Сперва он решил, что ему показалось. Тонкая фигурка, мелькнувшая на крыше соседнего дома, быстро спряталась за печной трубой, но недостаточно быстро, чтобы Гармил не успел её заметить. Рука юноши, подносившая к его губам очередной орешек, немного замешкалась: больше он ничем не выдал своего волнения. Сузив глаза, он следил за тем, как худенькая девчонка быстро и ловко соскользнула с крыши на карниз, пробежала по нему, пока не добралась до самого узкого участка улицы, а потом прыгнула вперёд, лёгкая, как белка-летяга. Одним прыжком она перелетела расстояние между двумя крышами, и приземлилась на пологую, покрытую бурой черепицей, крышу одного из шегонских домов.

Как раз в тот момент, когда её ноги, обутые в лёгкие кожаные башмачки на тонкой подошве, опустились на черепицу, Гармил сжал челюсти, и скорлупа орешка хрустнула на его зубах. И точно такой же хруст издала черепица под ногами девушки. Два куска черепицы сорвались вниз и разбились о мостовую; девушка не удержала равновесия и повисла в воздухе, уцепившись руками за кромку крыши.

- Эй! – один из молодых стражников встрепенулся, ткнул товарища в бок, схватил прислоненную к стене алебарду и бросился в сторону, туда, где девочка всё ещё висела на крыше, вцепившись в неё так, что костяшки её грязных рук побелели от напряжения. Второй стражник побежал за ним, выхватывая из-за пояса пистолет, и в этот же момент Гармил вылетел из своего укрытия и побежал к двери.

Краем глаза он заметил, как девочка быстро сгруппировалась и влезла обратно на крышу, краем уха услышал выстрел и ругань промахнувшегося стражника. Сразу после этого стражники побежали обратно на свой пост, торопясь догнать нахалку – но к тому времени, когда они, пыхтя, протиснулись в узкий проход между домами, Гармил уже был внутри шегонского квартала. Так же быстро и тихо он нырнул в первый попавшийся двор, мгновенно спрятавшись за бочкой, что стояла у стены. Грохоча оружием, стражники пробежали мимо, даже не заглянув во двор. Гармил был уверен, что его-то они и не заметили. Усмехнувшись, он вылез из своего укрытия, поспешно оглядываясь по сторонам, но опасаться было нечего – все жители этого двора попрятались по своим углам. Гармил побежал по лестнице наверх, забрался на галерею, вскочил на её перила и уже с перил вскарабкался на крышу.

Девчонку он заметил сразу – она быстро бежала по гребню крыши в паре квадратных дворов от него, определённо держа путь в центр квартала. В его сторону она не обернулась. Ни секунды не поколебавшись, Гармил поспешил за ней.

У неё была веская причина, чтобы пробираться в оцеплённый квартал. И он был намерен эту причину выяснить. Тем более, что он хорошо помнил рассказ Рогриана.

Кошелёк со смертоносной Смешинкой на Ореховую улицу принесла старуха в сером плаще. Но швырнула его под копыта коней девчонка-оборванка. По улицам Тирля бегает много таких девчонок. Но в данный момент Гармила интересовала только одна из них – та, за которой он бежал по крышам, перепрыгивая через узкие улочки и прячась за печными трубами.

… Семья Хилардан была самой богатой и знатной во всём шегонском квартале. Когда-то первые Хиларданы, муж и жена – обыкновенные беженцы, разорившиеся торговцы – занимали всего одну скромную комнатку в одном из квадратных дворов квартала. С годами деловая хватка и смекалка сделали семью богатой, одной из богатейших не только в квартале – во всём городе. Двор, в котором когда-то поселились их предки, теперь был превращён в роскошную усадьбу: хотя наружные стены были такими же глухими и ровными, как во всём квартале, изнутри дом сверкал изысканным великолепием. В центре двора журчал мраморный фонтан, окружённый апельсиновыми деревьями (чтобы они не страдали в не больно суровые, но всё же холодные местные зимы, Хиларданы не скупились на услуги магистров из Гильдии Чародеев). Двор был выложен разноцветной плиткой, стрельчатые окна забраны узорчатыми решётками. Обычно посетителям приходилось довольствоваться только созерцанием этого красивого, хоть и неуютного, двора: в саму усадьбу гордые Хиларданы допускали лишь избранных. Тем не менее, сегодня вековой уклад пришлось нарушить, и этому не был рад никто: ни сами члены семьи, ни те, кто к ним пришёл.

