опустить палочку. Выполнить приказ Крауча. Не ставить себя в ешщё большую опасность, чем та, в которой он уже оказался. Они смотрели друг на друга всего одну секунду, но Ремус навсегда запомнил этот взгляд.
Потом Гвилт повернулся к Краучу. В его пальцах блеснул Верный Коготь. Гвилт крепко сжал кинжал в руке и поднял его:
- Ты знаешь, что это, Крауч?
«Тому, кто использовал его для защиты своих близких и своего дома, он даровал силу и ловкость. Если же кто-то использовал его для нападения и неоправданного насилия, клинок поворачивался в его ладони и ранил хозяина».
- Какой-то сувенир от Волдеморта? Подарочек на память? – злобно усмехнулся Крауч.
- Нет. Эту вещь нельзя подарить.Она сама выбирает, кому служить, и уж если выбрала тебя, придётся быть достойным.
Между бледных пальцев Гвилта потекла кровь. Алые капли срывались с побелевших от напряжения костяшек. Барти Крауч стоял перед ним, глядя на него с ненавистью и торжеством. Неужели Гвилт хочет его ударить, а Верный Коготь ему не позволяет? Но ведь Крауч напал на него… убил членов его семьи… Ремус осознавал, что должен вмешаться, должен закричать. Но не мог сдвинуться с места. Гвилт всё ещё удерживал своей волей от битвы и его, и остальных волков.
- Я хотел защитить свою семью, – проговорил Гвилт. – Но ещё я слишком сильно хотел отомстить своему старому другу. Я так хотел мести, что поставил своих близких под удар.
Ремус застыл в ужасе, не в силах оторваться от кинжала, вздрагивающего в руке Гвилта. Могущественные волшебные артефакты обладают собственной волей, действуют по собственной логике. И эта логика безжалостна. Гвилт виноват в смерти своих близких. И Верный Коготь покарает его.
Грегор усмехнулся:
- Я проклинаю тебя, Крауч, – громко сказал он. – За то, что ты проник в мой дом за моей спиной, за то, что ты убил членов моей семьи, я проклинаю тебя. Я знаю о тебе такое, чего не знает никто из тех трусливых псов, которые стоят за твоей спиной. Скоро ты тоже потеряешь свою семью. Ты столкнёшься с таким ужасом и болью, каких и представить себе не можешь. Ты не сможешь спасти тех, кто тебе дорог, как не смог этого я. И вот моё проклятие, Барти Крауч: ты никогда не сможешь покарать того, кто во всём виноват – самого себя. А я смогу.
Его правая рука сама собой поднялась вверх и прикоснулась к его шее.
Оборотни застыли на месте. Кто-то закричал. Тонкая красная линия поначалу была совсем незаметна на бледной шее. Потом губы Гвилта дрогнули, из них потекла кровь, и одновременно кровь потекла из раны – сперва каплями, потом струйками, потом сплошным потоком, заливая ему грудь. Даже и тогда он всё ещё не упал. Он медленно развернулся и сделал несколько шагов в сторону церкви, которую уже охватил огонь. Пламя отражалось в его неподвижных глазах. Одежда на груди пропиталась кровью, алые капли срывались с кончика Верного Когтя. Он шагнул в портал церкви, и его тёмный силуэт начал медленно таять в огне…
- ОТЕЦ! – крикнул Финн, в его голосе послышались рыдания. Спотыкаясь, он бросился вслед за Гвилтом. Урсула попыталась его остановить, и Ремус тоже бездумно протянул руки, хватая Финна за одежду, но парень даже не заметил их, бросился в огонь, и никогда не вернулся.
Их силуэты исчезли в ревущем пламени, и этот рёв смешался с криками оборотней и авроров. Замелькали выхватываемые палочки, затрещали заклинания. Зелёный луч пролетел совсем близко от Ремуса, тот едва успел увернуться. Внезапно рядом с ним оказалась Бобби, она схватила его за руку и бросилась бежать, и он побежал за ней, совершенно не соображая, что происходит, придя в себя, лишь когда они приблизились к большому дому.
