Я свернула уши в трубочку. И листочек со сказкой. Ничего, подпадающего под уголовное преследование, в сказке обнаружено не было.

Сняв паучью шапочку, я уложила ее в колыбельку. Паукан поворочался и превратился в ребенка. Я понервничала и превратилась в параноика. Я тоже немного оборотень.

Еще бы! Сегодня погибло столько нервных клеток. По ощущениям – дивизия!

В каждой маме или няне живет партизан. Он умеет ходить бесшумно. Бесшумно стирать. Бесшумно рубить мясо. Бесшумно смотреть телевизор. Бесшумно забивать тапкой таракана. В режиме «без звука» мама умеет делать эпиляцию. И отбивать замерзшие котлеты от стада других котлет.

Я выдохнула и стала отступать. Так отступают партизаны. В абсолютной тишине. Ни шелеста. Ни звука.

Рука легла на дверь. Двери любят скрипеть в неподходящий момент. Им это доставляет удовольствие. Она может не скрипеть годами. Но в нужный момент заскрипят так, словно кого-то изнасиловали, убили, а теперь едят.

Но опытная няня уже знает эту подлую дверную особенность. Поэтому открывает ее по миллиметру. Тело напряжено. Взгляд ищет сволочную громкую муху.

 Я выдохнула и закрыла двери. Вооружившись сопливыми девичьими мечтами, я шла покорять сердце критика.

Осторожный стук в чужие покои намекал на то, что сказка уже готова.

– Войди, – пригласили меня.

Хозяин сидел в кресле. Кучка красоты смотрела на меня равнодушным взглядом.

– Читай, – приказал его величество.

Когда мне это говорил Дед Мороз, я лезла на табуретку. Мне за это давали конфету.  Потом Дедушка Мороз понял, что с конфетами перегнул. Табуретка начала стонать подо мной. И я стала читать с пола.

Я прокашлялась. Одернулась. Расправила плечи. И начала.

– Так, мать сразу вычеркивай, – произнесло его величество, глядя в свой наполненный до краев бокал. – У нее сразу не было матери!

– Хорошо! Родилась у отца Золушка, – прочитала я. От героизма мужика я чуть не прослезилась.

А потом подняла глаза. На меня смотрел суровый критик.

– С другой стороны, логично. Теперь есть объяснение, почему у нее все через задницу! – вздохнула я, исправляя вариант.

– Нет, – отрезал критик полет моей фантазии.

– Нашли Золушку в тыквах! – предложила я достойный вариант. – И отец больше в эти тыквы никогда ни ходил. Поэтому Золушка была единственным ребенком.

– Молодец, – похвалили меня кивком.

Я продолжала. Сказка начинала меня пугать.

– Так, у мачехи не было дочерей! – резко произнес «критик». – Заменяй. Какие – нибудь животные.

– Котики? – спросила я, почесавшись пером. Вариант одобрили.

– Зачем котикам на бал к принцу? – внезапно спросило его величество.

– Эм… – напряглась юная сказочница. –  Они никогда не гадили в ботинки принца?  А очень хотелось! Может, это мечта всей жизни?

– Оставляй! – кивнул критик. Его губы прикоснулись к вину.

Мое сердце в этот момент сладенько защемило. Не может мужчина быть таким красивым. Так вот кому природа отдала мои пушистые ресницы, мои густые брови, мои пышные волосы. И вот кого она решила подарить мне прыщи и шесть лишних сантиметра на талии.

– Вычеркивай! – внезапно отрезал отец. – В сказках не должно быть любви.

– А почему?– наивно спросила я.

– Потому что я так сказал. Слишком много розовых соплей, – пояснили мне.

– Золушка что? Тоже хотела на бал, чтобы нагадить принцу в тапки? Может, в душу? Может, это он был виновником того, что она стала нищей Золушкой?  – предложила я.

– Хороший вариант. Оставляем! – меня побаловали благосклонностью.

Я добралась до конца.

– Нет, – в голосе его величества послышалась твердость. – Принц ее никогда не нашел. Золушка отравила мачеху. И все жили долго и счастливо!

– А в туфельку нагадили коты! – исправляла я на столике. – В итоге все закончилось хорошо!

Я смотрела на красавца. Он смотрел на меня.

 Я – профессиональная няня. А профессиональная няня знает простое правило. Никогда не противоречить воспитанию. В семье веганов я смотрю Чипполино, жую капусту и ругаю трупоедов. Лишь урчание живота выдает тягу к котлетам.

Лицо его величества почему-то помрачнело. Он смотрел на бокал и молчал.

– Я так понимаю, что у вас что-то случилось. Это не мое дело, я знаю, – осторожно начала я.

На меня подняли взгляд.

– И я ни коим образом не хочу вмешиваться в воспитание, – добавила я. Выражение глаз не предвещало ничего хорошего.

– Но, может быть, ребенку лучше знать правду? – шепотом закончила я. – Ему так проще будет. Я уверена.

Красивые глаза опустились вниз. На губах дрогнула улыбка. Рука сжала бокал так, что он лопнул. Алое вино потекло по руке. Крупными каплями оно упало на пол. Ножка бокала звякнула об пол.

– Вон, – послышался шепот. – Вон отсюда. Делай то, что тебе сказано. Ты для него никто.

– Это вы для него с каждым днем становитесь никем, – ответила я. И испугалась своих слов. Но это была правда!

Я смотрела на его величество. И прижимала к груди исправленную сказку.

 Он медленно встал со своего кресла. Почему-то мне казалось, что ему очень не хотелось это делать.

В этот момент невидимый оркестр быстро проиграл в голове похоронный марш. Ободрил меня, так сказать! Мои зубы отбили чечетку. Танцующие ребята понесли мой гробик в сторону пламенного заката. Жаль, на моей безвременной могилке некому будет поливать слезами цветы. И удобрять соплями.

Чем ближе его величество приближалось ко мне, тем меньше я понимала, что можно от него ожидать! Я не сильно умею читать по глазам. В основном я привыкла читать по губам. Но красивые губы были сомкнуты в одну линию.

Брови сошлись на переносице. Наверное, он был бы ослепительно красив, если бы улыбнулся. Хоть раз. По-настоящему. Но что-то мне подсказывало, это случится уже после моей безвременной кончины. Однажды, когда я этого не увижу.

Я – девушка не из робкого десятка. Скорее, из пугливой сотни. Или опасливой тысячи.  Мысли смешались в голове.

Вблизи он выглядел еще красивее, чем издали. Что обычно мужчинам не свойственно.

На всякий случай я заглянула ему за спину. Где-то в комнате затаился фотошоп. Других объяснений красоте у меня нет!

Мне казалось, что его уже полюбили все красавицы этого мира. И не красавицы тоже. Если мерить любовь, то только очередями. И я стою последней с табличкой: « Кончился мужик».

О чем я только думаю! Ко мне писец крадется семимильными шагами! А я думаю про красоту мужика, который вот – вот задушит меня голыми руками. Наверное…

Опустив глаза, я честно пыталась насладиться последними секундами своей жизни.

Пока ничего не происходило. Я на всякий случай подняла глаза. Видимо, в них был всего один вопрос: «Когда пойдем казниться?».

Взгляд, который смотрел на меня, был странным. Рассеянным. Как-будто, он смотрит на меня и думает о чем-то своем. Я впервые видела такие глаза.

– Кто ты такая, чтобы давать мне ценные указания? – послышался голос. Я почему-то не могла отвести взгляд. И смотрела прямо в черноту его жгучих глаз.   Видимо, так умирают суслики после слов: «Привет, змейка!».

– Извините, – прошептала я. Мама всегда говорила, что вежливые люди живут дольше. Видимо, мама чего-то не знала про человеков-пауков.

– За что? – спокойно и равнодушно спросило его величество.

– За то, что не стала лицемерить, – пожала плечами я. – Ребенку нужен отец. Пример. Вы ни разу не брали его на руки. При мне точно. А ему это нужно…

Я поднесла руку к шее. Мне казалось, что так проще будет спрятать ком в горле.

– Тебе придется смириться с тем, что я – отвратительный отец, – послышался голос. Судя по интонациям, где-то обещали заморозки.

– Иначе тебя бы здесь не было, – произнесло его величество.  – Еще одно правило. Чем меньше вы попадаетесь мне на глаза, тем лучше.

– «Вы» – это я и ваш сын? – спросила я, сглатывая.

– Теперь да, – послышался ответ. – Ты и наследник. Ни тебя, ни его я видеть не желаю. Когда я захочу видеть вас, вам сообщат.