— Тебе не стоит поощрять его драться с другими детьми, — вполголоса сказал Азирафель.

— Он должен уметь постоять за себя, — отозвался Кроули, складывая руки на груди.

В осеннем парке у замка Осаки на каждой дорожке торговали леденцами и сувенирами, бумажными фонариками, амулетами на удачу. Алые листья сыпались с клёнов, торжественная малышня в ярких кимоно семенила возле родителей, с завистью поглядывая на Уорлока: его никто не наряжал для праздника, и ему ничто не мешало носиться по дорожкам и лужайкам, валяться в листьях и висеть на ветках вниз головой.

Кроули сидел на скамейке и курил. Азирафель сидел рядом, приглядывая за будущим Антихристом. Строго говоря, его роль садовника не предполагала таких обязанностей — но они оба с Кроули понимали, что возможностей побыть вдвоём у них и так наперечёт. Нужно пользоваться теми, что есть. Пока они есть.

— Драться — это плохо, ты учишь его плохому, — вполголоса сказал Азирафель.

— Ну да, как мы и планировали, — подтвердил Кроули. — Ты учишь хорошему, я — плохому, в итоге он познаёт жизнь во всей полноте.

Крёстный ангел и крёстный демон стояли у Уорлока каждый за своим плечом. Кроули поощрял его быть активным и смелым, пробовать новое, ввязываться в незнакомые игры, нарушать правила. Азирафель учил быть воспитанным, вежливым, отзывчивым, щедрым. Трудно было сказать, кто справляется со своей задачей лучше. Но Уорлок определённо казался совершенно нормальным ребёнком.

Кроули бросил в урну окурок с каймой от помады, встал. Глянул на часы, высвободив их из-под рукава блузки. Свистнув через два пальца, махнул рукой, подзывая Антихриста.

— Ему пора обедать.

— Я знаю неподалёку прекрасный ресторан, там есть детское меню, — с энтузиазмом отозвался Азирафель.

— Да, знаю его — Бургер Кинг, — сказал Кроули.

— Да, Бургер Кинг! Хочу в Бургер Кинг! — Уорлок подлетел к ним, растрёпанный и счастливый. Кроули присел рядом, заправил ему выбившуюся рубашку, одёрнул курточку.

— Кинем монетку, — предложил Азирафель. — Только кидать буду я — ты вечно жульничаешь.

— Как будто мне это помешает, — ухмыльнулся Кроули, глянув на него снизу вверх.

Уорлок пинал футбольный мяч по каменистой дорожке. Ловкости его маленьких ног хватало только на то, чтобы запускать мяч вперёд на два-три метра, так что он постоянно пасовал его Кроули — и резво срывался с места вдогонку, когда мяч по широкой дуге улетал в дальние кусты.

Дорожка тянулась вдоль тихого озера, над водой пересвистывались птицы. Берег обнимали альпийские холмы, за ними поднимались горы.

— Почему-то мне кажется, что будь у тебя палка, ты бы кидал ему с приказом «апорт», — заметил Азирафель.

— И я думаю, это была бы отличная игра, — отозвался Кроули.

Азирафель вздохнул.

Когда Уорлок прибегал обратно, держа в руках мяч, они переглядывались, будто сообщали друг другу: «он выглядит совершенно нормально» — «да, абсолютно нормально, самый обыкновенный ребёнок». Уорлок бросал мяч Азирафелю, и тот ловким косым ударом отправлял его в озеро. Потом смущённо напоминал, что с футболом у него всё складывается не лучшим образом.

За поворотом открылась высокая стена оранжереи. Внутри буянила зелень, кудрявились лианы и пальмы, сквозь приоткрытые верхние окна орали попугаи.

— Ребёнок, стоять, — приказал Кроули.

Уорлок застыл на месте, прижав к груди мяч.

— Дай-ка сюда.

Кроули положил мяч на дорожку, отошёл от него подальше, на ходу присобирая узкую юбку и увязая каблуками в камешках.

— Смотри на меня, — велел Кроули. — Видишь там окна?

Уорлок радостно закивал.

— Видишь окно — берёшь мяч, — сказал Кроули, примериваясь для разгона, — целишься… бьёшь!

Он с разбега пнул мяч так, что тот, описав высокую крутую дугу, рухнул на стеклянную крышу оранжереи. Стекло лопнуло, со звоном осыпалось внутрь. Попугаи разноцветной стаей рванули вверх, как фейерверк, — хлопая крыльями, вереща на разные голоса. Кроули незаметно повёл рукой, и мяч вылетел обратно через пролом, вернулся широкими скачками, остановился у ног Уорлока.

— А теперь — ты.

