Нелл приветствовала мое появление всеми возможными проявлениями восторга. Она прыгнула ко мне на колени и попыталась покрыть мое лицо неистовыми поцелуями. Я почувствовал, что она все еще сильно дрожит, поэтому несколько минут успокаивал и гладил ее, прежде чем уложить обратно на ее постель.

   Но не успел я снова взяться за перо, как в дальнем конце галереи послышался шум - глухие шаги и шорох. Что бы ни вызвало этот шум, это подошло прямо к моей двери и раз или два тяжело ударилось о косяк. Затем возобновился скрежет. Раз, два, три, - что-то очень медленно царапало панель. Раз, два, три, - на этот раз, очень быстро. Потом послышался шорох, кто-то стал царапать дверь; затем последовал глухой стук и снова - царапанье.

   Я вскочил, - при этом мои бумаги разлетелись во все стороны, - бросился к двери, отпер ее и распахнул настежь. Тот же тошнотворный запах ударил мне в ноздри; циновка, лежавшая поперек порога, оказалась развернута; но в коридоре и на этот раз было видно не больше, чем раньше.

   При этом я безошибочно услышал шорох, шуршание и мягкий шлепающий звук в конце галереи.

   Может, мне стоит пойти и разбудить О'Коннолла?

   Но это означало бы разбудить Бетти и оставить ее одну на то время, пока я уведу ее мужа, чтобы он помог мне в охоте на таинственную ночную птицу, меня беспокоившую. Я был единственным обитателем Красного крыла, О'Конноллы жили одни в Голубом крыле, а в доме священника размещались дети и слуги.

   Надо ли мне пересечь галерею, размышлял я, пройти по Голубому коридору, спуститься по лестнице и войти в дом священника в поисках дворецкого?

   Я понятия не имел, где находится его комната, и мои попытки найти ее могли привести меня в детскую с испуганными, визжащими младенцами и разгневанными няньками, или в женскую комнату для прислуги, где возмущенные и истеричные служанки стали бы призывать месть на мою голову.

   Даже если мне удастся найти его комнату, о чем мне просить его - помочь мне в охоте на грабителей?

   Но грабители не царапают ногтями чужие двери.

   Охоте на призраков?

   Тогда я, вероятно, распугаю всю прислугу Бетти и заставлю ее уехать на следующий день, не говоря уже о бесконечных насмешках над собой, когда из этого ничего не выйдет. Откуда мне было знать, что Оскара, шотландскую борзую, не научили царапаться в дверь в нужное время?

   Мне ничего не оставалось, как вернуться назад и ждать дальнейшего развития событий.

   Я закрыл дверь, но не стал запирать ее, убрал бумаги, так как ни о каком продолжении написания письма не могло быть и речи, поставил лампу на комод прямо напротив двери, зажег все свечи в комнате и с револьвером в руке встал у двери, готовый распахнуть ее настежь, прежде чем шутник успеет уйти.

   Первым намеком на возвращение моего гостя было, как обычно, поведение фокстерьера. Шерсть на Нелл встала дыбом, ее лапы напряглись, видимая дрожь сотрясала все ее тело, и глаза с мучительным вниманием устремились на дверь.

   Через некоторое время я тоже услышал шорох на галерее, а потом стук в дверь. Затем раздался звук, как если бы кто-то провел по ней когтем.

   Задыхаясь от волнения, я распахнул дверь.

   Через мгновение я понял, что имела в виду Бетти, когда сказала, что ее волосы "шевелились". Ибо моя плоть, все мое тело и волосы, - тоже "шевелились"; каждый волосок на моей голове встал дыбом.

   Должен признаться, я был совершенно потрясен и парализован ужасом. Моя рука с револьвером безвольно упала, когда в ярком свете лампы я увидел существо, сидевшее на корточках возле дверного проема.

   Никто из тех, кто не испытал подобного ощущения, ни в малейшей степени не способен понять абсолютную слабость, охватившую меня, кажущуюся остановку сердца, отсутствие мыслей, смертельное оцепенение, - сделавшую меня неспособным думать, говорить или действовать, когда я впервые увидел этого ужасного зверя.

   Я услышал пронзительный визг терьера как раз в тот момент, когда дверь распахнулась, но после этого не было слышно ни звука, ни движения собаки, и мы с существом на коврике смотрели друг на друга в абсолютной тишине. Лампа горела ярко, огонь шипел и пыхтел, и мои зачарованные глаза видели каждую деталь, каждую ужасную черту неописуемого Ужаса, сидевшего у моей двери.

   Существо было размером с овцу, худое, тощее, местами прозрачное. Его лицо было человеческим - или, точнее, нечеловеческим, - в своей мерзости, с большими черными дырами вместо глаз, рыхлыми слюнявыми губами и толстой, сочащейся слюной челюстью, резко уходящей в шею. Носа у него не было, - только расширяющиеся полости; лицо имело однородный серый оттенок. Таким же однородным был цвет темных, жестких волос, покрывавших его голову, шею и тело. Предплечья были густо покрыты такой же шерстью, как и лапы - большие, похожие на руки; и когда оно сидело на задних лапах, одна рука или лапа была поднята, а похожий на коготь палец вытянут, чтобы царапать дверь.

   Его бесцветные глаза, которые, казалось, наполовину разложились в черных пустотах и выглядели невероятно грязными, уставились в мои; ужасный запах, прежде оскорблявший мои ноздри, усилился в сто раз и поднялся к моему лицу, наполняя меня неудержимой тошнотой. Я заметил, что нижняя половина существа была неопределенной и казалась полупрозрачной - по крайней мере, я мог видеть косяк двери, и часть галереи через его тело.

   Не могу точно сказать, как долго мы так стояли, глядя друг на друга - время, казалось, остановилось, и началась вечность, - но, наконец, существо подпрыгнуло и оказалось в глубине комнаты.

   Мои до сих пор безжизненные пальцы сомкнулись вокруг револьвера, - о! какое утешение я испытал, ощутив холод его рукояти, - и, прицелившись зверюге между ямами глаз, я выстрелил.

   Звон свинца, ударившего в дерево большого шкафа позади существа, в которое я целился, подсказал мне, что я либо промахнулся, либо моя пуля прошла прямо через его голову. Казалось, это ничуть его не обеспокоило, оно просто повернул свою мерзкую морду на звук треснувшего дерева.

   Я прицелился еще раз, отчаянно решив, что если свинец способен помочь разгадать тайну, то на этот раз это сделает моя пуля.