– Я тебя понимаю. Почему-то все считают, что одиночество это обязательно плохо. Но ведь не всегда. Недаром многие талантливые люди были очень одиноки. Настоящему творцу, на самом деле, не нужны толпы обожателей, чьи-то признания и прочая шелуха. Нужны только лишь тишина и гитара, ну или ручка с бумагой, или кисть с мольбертом, смотря, что ты предпочитаешь.

– Я ничего не предпочитаю. Какой я творец? Скорее наоборот, раз вокруг меня вечно всё рушится.

– Я встречал много людей, которые называли себя творцами. Они пытались на чём-то играть, что-то писать. Только всё впустую. Не чувствовалось в них такого размаха, который отделяет настоящего творца от жалкого марателя бумаги. А в тебе есть творческая сила, есть размах. Со временем ты в этом убедишься и найдёшь свой путь. Нужно только перетерпеть нынешние сложные времена. Знаешь, Будда учил, что молитва это терпение, – говорил Цой, с трудом подбирая слова.

– Нет больше сил терпеть. С тех пор, как Света утонула… С тех пор всё стало каким-то пустым. Я честно пытался забыть, начать всё сначала. Иногда кажется, что забываешь, но потом всё снова. А ещё эта история, с ней, – Никита махнул в сторону двери, где недавно скрылась Нэнси. – Она ведь права, я действительно поступил отвратительно.

– Страдания от женщин, – ухмыльнулся Цой.

– Скорее у них от меня.

– Привязанность к земным вещам это и есть страдание. Вот возьми меня. У меня было всё: слава, деньги, девочки. Не буду врать, что я не желал всего этого. Конечно, желал, как и любой нормальный пацан. Получается, что я счастливчик? Ведь мои желания сбылись. Так ведь нет. Когда мы пили дешёвый портвейн в электричках и бренчали на гитарах у кого-нибудь на квартире, я чувствовал себя более счастливым, чем на сцене «Олимпийского» перед десятками тысяч вздыхающих по мне девчонок.

– К чему это всё?

– К тому, что нужно решать сердцем. Мозг убеждает тебя, что для счастья нужно: это, это и вот это. Но правда всегда остаётся за сердцем.

Цой вытащил из кармана прозрачную упаковку от леденцов «Тик Так», но вместо продолговатых конфет внутри был насыпан белый порошок.

– Держи, – он передал упаковку Никите.

– Что это? Зачем?

– Пусть твоё сердце решит, что с этим сделать. Можешь выкинуть, как тогда в детстве, а можешь употребить по назначению. Решай.

Никита долго смотрел на упаковку, а когда повернулся, чтобы сказать что-то Цою, того уже не было рядом. Вокруг была только тёмная октябрьская ночь.

12

В день Никитиных похорон была ужасная погода. Если с утра ещё немного проглядывало солнце, то к тому моменту, когда процессия с гробом прибыла на Северное кладбище Санкт-Петербурга, принялся яростно задувать сильный пронизывающий ветер. Несмотря на то, что это был только лишь октябрь, с неба сыпал мелкий противный снег. Ветер подхватывал колючие снежинки и с жестоким наслаждением лупил ими собравшихся на кладбище людей.

Пришло не меньше сотни человек. Те, кто постарше, вели себя торжественно и деловито. Для взрослых людей, со временем, похороны превращаются в пусть и печальный, но всё-таки обыденный ритуал. Они разливали по пластиковым стаканчикам заготовленный алкоголь, нарезали простенькую закуску, занимались другими организационными вопросами и даже, время от времени, перешучивались. Молодёжь выглядела совсем по-другому. Мы потеряно бродили по пустынной территории кладбища, слабо понимая, что мы здесь делаем и что от нас требуется. Для многих из нас это была первая встреча со смертью. Тем более, когда умирает не бабушка или дедушка, а твой ровесник, твой друг. Я думаю, что многие в этот день всерьёз осознали, что их жизнь не вечна.

Никита лежал в открытом гробу – бледный и серьёзный. В жизни он всегда старался выглядеть ироничным и насмешливым. Так что это посмертная серьёзность смотрелась немного фальшиво, как будто в гроб положили другого человека. Хотя, кто знает, может быть только после смерти он смог сбросить внешнюю беспечность и никем больше не притворяться. В любом случае, мне было безумно жаль, что мы больше никогда не встретимся случайно на улице, не попьём пива и не поболтаем о том о сём. В день его похорон закончилась моя беспечная юность.

