Только тут к Рогриану вернулись чувства – и лучше бы не возвращались. С коротким хриплым криком он обхватил женщину руками, попытался приподнять её – какой тяжелой внезапно сделалась она, совсем недавно лёгкая, словно пламя! – и тут же разжал объятия, позволив её телу упасть обратно.

Крови почти не было – он ещё со времён войны знал, как заколоть человека в ближнем бою одним точным ударом в сердце, чтобы не повредить крупный сосуд и не забрызгать всё вокруг. И сейчас было так же – лишь несколько капель пролилось на простыню и на его руки.

Разум Рогриана вновь погрузился в оглушительно тихий туман. Он не понимал, что только что произошло, почему Мэйт заговорила о его товарище Корвилле, почему выхватила нож. Он понимал только одно – Мэйт не могла спланировать это в одиночку, не придумав запасной план. Теперь понятно, почему она отпустила всех своих слуг и служанок, но оставила этого Руна, горбатого парня с длинными сильными руками, оставила его на первом этаже, там, где Рогриан так опрометчиво сбросил на пол свою шпагу… Первым делом он схватил тяжелый дубовый комод, стоящий возле двери, подтащил его в сторону, загородив дверь. Потом начал одеваться – проворно, быстро, даже руки не дрожали. Завязав шнурки штанов и набросив на плечи рубашку, он услышал внизу какой-то шум – что-то упало с грохотом, кто-то вскрикнул – а потом громкий и решительный голос Отогара:

- Не делай глупостей, мальчик!

Рогриан вновь схватился за комод и оттолкнул его обратно, освобождая себе путь. Уже на пороге он резко остановился, бросил последний, полный боли взгляд на Мэйт – уже похолодевшее тело на ещё тёплых простынях – и отвернулся, сжав зубы.

Когда он быстро спустился в зал, то сразу увидел Отогара, который буквально нависал над Руном, прижавшимся к стене. Лицо юноши было искажено гневом и страхом, в правой руке он сжимал нож. Из-за спины Отогара испуганно выглядывал Гармил.

Рогриан медленно вышел на свет, и тут Рун увидел его. Глаза паренька медленно расширились, когда он разглядел кровь на руках Рогриана. Его лицо стремительно побледнело, и он отбросил нож в сторону.

- Теперь мне всё равно, - сказал он, подняв на Отогара измученный взгляд. – Делайте со мной всё, что угодно, теперь мне всё равно.

- Тебе не должно быть всё равно, мальчик, - ответил Отогар, разглядывая его сощуренными глазами. – Тебе грозит петля. Неужели тебе не страшно?

Рун только покачал головой, его губы болезненно скривились.

- Я боялся только одного, - проговорил он. – И это произошло.

Закрыв лицо руками, он отчаянно разрыдался, раскачиваясь из стороны в сторону.

- Дайте мне взглянуть на неё, - простонал он сквозь рыдания, - дайте посмотреть на неё в последний раз, а потом делайте всё, что хотите…

Все трое молчали. Гармил смотрел на то, как Рун горько плачет, сжавшись в комок, как дрожат его изуродованные горбом плечи, и вспоминал, как этот самый басовитый голос совсем недавно презрительно и спокойно разговаривал с лейтенантом Корвиллом. Как эта тень, одно плечо которой было выше другого, выросла перед ним там, в маленьком дворике на окраине Глотки. Как эти длинные руки пытались схватить его. Он не испытывал ни малейшей жалости к этому парню; ему хотелось убить его прямо сейчас, своими руками. Раздавить, как Паука. Но Отогар продолжал стоять неподвижно, молча глядя на Руна, а значит, пока что Рун нужен учителю живым.

- Что здесь произошло, Рогриан? – заговорил наконец Отогар, повернувшись в сторону Рогриана, который стоял в двух шагах от него, бледный и неподвижный, как мраморная статуя. Рогриан только медленно покачал головой, не сводя взгляда с плачущего Руна:

- Я и сам бы хотел это знать.

Рун всхлипнул ещё раз, потом медленно отнял руки от лица. Опухшие глаза глядели в никуда.

- Я всё расскажу, - проговорил он с затаённой ненавистью. – Пускай меня повесят. На виселицу мы пойдём вместе. Я и этот мерзавец.

- Рассказывай, Рун, - спокойно сказал Отогар.

- Нет, - юноша поднял на него измученные глаза, - я должен рассказать констеблю… этому, как его, Стольму.

