Пока не посягали на него самого и его интересы, Принц Лаоэрта смотрел на подобные изменения в составе своего дворянства сквозь пальцы. И практически любой человек мог объявить себя бароном. Но не много желающих находилось проделать такое. Дело в том, что крестьяне и ремесленники жили не так уж и плохо. Став же бароном, любой из них был бы вынужден содержать свою дружину. А рудников и каменоломен в Межгорье было мало, и не все они приносили прибыль. Объявить же какую-либо деревню своей собственностью, а ее жителей — своими рабами было просто невозможно. Мгновенно вспыхивало восстание, и на помощь взбунтовавшимся крестьянам приходила армия из Лаоэрта.
— И часто бегут с каторги? — спросил я.
— Да нет. Не часто. А чего им бежать-то? — пожал плечами поваренок. — Там и кормят и поят… Да и сбежишь — все равно поймают. Барон Кренг за порядком очень уж следит…
Барон, конечно, мог бы и наплевать на наблюдение за исполнением законов Принца Лаоэрта. Но тогда он лишился бы рабочих рук. Ведь именно преступники и работали на его рудниках. И если бы барон перестал выделять четверть своего дохода на нужды поселка, его постигло бы то же самое — никто не позволил бы барону решать, виновен человек или нет. Так что неизвестно, кто у кого находился в зависимости — население Диирия у барона или наоборот.
— Так когда же придет хозяин? — задал я поваренку самый актуальный на данный момент вопрос. — Нам нужна комната! Не можем же мы спать на улице!
— Не придет он, — пробурчал поваренок. — Сегодня мельник Литиний в Хадр уехал. Так хозяин к жене его пойдет. Ночевать…
— Мои соболезнования мельнику, — рассеянно обронил я. — А кто может нам дать комнату? Кого здесь вместо себя оставляет хозяин?
— Помощника. Но он вам комнаты не даст, — усмехнулся поваренок. — Ему всегда хозяин строго наказывает не принимать новых постояльцев. А у самого помощника не хватает мозгов даже на то, чтобы сосчитать пальцы на собственных руках…
— А еще трактиры в Диирии есть? — спросил я.
— А вы идите на площадь, — посоветовал поваренок, заметно оживляясь, — Найдете хозяина — его Кинагом зовут. Если деньгами пахнет, так он сразу прибежит! Так и говорите: Кинаг, мол, хозяин «Веселого кочевника»! Его здесь все знают!
— Попробуем, — вздохнул я, и мы вышли на улицу. Из-за угла ближайшего здания выехали трое патрульных и направились к нам.
— Мир вам, добрые люди, — произнес один из них, останавливаясь передо мной. Голос его из-под опущенного забрала звучал глухо, но ничего плохого вроде бы не предвещал. Однако узкие прорези для глаз в его шлеме вдруг натолкнули меня на мысль, что он слишком уж пристально нас разглядывает. Почему я так решил — не знаю. Честно говоря, из-за этого шлема вообще не очень-то понятно было, куда он в данный момент смотрит. Может быть, мне так показалось потому, что наконечник его опущенного копья словно бы ненароком оказался прямо на уровне моей груди? А двое остальных патрульных со скучающим видом маячили слева и справа от нас, как бы случайно перекрывая нам дорогу. Так просто, на всякий случай. И копья их тоже были опущены к земле. Однако надо поздороваться с ними, подумал я, ощутив возникшее напряжение
— И вам мир, благородные рыцари, — ответил я, рассматривая наконечник копья. Хороший наконечник, размером с мою ладонь, острый и правильно зазубренный по краям.
— Вы только что прибыли в Диирий? — вежливо поинтересовался тот же рыцарь. Наверное, он старший в этом патруле.
— Да, — сказал я. — Хотели остановиться в этом трактире, но хозяина сейчас нет. Идем его разыскивать. Его зовут Кинаг.
— Я знаю Кинага, — кивает шлемом рыцарь. — Вы правильно решили остановиться в «Веселом кочевнике». Славный трактир. Позволь мне, добрый человек, узнать ваши имена?
Я молчу. Он первый должен был назвать свое имя. Таков обычай. Даже Принц Лаоэрта всегда представляется первым, если его интересует имя собеседника.
— Я жду ответа на свой вопрос, добрые люди, — произносит рыцарь. Голос его по-прежнему звучит спокойно, но наконечник копья перестает покачиваться и с готовностью замирает передо мной.
Я молчу. Ларка пытается дернуться и что-то сказать, но ее останавливает мой тяжелый взгляд. Я осторожно кладу ладонь на рукоять своего меча. Двое остальных рыцарей замечают это движение, и вот уже все три копья направлены на нас.
