Барнс был самый отвратительный человек, которого вы только могли встретить. Однажды он был очень болен и лежал в постели, а лягушка проголодалась и решила попросить его плотно поесть, для чего выпрыгнула на одеяло. Увидев это, он тут же плотно сжал челюсти и принялся вращаться, и не прекратил до тех пор, пока не раздавил ее. С тех пор он все пьет через фильтр, и ненавидит лягушек так, как мы ненавидим, скажем, мух. Такова правдивая история Барнса; верите вы в нее или нет.
Кейзер купил табак и отправился домой.
<p>
ГЛАВА VI. РЕДАКТОР "ПАТРИОТА"</p>
Редактором городской газеты "Патриот и рекламодатель" является майор Слотт; при этом он очень толковый журналист. Это признает даже его самый непримиримый противник, редактор "Ивнинг Майл", выходящей в городе, расположенном выше по течению реки. Во время последней политической кампании, "Майл" рассказала, как случилось, что майор стал журналистом. Дело в том, что вскоре после его рождения, врач рекомендовал, чтобы ребенка кормили козьим молоком. Коза принадлежала женщине-ирландке, жившей позади офиса "Еженедельных сенсаций", и кормившую ее, главным образом, этим и другими изданиями. Следствием чего, по словам "Майл", стало то, что молодой Слотт был вскормлен молоком, - продуктом переваренных газет; он развивался, но, стоило ирландке по небрежности смешать издания демократов с изданиями консерваторов, они продолжили свою борьбу даже будучи съеденными, а у ребенка, выпившего молоко, начались колики. Слотт-старший прочил мальчика в министры; но, когда тот повзрослел и начал реагировать на окружающий мир, он требовал каждую газету, которую видел, а как только научился писать, начал сам пробовать составлять редакторские статьи, называвшиеся "Необходимость реформ" и т.д. Он четыре раза убегал из школы, и его находили в газетном офисе, пока, наконец, Слотт-отец не отдал его в исправительный дом, где тот сразу же начал выпускать еженедельную газету, которую назвал "Летопись исправительного дома"; но однажды, спустившись по стене, он отправился в офис "Эры", где, сменив имя на Блотта, начал свою карьеру в этой газете статьей "Наши реформаторские институты для молодежи". Старый Слотт сдался тому, что было сочетанием судьбы и козьего молока, и разрешил ему идти избранной стезей. Майор, по утверждению "Майл", обладает настолько сильным инстинктом, что если ему случится упасть в кратер Везувия, его первой мыслью, когда он окажется на дне, будет написать кому-нибудь просьбу о предоставлении ему бесплатной аккредитации. "Но, - продолжала "Майл", - вы вряд ли поверите этой истории, если читали "Патриота". Мы подозреваем, просматривая эту газету, что няня смешивала козье молоко с непропорционально большой долей воды".
Майор выпускает еженедельное издание, в котором публикует серии волнующих читателя заметок, выбирая, как правило, самые лучшие. Недавно ему был представлен материал, написанный неким мистером Стеком, молодым человеком с огромными амбициями, но не имеющего опыта написания литературных произведений. После долгого ожидания, так и не увидев своего материала опубликованным, мистер Стек обратился к майору напрямую, чтобы выяснить, в чем дело. Когда Стек объяснил причину своего визита, майор достал рукопись; приняв чрезвычайно серьезный вид, он сказал:
- Мистер Стек, не думаю, что могу отнести эту историю к удачным. В некоторых отношениях она действительно замечательная, но я боюсь, что, в случае публикации, она привлечет слишком большое внимание. Люди будут возмущены. Нам следует быть осторожными. Например, вот здесь, в первой главе, вы упоминаете о смерти миссис Макгиннис, матери героя. Она умирает; ее тело предается земле на кладбище; вы описываете сцену на похоронах; вы воздвигаете ей памятник; вы сажаете жимолость на ее могилу. Читатель уверен, что миссис Макгиннис мертва. И все же, в двадцать второй главе, вы заставляете человека по имени Томпсон влюбиться в нее, а ее - выйти за него замуж; она предстает живой, как кузнечик, и вы все время пишете о мистере Томпсоне как о ее втором муже. Так не бывает. Это заденет читателей. И они будут на это жаловаться.
- Это написал я? Дело в том, что я все время думал о мистере Макгиннесе, которого похоронил в первой главе. Должно быть, я их случайно перепутал.
- Далее, - продолжал майор, - когда вы знакомите с героем, то пишете, что у него только одна рука, а другую он потерял в бою. В двенадцатой главе, когда он чудом бежит с лесопилки, то теряет вторую руку. И все же, в девятнадцатой главе, вы пишете: "Адольф бросился к Мэри, взял ее руки в свои, и заключил ее в объятия"; затем вы продолжаете рассказывать, как он сел за фортепьяно в мягком лунном свете и сыграл одну из сонат Бетховена "со сладким поэтическим жаром". Так, знаете ли, не бывает. Адольф не мог обнять Мэри, если одна его рука осталась на поле брани, а другую отрезали на лесопилке; он не мог прижать ее к своей груди иначе, как набросив на нее лассо зубами и подтащив ее, глотая избыток веревки. Что касается фортепьяно, вам, как и мне, прекрасно известно, что безрукий человек не способен сыграть сонату Бетховена, если только не умеет играть носом, но в этом случае ваша фраза о "сладком поэтическом жаре" звучит насмешкой. Я держу руку на пульсе читательской массы, и знаю, что она этого не выдержит.
- Хорошо, хорошо, - ответил Стек. - Даже не знаю, как так получилось...
- Позвольте мне обратить ваше внимание на еще один вопиющий эпизод, - прервал его майор. - В первой любовной сцене между Адольфом и... и... - позвольте взглянуть, как ее имя... Мэри... - вы говорите, что "ее влажные голубые глаза были устремлены на него, пока он рассказывал ей историю своей любви, поскольку из этой лазури бурным потоком лились слезы счастья". Так вот, сэр, примерно двадцатью страницами далее, где ее оскорбляет злодей, вы пишете, что в ее черных глазах сверкали молнии и, казалось, вот-вот поразят и сожгут негодяя на месте. Позвольте обратить ваше внимание на то, что если глаза девушки голубые, то они не могут быть черными, а если вы хотите сказать, что один глаз синий, а другой - черный, и что она нежно смотрела на Адольфа одним глазом, в то время как второй занимался неизвестно чем, то для романа это слишком; этому курьезу место разве что в цирке. Вы противоречите сами себе, утверждая, с одной стороны, что ее глаза подобны водному источнику, а с другой - уничтожающему пламени. Люди этого не поймут. Это приводит их в бешенство.
- Мне очень жаль! - сказал Стек. - Я забыл, что прежде говорил о ее глазах, когда писал сцену со злодеем.
- Далее, в двадцатой главе, вы утверждаете, что Магрудер был заколот длинным охотничьим ножом в руках испанца, а в следующей главе рассказываете о посмертном вскрытии, заставляете врачей искать пулю и найти ее в печени. Даже самые спокойные читатели не смогут сохранять спокойствие, читая это, они теряют контроль над собой.