Не отрывая от него глаз, Отогар медленно помотал головой.

- Нет, - произнёс он вкрадчиво. – Стольм – всего лишь слуга городского совета, а городской совет состоит из аристократов, таких, как Корвилл. Стольм не станет слушать тебя. А если и выслушает, то не поверит словам простолюдина. Но мы, - он слегка наклонился вперёд, - мы тебя выслушаем. И поверим.

Рогриан быстро взглянул на него. Его измученный ум пытался понять, чего добивается Отогар, почему он не хочет доложить обо всём констеблю. Но он не стал возражать, не сказал ни слова. Тоска по Мэйт жгла его сердце так же сильно, как её кровь жгла его руки. Он жаждал узнать правду о том, что произошло, он ненавидел эту правду заранее, но не мог отказаться от неё.

Рун сделал несколько прерывистых вздохов. Рогриан видел, что парень всё ещё колеблется, что он пытается собрать силы, практически покинувшие его, снова найти в себе запал для борьбы после той вспышки отчаяния, которая охватила его недавно. Но борьба окончилась, даже не начавшись – слишком велика была боль, которая терзала Руна. Он опустил голову и заговорил монотонным, сдавленным голосом:

- Мы познакомились с ней ещё на войне. Я был сиротой, никому не нужным калекой из сожжённой деревни. Она единственная, кто отнеслась ко мне по-доброму, уговорила своих приятелей из бродячего театра взять меня к ним. Потом мы оказались здесь… я продолжал служить ей в благодарность за всё, что она для меня сделала. Она всегда была такой рассудительной, такой решительной и умной… но этот мерзавец… Он вскружил ей голову, заморочил её разум. Я говорил ей: нельзя ему доверять. Он дворянин, и никогда не будет смотреть на неё как на равную. Но ей было всё равно. И когда он сказал, что хочет убить капитана, чтобы занять его место, она сказала, что сделает всё, чтобы помочь ему.

Он утёр выступившие слёзы.

- Я знал, что этот проклятый Корвилл ей изменяет. Он крутил роман с этой сучкой из шегонского квартала. Я её видел – пресыщенная, развратная, глупая гусыня, куда ей до Мэйт! Я прямо говорил ей об этом – но она только качала головой. «Это любовь, Рун, - повторяла она. – Ты сам поймёшь, когда полюбишь» Да я и так понимал! Иначе не пошёл бы на это… Я всё делал ради неё, только ради неё, потому что хотел, чтобы она радовалась, а она радовалась только тогда, когда радовался этот мерзавец!

- Что ты делал? – мягко спросил Отогар.

- Переоделся в старуху, - глухо отозвался Рун. – Это была её идея, Мэйт – она всегда была умницей… Она догадалась, что никто не станет искать меня – будут искать старую шегонку в сером плаще. Корвилл дал мне Смешинку, Кимена вырвала у меня кошелёк на шествии, мы устроили шум, привлекли внимание, а потом сумели скрыться в давке.

- Я не верю, - хрипло проговорил Рогриан. – Корвилл не мог этого сделать. Не мог.

- А он почти ничего и не делал, - хриплым от ненависти голосом проговорил Рун. – Всю грязную работу делали другие. Я купил зелья. Кимена бросила Смешинку в процессию – конечно, нам поручили убить и капитана, и лейтенанта, но капитан всё равно был искалечен, так что мы выполнили приказ, устранили их обоих. Его мушкетёры подбросили взрывчатку шегонцам. Даже эта дура Эдер на что-то сгодилась – подсунула улики собственным дядьям! Видимо, ей было за что их ненавидеть… Наверное, хотела и бабку подставить, да не удалось…

- Я не верю! – снова повторил Рогриан, цепенея от гнева и ужаса. – Чтобы мушкетёры совершили такую подлость? Подбросили улики невинным людям? Этого не может быть!

- Это так, - сдавленно отозвался Рун. – Не верите мне – спросите у них самих, господин. Они просто выполняли приказ, как я.

- Корвилл приказал тебе убить Гармила? – спросил Отогар. Рун тяжело помотал головой:

- Сказал, что плащ должен быть найден его мушкетёрами. Если его кто-то заберёт – вернуть любой ценой. Я увидел, как он зашёл в гостиницу с этим плащом в руках, - он покосился на Гармила, - в тот вечер, когда всё произошло. Я подождал, пока он уйдёт, а потом пошёл за ним.