— Ты, наверное, долгое время жил за рекой Криар, — задумчиво говорит старший рыцарь, — если так настойчиво соблюдаешь эти старые обычаи… Я имею в виду — знакомство…
— А что, разве не по всему Межгорью эти обычаи одинаковы? — дерзко спрашиваю я.
— Межгорские обычаи давно уже мало общего имеют с обычаями Закриарья, — отвечает рыцарь.
— Не знаю такого государства! — громко говорю я с издевкой в голосе. — Может быть, я слишком долго путешествовал, и мимо моих ушей пролетела новость о том, что Принц Лаоэрта создал такую страну, как Закриарье?
— Ты смел, путник! — холодно и спокойно произносит рыцарь. — И ты слишком почитаешь Принца Лаоэрта. А возможно, что и нашего хозяина, барона Кренга. Это опасно. Так же опасно, как и ради соблюдения старых обычаев пренебрегать своей жизнью…
Я несколько теряюсь от этого заявления. Мне и в голову не могло прийти, что столь пренебрежительные высказывания о Принце Межгорья могут звучать из уст благородного рыцаря.
— Мое имя Тилак, — продолжает рыцарь. — И если ты так жаждал услышать его, думаю, что я выполнил твое желание. Может быть, хоть теперь вы снизойдете до того, чтобы сообщить свои имена благородному рыцарю, состоящему на службе у барона Кренга и выполняющему волю Принца, сидящего на троне Лаоэрта? Или вы предпочитаете умереть безымянными?
В голове моей полный сумбур. Я не понимаю, почему рыцарь вдруг решил пойти мне навстречу и назвал свое имя.
— Это, — я поочередно указываю на своих спут-ников, — колдун из Криарского леса Гилэйн. Это его ученица, Ларка. А я — отшельник из Сиузских гор по имени Оке.
— Судя по тому, — усмехается рыцарь Тилак, — как быстро ты хватаешься за меч, отшельником ты стал после того, как перебил всех людей, живших с тобой по соседству! И хоть ты и носишь имя Бессмертного Бога, но позволь, Оке, взглянуть на твое правое плечо!…
Все понятно. У каторжников на правом плече выжигается клеймо. Неужели я так похож на беглого преступника?! Или он просто хочет, чтобы я снял свой пояс с мечом?…
Я медленно, стараясь не делать резких движений, расстегиваю пояс и протягиваю его Ларке. Она понимающе кивает мне и принимает его, держа ножны так, что я в любой миг могу схватиться за рукоятку меча. Рыцарь Тилак никак не реагирует на это, и я расстегиваю куртку. Поглядев на мое плечо, Тилак удовлетворенно кивает головой.
— Благодарю тебя, Оке, — говорит он, поднимая свое копье острием к небу. — Сегодня из рудников бежал еще один преступник. Мы его разыскиваем.
— Интересно, — бурчу я, застегивая куртку. — Раздевать прохожих на улице — это идея барона или Принца?
— Бароны и принцы приходят и уходят, — небрежно роняет рыцарь, разворачивая своего коня. — Только армия и закон пребывают вовеки!…
Мы смотрим вслед удаляющейся троице, и я думаю о том, что раньше за подобные речи можно было поплатиться головой. То ли времена изменились, то ли барон Кренг их так распустил? Вечны только армия и закон! А Принц и барон — так просто, погулять вышли!… Между прочим, этот самый Принц законы-то и устанавливает.
— Нигде в Закриарье ни один межгорский патруль не позволил бы себе так разговаривать с жителями! — неожиданно возмущается Ларка. — Что происходит в этой стране?!
— Откуда я знаю? — огрызнулся я.
— Хваленые законы Межгорья! — язвительно заявляет Ларка.
— Заткнись, пожалуйста, — прошу я ее. — И без тебя тошно.
Ларка замолкает и до самой площади не издает ни звука.
На площади же разговаривать становится просто невозможно. Здесь собралась такая тьма народу, что яблоку упасть негде. Многоголосый гул висит над толпой, состоящей, кажется, из всего населения Диирия. Тут и там над людским морем возвышаются конные патрульные, внимательно наблюдающие за происходящим. В центре площади сооружен деревянный помост, перед которым патрульных больше всего — рыцари окружили его плотным кольцом, не давая зевакам приблизиться к троим закованным в кандалы людям, стоящим на помосте. Возле каждого из каторжников расположились по два пеших рыцаря с мечами наголо.
