Окружённая поклонниками, ни к одному из которых, она, кажется, не проявляла интереса, но собирала их вокруг себя, точно следуя привычке, постоянно смотрела в их сторону Фруалис Леверг. Она бы уже тысячу раз уничтожила бы Милидию, если бы глаза её убивали, как взгляд Медузы Горгоны. Но в отличие от мифического героя, эта молодая женщина была весьма привлекательна, такая как она обыкновенно пользуется успехом. Высокая, хорошо сложенная блондинка с неплохими чертами лица, тщательно загримированными косметикой. Она бы была должно быть очень красива, если бы не ледяной взгляд змеиных глаз. Он пугал госпожу Фейрфак. И ещё одно, очень не понравилось Милидии, госпожа Леверг, пожалуй, слишком часто для молодой женщины прикладывалась к бокалу. Не слыша, о чём Фруалис говорит со своими поклонниками, Милидия поняла, что обсуждают они её саму. Что же, даже это её не трогает, пусть сплетничают, она будет выше всего этого. Но этот змеиный взгляд ужасен.

Считая, что обращать внимание на такие гадости, которые делают с разной периодичностью люди вроде Фруалис Леверг мелочно и глупо, Милидия обратила свои карие и живые глаза в другую сторону. Странные чувства вызвала у неё молодая женщина в тёмно-синем, едва ли не чёрном плотном платье, очень странный выбор для маскарада. Сама она была похожа на Диану Воительницу, строгие точёные черты лица, исиннея-чёрные волосы, туманно-зелёные глаза, чёткие скулы, неестественно сжатые губы, высокий, неплохо сложенный стан, не отличавшийся правда девичей хрупкостью, но и не имеющей в себе ничего грубого или некрасивого. Она была очень хороша, но, пожалуй, нескончаемо печальна, это выдавали её томные глаза и их болезненно выразительные взгляды, которые она направляла в сторону госпожи и господина Фейрфак.

– Милый, а кто эта печальная девушка у стены, в тёмно-синем? – спросила Милидия.

– Это Шарлиза Трексон – небрежно бросил Фискал – она, кажется, из Бронзовой Ложи.

– Но какое страдание у неё на лице.

– Не спорю, она, пожалуй, всегда так меланхолична, всегда одна и ни на кого не смотрит.

– Позволь, я оставлю тебя, мне кажется, она очень нуждается в чьем-либо участии, может быть я смогу помочь.

– Как пожелаешь.

Госпожа Фейрфак взяла в руки прекрасную белую розу и проскользнула к одинокой особе у стены.

– Добрый вечер – пропела юная Милидия своим чистым девичьем голосом – мы, к сожалению, не были, друг другу представлены, и поэтому прощу Вас простить меня, если Вы сочтёте за дерзость моё желание познакомиться с Вами.

– Кто Вы, мне известно, но какое Вам дело до того, кто я такая? – голос госпожи Трексон прозвучал с ледяными строгими нотками.

Милидия смущённо потупила глаза, её обжог холод этого замечания.

– Вы рассердились, прошу простить, и, пожалуйста, примите от меня эту розу. Мне показалась, она чудесна.

Испуг, непонимание промелькнули в лице Шарлизы, когда она трясущееся рукой приняла протянутый ей цветок. Где же здесь подвох, в чём скрытая насмешка? Тщетно искала она её в свежем личике доброй девушки, оно было так же наивно и по-детски доверчиво. Поняв это Шарлиза Трексон повнимательнее всмотрелась в юную госпожу Фейрфак:

– Неужели, правда, то, что говорили о Вас, правда, что у Вас сердце ангела?

– Ну что Вы, госпожа Трексон, какие глупости.

– Глупостью было завидовать Вам и ненавидеть Вас, в то время как Вас не возможно ни принять в сердце, не удивительно, что Вас любят все вокруг, даже он.

Всё что услышала Милидия было так откровенно, что нельзя было не понять чувств говорившей. Эта женщина была влюблена в Фискала, а он, понимал ли он это? Если он это знал, то, как он был жесток, к ним обеим позволив своей жене встретиться с Шарлизой.

– Не беспокойтесь, девочка, он ничего не знал, и Вы меньше всех виноваты в том, что он любит Вас, что выбрал он именно Вас.

– Простите меня, мне не следовало говорить с Вами.

– Мне нечего прощать Вам, скорее это я виновата перед Вами в том, что желаю того, что мне не принадлежит. Но это всё в прошлом. Это было до того, как я увидела Вас, Вы достойны любви верной и прекрасной.