Полагаю, что он сделал неправильный выбор, но судить его не могу. Только он один знал всю правду, только он один.

Кукушка

1

Последний семестр в университете особенно опасен. Обучение закончено, впереди только государственные экзамены и защита диплома. Впервые в жизни ты предоставлен самому себе. Кто-то работает, кто-то стажируется, кто-то кряхтит над дипломной работой, но есть и такие, кто беспечно слоняется по городским улицам, жадно вдыхая последние глотки студенческой свободы.

С прискорбием должен сообщить, что я относился к последней категории.

Дни тянулись, как резинка от трусов. Я просыпался ближе к полудню и тут же сбегал на улицу, спасаясь от тесноты домашних стен. Там я встречался с такими же бездельниками. Трезвые головы не могли родить интересных идей. К счастью, попытки найти денег на выпивку, почти всегда заканчивались успехом.

Но случались и тоскливые деньки, когда все финансовые потоки оказывались исчерпаны. В такие моменты мы без особой надежды мечтали о сказочном появлении «золотого тельца», который одни лёгким ударом драгоценного копыта разрешил бы все наши насущные проблемы. Кто же мог подумать, что вскоре такой «телец» предстанет перед нами, пусть и в несколько неожиданном обличии.

2

Как обычно я встретился со своими друзьями Вовкой и Даником в Юнтоловском заказнике. Юнтоловский заказник это большой лесопарк, раскинувшийся почти на тысячу гектаров в Приморском районе Санкт-Петербурга. Мы всегда называли его просто – лес. В лесу можно было спокойно выпить и поболтать, не опасаясь неожиданного появления блюстителей порядка и прочей нечисти.

Пикник был в самом разгаре, когда мы неожиданно обнаружили, что «топливо» заканчивается. Тут же начались судорожные подсчёты содержимого карманов. Итог не принёс ничего, кроме подступающей депрессии. Денег не хватало. Солнце спряталось за чёрными тучами.

Мы вышли из леса и уныло побрели по небольшой аллее вдоль озера «Долгого», известного в народе как «Говнотечка». На скамейках, попадавшихся на пути, преимущественно восседали мамаши с колясками и бабули с подозрительными лицами. Мы приземлились на одну из них, в смысле на одну из скамеек, а не бабуль, и молча сидели, размышляя о сложности бытия и переменчивости ветров.

Я почувствовал, что Вовка бьёт меня в бок, указывая на темноволосую девушку, сидящую неподалёку. Я стал наблюдать. Девушка читала книгу и, время от времени, доставала из сумки какую-то тару в пакете, делала несколько быстрых глотков и закусывала всё это дело яблоком, через несколько минут процедура повторялась.

– Надо брать, – заявил Вовка.

– Да нууу, – возразил Даник.

– Зассал?

– Да она страшная!

– В людях важна внутренняя красота…

– Внутренняя и внешняя красота взаимосвязаны…

– Не связаны!

– Связаны!

Не встревая в этот спор, я поднялся со скамейки и не очень уверенной походкой посеменил навстречу к незнакомке. Даже спиной я чувствовал, как меня прожигают две пары любопытных глаз.

– Почему такая милая барышня проводит свой вечер в одиночестве? – включил я режим Дон Жуана.

Барышня отложила в сторону книгу, на которой были нарисованы большие буквы ГИБДД, и плотоядно посмотрела на меня.

В этот момент я разглядел, с кем имею дело. Огромный нос, украшенный сбоку то ли большим прыщом, то ли бородавкой, маленький рот с посиневшими губами, чебурашьи уши и стеклянный взгляд чёрных глаз. К тому же очень низкий рост и нездоровая худоба. Одним словом – не фонтан!

Первой реакцией было желание незамедлительно скрыться в неизвестном направлении. Но горлышко бутылки, загадочно выглядывающее из её сумки, заставило перебороть себя.

– А почему приличная девушка не может провести вечер наедине с хорошей книгой? – услышал я сквозь свои мысли её хриплый голос.