Уорлок торжественно положил мяч в центре дорожки, отошёл подальше, потом ещё дальше, потом ещё на десяток шагов — и взял разбег. Он выдохся ещё до того, как добежал, — но удар вышел мощный, мяч врезался в стеклянную секцию, она рухнула, осыпавшись зеленоватым крошевом. Кроули подставил ладонь, чтобы Уорлок «отбил пять».

— Чему ты учишь ребёнка, — вздохнул Азирафель. — Посмотрите, что вы наделали.

Кроули, ухмыляясь, пожал плечами.

— Идём, Уорлок, — Азирафель протянул мальчику руку, и тот с готовностью уцепился за неё, зная по опыту: что бы ни ждало его впереди — это будет потрясающе весело.

В оранжерее возле пролома стоял рабочий в комбинезоне и резиновых сапогах, выковыривал остатки стекла из стальной рамы.

— Я прошу прощения, это всецело наша вина, — сказал Азирафель, придерживая Уорлока перед собой. Тот, уворачиваясь, крутил головой, глядя на гроздья цветов под потолком. — Если позволите, мы немедленно исправим причинённый ущерб. Верно, Уорлок? Мы ведь исправим?

— А что мы должны будем делать? — с любопытством спросил тот.

Азирафель глянул на Кроули, который стоял рядом и ухмылялся.

— Я полагаю, нам нужны будут садовые перчатки, лопатки, вёдра, — предположил ангел.

Им выдали и перчатки, и лопатки, и резиновые сапоги — всем троим, даже Кроули, который поначалу заявил, что не собирается ничего исправлять, что по его части нанесение ущерба, а не его устранение.

Однако ему не долго пришлось стоять в стороне.

Разбитые стёкла заменились сами собой, но убирать осколки и спасать поломанные растения Азирафель решил самостоятельно — ради демонстрации Уорлоку идеи, что любая шалость имеет свои последствия.

— Вот это мы подвяжем… — приговаривал Азирафель, — вот это подрежем, это польём…

— Польём?! — Кроули вырвал у него лейку, чуть не облив себе ноги. — Что же ты делаешь — это амариллис, ты его утопишь! Какой из тебя садовник, ангел?.. Отойди, пожалуйста, лучше присмотри за ребёнком. Пусть не тянет ничего в рот, тут полно ядовитой гадости.

— Пойдём, Уорлок, — с достоинством сказал Азирафель. — Мы не станем слушать все эти грубости.

С тем же энтузиазмом, с каким он бил стёкла, Уорлок вместе с Азирафелем подметал дорожки метлой ростом выше себя, таскал вёдра с осколками, приманивал попугаев, рассыпал по свежей земле кокосовую шелуху — в общем, прекрасно проводил время. И, разумеется, никто из работников оранжереи даже не попытался спросить, что эти трое тут делают. Всё было в порядке вещей — как и всегда.

Луна серебрила траву, влажную от дождя. Воздух был мягким. В особняке на нижнем этаже горело несколько окон, у крыльца дымил сигаретой охранник. Кроули кивнул ему, проходя мимо, Азирафель на всякий случай приложил палец к губам: Уорлок глубоко спал на плече у Кроули, обхватив его руками за шею. Бумажная корона съехала с его головы, он тихо и сонно сопел, сжимая в кулачке сувенирный флажок с гербом Копакабаны.

Они на цыпочках поднялись в детскую. Кроули переложил Уорлока в постель, стащил с него сандалии.

— Ты расскажешь мне сказку? — сонно спросил Уорлок, сворачиваясь уставшей креветкой.

— Конечно, мой дорогой, — мягко отозвался Кроули.

Азирафель, уже прокравшийся к двери, обернулся.

— Жила-была одна бедная маленькая сиротка, — вполголоса начал Кроули своим самым вкрадчивым тоном. — И была у неё злющая мачеха — такая злая, что радовали её только чужие страдания. И если ей удавалось кого-нибудь довести до слёз, то она считала, что день вышел удачный.

Азирафель тихонько хмыкнул от двери. Кроули махнул на него рукой — иди, мол, не отвлекай.

— Надо сказать, что мачеха эта была женщиной необыкновенной красоты, — продолжал Кроули, — и она терпеть не могла рядом с собой других красавиц. Так что представь себе, каково ей было, когда маленькая сиротка повзрослела — и оказалось, что злая мачеха рядом с ней — как сорняк рядом с лилией. Разумеется, она возненавидела сиротку сильнее прежнего — не могла думать ни о чём другом ни днём, ни ночью. И чтобы вернуть себе покой и радость жизни, она позвала к себе одного охотника и сказала: «отведи её в лес и убей её, а в доказательство принеси мне её сердце».