Луноку Глоризелю отчаянно хотелось спать. Пока никто не видел, он яростно потирал виски, смазывая их бодрящим зельем, которое одуряюще пахло мятой, так что самому себе Глоризель казался огромным и очень уставшим пряником. Впрочем, кроме него, запах всё равно никто не чувствовал – комната тонула в ароматах дорогих масел и кальяна, который курила Фаилла Хилардан. Почтенная мать и бабушка, матриарх огромного семейства, семидесятилетняя старуха полулежала на вышитых подушках. Густая чёрная подводка нелепо смотрелась на дряблых веках, из которых выпали почти все ресницы, взгляд этих подведённых глаз горел сдержанной яростью и презрением. Глаза констебля Стольма, стоящего перед старухой, выражали только бесконечное терпение и уважение, и никто, кроме Глоризеля, не замечал за этой выдержкой огромной усталости.

- Я всё ещё не понимаю, чего вам нужно, сударь, - проговорила Фаилла, выдыхая дым в густой, затуманенный, пропитанный ароматами воздух. Усталые глаза Глоризеля пронзила боль, но он не отрываясь смотрел на старую даму, и видел, что она лжёт. Понимает, прекрасно всё понимает.

- Мы не враги вам, - продолжала Фаилла спокойным и вкрадчивым голосом, который совсем не вязался со злым взглядом её маленьких подведённых глазок. – Мы живём по своим обычаям, в своих границах, и никак не мешаем жить другим. А вы вторгаетесь в наши дома, бесцеремонно и нагло, оскорбляете нас и грабите нас!

- Кого-то ограбили, госпожа? – нахмурился Гнарри Стольм. – Я немедленно в этом разберусь. Я уверен, что если кто-то и перегнул палку при обыске, то это были не мои люди.

- Обыск! – фыркнула Фаилла, на миг изменяя своей показной сдержанности. – Сам факт того, что нас обыскивают – уже оскорбление! У нас отнимают нашу гордость и достоинство, это ли не грабёж?

- Мы расследуем преступление, госпожа. Преступление – это грязь на теле общества, и, увы, в борьбе с ним нельзя не выпачкать рук. Мне чрезвычайно жаль причинять неудобства кому бы то ни было, но это мой долг перед городом и его жителями. Перед вами в том числе. Во вчерашней давке пострадали много людей, в том числе трое жителей вашего квартала. Неужели вы не хотите, чтобы преступники были схвачены?

Старая дама хитро прищурилась, её сморщенные, густо накрашенные губы сжали мундштук кальяна. Сделав длинную затяжку, она медленно выдохнула дым и вкрадчиво спросила:

- Как же вы можете обвинять во всём нас, шегонцев, если вы сами говорите, что жители нашего квартала пострадали? Мы все здесь живём, как одна большая семья. Никто из нас не стал бы причинять зло своим братьям.

- Я пока что никого не обвиняю, госпожа, - спокойно ответил Стольм. – Я просто ищу истину. К тому же, как ни горько это признавать, не все видят ценность в родственных и прочих узах. Мне доводилось видеть, как люди убивают и предают своих соотечественников, сородичей, членов семьи. Речь не о том, что шегонцы убили шегонцев – люди убили людей, граждане убили граждан.

Глоризель моргнул, на миг отвлекаясь от разговора. Сквозь клубящийся дым ему показалось, что портрет смуглого мужчины с тонкими чертами лица, густой остроконечной бородой и широкими дугами бровей, соединёнными над переносицей, внезапно ему подмигнул. Молодой лунок прерывисто вздохнул и протёр глаза – портрет как портрет, привидится же такое… Определённо, ему надо на воздух. Здесь и так маловато кислорода, тем более для его лёгких, которые в два раза больше, чем у человека.

А в это время в соседней комнате молодая женщина, прижавшаяся лицом к стене, медленно выпрямилась и подвинула на место узкую полоску холста с нарисованными на ней глазами. Два крохотных окошечка, сквозь которые она подглядывала в другую комнату, оказались надёжно закрыты. Женщина тряхнула головой и усмехнулась.

- Всё складывается лучше, чем мы думали, - тихо произнесла она. – Эта проклятая ослица своим упрямством сама выроет себе могилу. Туда ей и дорога!