А катись. Теперь можно, — подумал Кроули.

И ответил в мягкие податливые губы.

Азирафель обхватил его руками поперёк пояса, будто совершенно не умел обниматься. Задрал пиджак на спине, забрался под него, под жилет, к голому телу. Общупал всё, что попалось — спину, лопатки, ремень на джинсах, карманы на заднице. Прижался лицом к шее, громко вдохнув.

— Ангел, — позвал Кроули. Голос сел, вышло сипло и жалобно.

Азирафель оставил его спину в покое (хотя какой там покой — она вся горела), перебрался пальцами в волосы, взъерошил, потянул за них. Кроули ткнулся губами в его рот, торопливо, будто боясь, что прямо сейчас и застукают. В ногах ощущалась слабость, им хорошо было бы куда-то присесть или даже лечь.

— Ангел, — невнятно позвал он. — А может…

Азирафель бросил расстёгивать на нём жилет, глянул в лицо. Заминка вышла неловкой, выбила из колеи, куда оба только-только влетели.

— Может, диван?.. — нелепо предложил Кроули.

— А мы успеем? — почему-то шёпотом спросил Азирафель.

— Я тебе не подросток, — обиделся Кроули, — Я вообще никогда не был подростком — я взрослый демон, что значит — успеем? Я-то точно успею, у меня о… О-о-о…

Мысль он не закончил — Азирафель нечаянно прижался бедром к его паху, как раз туда, где стояло, продавливая ширинку.

— …опыт, — хрипло закончил Кроули.

— А вот я не настолько в себе уверен, — прошептал Азирафель, и у Кроули в голове зашумело. Он поцеловал его снова — чтобы Азирафель ничего больше не выдал, а то с каждым его словом опыт Кроули испарялся, будто его и не было никогда, а сердце от испуга стучало так громко, что отдавалось в ушах.

Азирафель промычал что-то сквозь поцелуй, Кроули не разобрал. Диван был отличной идеей, но где его искать, Кроули уже совершенно не помнил.

— Ещё спальня, — предложил он.

— Это близко?.. — Азирафель, раскрасневшись, машинально облизывал влажные губы.

— Надеюсь. Но не кидаться же нам прямо на пол.

Азирафель нервно хихикнул.

Кроули взял его за руку, приложил к своей груди. Попросил:

— Не бойся. Мне тоже страшно.

Азирафель потянул с него пиджак, уронил на пол. Кроули оттеснил его спиной вперёд. По дороге до спальни они нашли две стены, угол шкафа, дверной косяк, табурет (удивительно, как громко могут падать такие лёгкие на вид вещи) и горшок с монстерой. Монстере повезло меньше всех — её свернули на пол общим порывом, расколотив горшок.

— Ох, прости, — Азирафель попытался прерваться, но Кроули его не пустил:

— Плевать, она плохо себя вела, не отвлекайся, мы ещё не дошли до спальни.

— Мы ходим кругами, — заметил Азирафель, стоя ногами на недавно сброшенном пиджаке Кроули. — Может, взять карту?..

У него блестели глаза, губы раскраснелись от поцелуев, а речевые навыки явно не успевали подстроиться к происходящему.

— Как раз сегодня закончились, — отозвался Кроули.

— Жаль. Тогда, может, диван?..

— Он тоже закончился.

— Как раз сегодня?..

— Ага.

Спальня нашлась внезапно — выскочила из-за угла, пока они блуждали по стенкам, подсекла Азирафеля под колени низкой кроватью, опрокинув навзничь. Кроули развязал серебристый шарфик, бросил в сторону. Тронул оторванную пуговицу на жилете, вырвал с ниткой. Азирафель громко вздохнул: полуразвязанная бабочка съехала в сторону, голубая рубашка настежь, под ней бесстыдно светится незагорелая грудь и один кокетливый розовый сосок, а второй нагло топорщится через голубую ткань. И глаза у ангела — дикие, жадные и испуганные. Переливаются в небесную синеву. Ошеломляющая смесь, от которой у Кроули медленная дрожь струится по позвоночнику между лопаток и растекается по пояснице.

Азирафель, подскочив, хватает его за пряжку ремня, тихо ойкает, ударив себя по пальцам — у него не так-то много сноровки в расстёгивании чужих ремней. Кроули отстраняет его руки, чтобы помочь — и Азирафель вцепляется в его бёдра, бесцеремонно лапая, прощупывая сквозь грубые джинсы. Кусает-целует в голый живот, оставив там красный след. Он тянется к Кроули с вожделением и предвкушением, будто никак не может поверить, и всё проверяет — настоящий, живой ли, реальный, из плоти, а не мрамора с красной искрой.