Бобби втолкнула его внутрь, потом забежала сама. Они прижались к тяжёлой деревянной двери кухни. Ремус слышал, как хрипло и прерывисто дышит Бобби. Слёзы лились у неё из глаз, но она их не утирала. Он завидовал ей. Как бы ему самому хотелось заплакать, особенно здесь, в этой кухне, где ему так резко вспомнилось, как они с Камалом готовили завтраки и обеды, ели и разговаривали, сидя у очага. Как Джин помогла ему связаться из камина с Хогвартсом. Камал, добрый, скромный человек, сохранивший в сердце сострадание и тепло, несмотря ни на что. Джин, талантливая целительница, чистая и смелая девушка, так отважно защищавшая себя, своего парня, своё дитя. Что же он натворил. Всё из-за него, из-за его преданности долгу…
Ему стало не хватать воздуха. В глазах защипало. Наверное, слёзы наконец-то подступили и сейчас побегут по щекам. Но в следующую секунду Ремус понял: это не слёзы. Как тогда, шесть дней назад, когда Джин раскидывала золу по полу, его ноздри начал резать запах дыма. Серый туман уже пополз по воздуху, где-то трещало пламя – большой дом загорелся. Нужно убегать отсюда – но куда? Наружу, где гремят заклинания и звенят крики, в самую гущу боя?
- Не бойся, – сдавленно проговорила Бобби. – Не бойся, я что-нибудь придумаю…
Но Ремус знал, что она ничего не придумает. Вся её душа сейчас кричит от боли, как и его собственная, ничего не осталось, кроме страха и отчаяния, и желания покончить с этим отчаянием, прекратить эту боль единственным возможным способом – смертью. Они посмотрели друг на друга. Он крепко сжал её руку. У него не осталось сил говорить, но он продолжал смотреть в тёмные глаза Бобби, надеясь, что она прочтёт в его взгляде то, что он думает: он не винит её, он благодарен ей за всё, что она для него сделала, и если он ещё способен радоваться, он рад быть с ней, сорваться в пропасть во ржи вдвоём, держась за руки.
Дым всё сильнее щипал глаза, и Ремус зажмурился, чувствуя, как слёзы наконец-то пропитывают ресницы. И в этот момент, когда он закрыл глаза и его окружила горячая, пахнущая дымом темнота, он вдруг почувствовал что-то странное.
«Постарайся ощутить всё, что вокруг тебя, – зазвучал в его голове голос Дэна. – Подумай о воздухе, которым дышишь. О звуках, которые тебя окружают. Обрати внимание на любые ощущения, вообще любые».
Кто-то ещё был в доме, кроме них. Чьё-то сердце билось неподалёку, слабо, неровно, постепенно затихая… Ремус резко открыл глаза.
- Кто-то наверху, – хрипло выдохнул он. – Бежим!
Они пробежали сквозь кухню и распахнули дверь в столовую. Повсюду был дым, кое-где уже мелькали языки пламени, лижущие деревянную обшивку стен. Ремус и Бобби побежали наверх по лестнице и ворвались в комнату, где ещё недавно жил Гвилт.
Кэтрин лежала на кровати, полностью одетая, куртка, джинсы и ботинки заляпаны грязью. Её руки были привязаны к изголовью, лицо залито кровью, вытекшей из крепко закрытых глаз. Как можно быстрее Бобби и Ремус освободили её от верёвок; руки Бобби тряслись, когда она осторожно повернула голову Кэтрин, приложила кончики пальцев к шее под ухом.
- Пульс есть? – спросил Ремус, видя, что Бобби не в силах говорить. Та молча кивнула. Они вместе начали стаскивать Кэтрин с кровати, и тут женщина пошевелилась и вздохнула.
Бобби хрипло вскрикнула, обхватила Кэтрин за плечи, принялась утирать пальцами кровь с её лица:
