Признаваться в том, что я только что «прооорала» наследника, было стыдно, неловко и даже немного смертельно опасно.

Мои трусливые шаги отдавались шелестом в длинной кишке коридора, которая неожиданно поворачивала направо. Я распахнула огромную черную дверь.

– Ты здесь? – спросила я, боясь заходить в роскошную комнату. – Выходи!

Комната застряла где-то между «я столько не заработаю!» и «нам так не жить!». Она сверкала дорогими подсвечниками, успокаивала мягким бархатом и  эротичными изгибами мебели. Мне казалось, что у мебельщика были явные проблемы. Он пытался вырезать себе идеальную женщину. А все неудачные попытки лакировал, оббивал и продавал очень дорого.

Мне стало немного неловко. Я не знала что лучше для возможных, ничего не подозревающих обитателей комнаты. Либо крикнуть не своим голосом: «Ваше высочество!» или прошипеть что-то вроде: «Паукан… Иди с-с-сюда!».

Нервные клетки на меня обиделись. Они посчитали, что я их предала. Поэтому кончали жизнь самоубийством одна за другой.

– Думай про места, которые нравятся паукам, – прошептала я сама себе. – Что нравится паукам?

Мои тапки, угол туалета и стена возле моей кровати. Всего вышеперечисленного здесь не было. Поэтому я решила искать по старинке в темных уголках.

Комната оказалась больше, чем я думала. И дороже. Понадобилось бы сто моих почек, чтобы позволить себе такое убранство.

– Ам! – на меня упала черная тень. Пока я выживала, как умела, дверь по-хозяйски открылась.

Я резко обернулась, прижав к себе паукана. На пороге стоял тот самый красавец со взором печальным и презренным. Если я однажды возьму и доживу до двадцать третьего февраля, то поздравлю начальство одеколоном «Дихлофос». И ему приятно, и мне спокойней.

– Вы что здесь делаете? – спросили у меня странным тоном.  В этот момент мне показалось, что лучше отвечать на эти вопросы набегу.

– Э… – протянула я, поглаживая наследника, как котенка. – Мы пришли похвастаться! Мы выучили первое слово! Да!

Я, конечно, не ожидала щенячьих слез умиления. Обычно этим грешат мамы и прочие родственники в юбках. Отцы же в этот момент почему-то сурово шмыгают и заявляют, что в этом возрасте уже читали по латыни, складывали логарифмы и разбили первую машину.

– Ну, скажите папе первое слово, – я подняла паука на дрожащих руках, как маленького Симбу. – Не стесняйтесь, ва-а-аше высочество!

Пауканчик помолчал. Видимо, няню ему обещали на ужин. Если няня будет себя плохо вести. Поэтому он приближал этот момент со скоростью второй минуты тишины.

– Не стесняйтесь, – повторила я, искренне надеясь, что «Ам!» произведет фурор, как новое платье кинодивы на ковровой дорожке.

Молчание продолжилось. Где-то в тишине было слышно, как умирает чье-то терпение. Вот-вот оно издаст последний хрип.

– Ипусий слусяй! – звонко выдал паучок прямо в лицо отца. – Ипусий слусяй!

Мне казалось, что с обоев сейчас отвалятся все тараканы. Если таковые вообще есть в замке. Отпадут и перестанут подавать признаки жизни. В норках похолодеют мыши. А где-то закашляется моя персональная кукушка, отмеряющая остаток моей жизни.

Я испуганно посмотрела на отца. Признаков счастья я почему-то не заметила. Восторг тоже не светился в его глазах.

Совесть, которую я ласково называла «Спящая красавица», открыла глаза и осмотрелась по сторонам.

– Э… Он имел в виду «паучий случай»! – отчаянно оправдывалась я. – Очень полезное выражение для будущего монарха! Оно всегда безошибочно и емко… эм… характеризует любую политическую ситуацию! Да!

Мне почему-то казалось, что сейчас мне выдадут брусок мыла. И веревку. Но лишь банальная лень возвращаться в наш мир и искать новую Мери Поппинс со стальными нервами останавливала счастливого отца от моего убийства.

– Плохая няня, –  наконец обрело дар речи его величество. – Несите следующую. Первое предупреждение. А теперь вон отсюда!

Я прижала к себе паукана, как родного и бросилась из королевских покоев. Теперь я была готова продать двадцать почек, чтобы купить машину времени. Желательно чужих.

Влетев в комнату с колыбелью, я прикрыла двери.

– Ипусий слусяй! – радовал паукадла, перебирая пушистыми лапками по моей груди. Няни нормальные люди. Просто не давайте им нянчить детей! «Поппинс» у Мери сжался и решил не разжиматься никогда.

– Ипусий слусяй!!! – слышался писклявый детский голосок.

– Скажи … эм… папа! – предложила я.

– Ипусий слусяй!!! – отозвался паукадла, забираясь мне на голову.

– Па-па! – ласково настаивала я, отбивая пломбированными кастаньетами похоронный марш. – Па… Па!

– Ипусий слусяй! – сообщило юное пушистое создание. Паук решил изобразить мою шапочку.

Дверь открылась так внезапно, что меня едва не сдуло. На пороге стояли хмурые мужики пропитой наружности.

– Приказ его величества. Рост какой? – спросил меня самый пропитый. Говорил он сипло и негромко. Видимо, боялся разбудить свою совесть.

– Ме-ме-метр ше-ше-шестьдесят де-де-девять, – ответила я, подозревая худшее.

– Тапки какие? – снова поинтересовался главный по глазомеру.

– Белые, как полагается, – обреченно вздохнула я, чувствуя, как на мне катается наследник.

– Бери больше, чтобы ноги помещались, – предложил заместитель главнюка.

Через полчаса дверь открылась. Я уже рефлекторно вздрогнула. В дверном проеме показался кокетливый уголок кровати. Молчаливые, от того и очень злые слуги красноречиво матерились, но молча.

Я чувствовала себя очень дорогой, любимой и горячо желанной женщиной. Причем в самой грубой форме. В глазах грузчиков читались такие немыслимые позы, что моя фантазия объявила себя фригидной.

– … Левее! – с красноречивыми паузами командовал процессом главный замерщик женских прелестей. – К стене!

Кровать поставили с грохотом отборных пожеланий. Рядом с ней сиротливо приютилась тумбочка. Если все, что мне желали сквозь стиснутые зубы сбудется, то утешает лишь одно. Размножаться мне будет не суждено.

Хмурая, как недоброе утро, служанка принесла еду для меня и наследника. Здоровая пища выглядела нездорово. Попробовав ее на кончике ложки, я поняла, что это самая здоровая еда, которую я выплевывала.

Ни соли, ни сахара, ничего. Зато богата витаминами и минералами. Не уверена, что она готова ими делиться с растущим организмом, но попробовать стоит.

– Мммм! Как вкусненько! – зачерпнула я ложку  и давила авторитетом.

Паукан был со мной не согласен. Видимо, у него уже был опыт. Я пыталась зажать его коленями. Ложка неумолимо приближалась к пушистому комочку.

– Кушай! – ласково произнесла я, осатанело пытаясь засунуть ложку в чужой рот. – Ложечку за папу!

Яростная схватка продолжалась. Однажды ее увековечат на страницах истории. Битва при каше. Так и назовут. Поставят дату и заставят школяров знать ее наизусть. У меня почти получилось, как вдруг: «Ам!».

Я на секунду застыла в скромной нерешительности.

– Так, чем ты это сказал? – взволнованно напряглась я.

Это было тот самый неловкий момент, когда понимаешь, что немного перепутала отверстия. Грубо говоря, рот у шарика был абсолютно с другой стороны.

– Так, – возмутилась я, пытаясь усадить неугомонного паукана на колени. – Ложечка за папу!

Из черного пушка на меня смотрели грустные глазки. Они убеждали меня в том, что я – живодер. Кожа на лице и волосы обещали быть мягкими и шелковистыми. По моему лицу стекала маска из здоровой пищи.

– Ложечку за королевство как его там!  – требовала я, пытаясь наугад найти то, что именуется ртом.

Один мой глаз видел плохо. В нем была каша. Каша была у меня в носу. Она свирепо сопела вместе со мной.

– А я тебе сказку расскажу, – сладко убеждала я, охотясь с ложкой на открытый рот.

В нашем мире можно было надменно заметить, что никаких игр, телевизора и мультиков, пока не съешь. А потом отойти в сторонку и смотреть, как вылизывается тарелка. То здесь угрожать отключением интернета было бесполезно.