Они заворачиваются в клубок, переплетаются, как провода, руками, ногами, даже языки по коже выписывают сплошные круги и загогулины. Азирафель протяжно, похабно стонет, так громко. Что там опыт, какой там опыт — сердце заходится так, будто Кроули не шесть, а шестнадцать, и не тысяч, а просто — лет. Азирафель зарывается руками в его взмокшие волосы, путается в них, тянет, зажав в кулак. Покрывало сбивается набок, лежит смятым комом где-то в ногах (в чьих — уже никто не разберётся). Кроули целует тёплую кожу на животе, сползает ниже, к светлым курчавым волоскам между широко разведённых ног, блуждает в них губами и носом, пока Азирафель мечется по постели, вскрикивает, задыхается, смеётся. Внизу живота он тоже пахнет парфюмом, на языке остаётся горечь — каков же мерзавец, это ведь не специально, не ради особого случая — это он так всегда, и Кроули не понимает, как ему дальше жить с этим знанием, как не сдохнуть от возбуждения прямо сейчас. Азирафель громко стонет, разводя ноги шире, мнёт в кулаках простыню — кажется, у него вот-вот пробьются чёрные перья, и Кроули думает, в ужасе и восхищении, что вот такому Азирафелю — они пойдут.

Он изо всех сил осторожничает. Скользит жарко, медленно. Даже робко. Внутри теснота, горячо и нежно. Азирафель льнёт к нему, целует обкусанными губами, хватает за спину, что-то бормочет в ухо, и шёпот румянцем ложится на шею Кроули. Не оставляя ни единого шанса разумным мыслям. Азирафель шепчет, ёрзает задом, насаживаясь, морщится, закусив губу. Шёпот сипнет — горло сухое от вздохов, и Кроули отвечает таким же, хрипловатым, нежным.

Азирафель вскрикивает, вскинув бёдра — они находят наконец самое важное, то ли правильный угол, то ли нужный ритм — и реальность меркнет за закрытыми глазами Кроули, остаётся только ангельский плавящий жар, яростный стук крови в ушах, сбитое тяжёлыми толчками дыхание — и быстрый, ритмичный звук влажных шлепков, когда тело врезается в тело.

Азирафель кончает, надсаживая горло криком, мир распахивается со звоном, опустошая мощным ударом — общая судорога объединяет тела, растворяется сладкой дрожью за позвоночником, оставляя после себя тишину и звенящую лёгкость.

Кроули, зажатый между коленями ангела, тяжело дышит, нависая над ним на руках. У него на груди остывают жемчужные кляксы. Азирафель притягивает его к себе, Кроули утыкается лицом в мягкий живот. И закрывает глаза.

И лежат, обнажённые, переплетённые, блуждая руками по телу друг друга, изучая — круглые колени и белые бёдра, смуглые острые лопатки, рыжие вихры на затылке, нежные бока, — насыщаясь друг другом, пока время, принадлежащее им, ещё не иссякло.

Откашлявшись, Азирафель заговорил первым.

— Я честно скажу, я не понимаю, почему демонам позволено заниматься сексом, а ангелам — нет. Должно быть наоборот — разве в этом есть что-то плохое?..

— Должно быть плохое, — привычно пробормотал Кроули. — Раз уж вам это запретили.

— Всё равно не понимаю, — проговорил Азирафель, блуждая рукой по его голой спине.

— Ты же помнишь историю с нефилимами. Ангелы начали заводить детей с человеческими женщинами. Решили, что могут сотворять новую жизнь, побросали свои обязанности, ушли жить на Землю. Неудивительно, что ваш босс взбеленился.

Азирафель помолчал, гладя его то по спине, то по волосам.

— Знаешь… Тела, конечно, создают границу между нашими душами. Но мне казалось, я чувствую всё то же самое, что и ты. Будто мы стали едины. Я всё чувствовал — твой жар, твою страсть. Будто больше нет разницы, кто я и кто ты. Будто я — это ты…

Азирафель вдруг замолчал, напрягся. Подскочил, будто его подкинуло, сбросил Кроули. Тот недовольно заворчал, приподнимаясь на локте.

— Я — это ты! — воскликнул Азирафель. — Конечно!.. Как говорила Агнесса — «с умом выбирай свой облик»!..