– А Вы?

– А я не буду мешать. В этом нет ничего печального, всё в порядке вещей. Жизнь – лотерея и Вы вытащили счастливый билет. И оценивая всё справедливо, нельзя не думать о том, что счастье ещё никогда не попадало в более достойные руки.

– В этом мире немало рук, достойных счастья.

Шарлиза с горькой насмешливостью покровительственно осмотрела собеседницу.

– Да, Вы идеалистка, впрочем, по-другому быть и не могло. Ведь вызвать тот вызвать тот звездопад могла либо фанатичная дура, не понимающая, что она делает, а Вы не похожи на такую, либо безудержная, смелая мечтательница и идеалистка, готовая до конца идти за свои идей, до последнего вздоха отстаивать их. Поэтому они и летят, как мотыльки на пламя, они всё понимают, даже слишком хорошо, всё понимают, у них нет никаких иллюзий, но иначе они, увы, не могут.

– Откуда Вы так хорошо всё понимаете?

– Значит, это правда, я узнала Вашу правду. Всё верно, для того, чтобы отыскать правду надо не просто дойти до неё умом, но и почувствовать сердцем. Я тоже жила и чувствовала, может не так глубоко, как Вы, но всё-таки.

– Как бы не распорядилась судьба, я искренне желаю Вам счастья с хорошим человеком.

– Какой же Вы ещё ребёнок во всей вашей наивности, непосредственности и чистоте. Определённо, Вас невозможно ненавидеть. И всё-таки высоко оценив Ваше милосердие, Вашу доброту, Вашу снисходительность и Вашу деликатность, я не могу принять Вашу дружбу.

– Но мне показалось, Вам необходимо чьё-то участие.

– Нет, я прекрасно обхожусь и без неё. До свидания.

А между тем заиграла музыка, и начались танцы. Весь горький осадок, в Милидии, после разговора с госпожой Трексон тут же был растворён, но не без помощи Фискала, который так умело крутил её в вальсах, кадрилях и полонезах. Но более ценна была та горячая любовь, то обожание, которую она читала в его глазах мужа. Находясь рядом с ним, она забывала обо всём на свете. Прости им их молодость и опьянение любовью, которые делали их нечувствительными для злобы и завести, которые зарождались в низких сердцах. Они не могли видеть всего этого, ведь счастье слепо, но всё же подобные чувства чуждые им, существовали в других, однако об этом после.

К концу подошёл третий танец, ах, как было бы прекрасно, если бы он не заканчивался никогда. Но, увы. Верхом неприличия было бы отдавать предпочтение одной и той же даме четвёртый раз, особенно, когда Вы хозяин дома. Понимая это Милидия ласково произнесла:

– Теперь, пожалуйста, сделай мне приятное, пригласи какую-нибудь девочку, которая стоит и скучает без кавалеров, например госпожу Уикхмен – это была хрупкая семнадцатилетняя блондинка, робко жавшаяся к матери, хотя девушка была весьма хорошенькой, но для неё это был первый выход в свет, она почти никого не знала и была так неопытна. – Мне кажется, она будет очень рада этому.

– Как Вам будет угодно, любовь моя – и знакомая ирония скользнула в его глазах – но помните, в душе и помыслах я только с Вами.

– Ценю Вашу преданность.

Когда Фискал оставил её. Милидия разгорячённая танцами, обмахиваясь веером, принялась взглядом искать среди гостей господина Солано. Как ни сильно было очарование Фискала, Милидия всё-таки ухитрялась следить глазами за гостями. Она видела, как в начале вечера появился господин Солано, чем-то раздосадованный и угрюмый. Он поздоровался и немного поговорил с кем-то из мужчин, но вскоре его обществу они предпочли общество прекрасных дам и закружились в карнавальном колесе, а первый помощник Председателя Совета Волшебников остался наедине со своими пасмурными мыслями. Не ускользнуло от госпожи Фейрфак и то, как, не решаясь с юношеской робостью, Патрик Солано попытался пригласить Шарлизу Трексон, однако был, отвергнут. После чего Милидия слишком увлечённая Фискалом потеряла его из виду.

– Позвольте ангажировать Вас на танец – как из-под земли рядом с Милидие вырос Тред Крий, он, оскалившись, улыбнулся – пока Ваш верный хранитель, так ревностно оберегающий Вас, решил поразвлечься.