Но вот вперёд вышли женщины, они исполняли пляску втаптывания черепов поверженных врагов в землю, при этом ногами неистово загоняли в нее камни.
Ко мне подошел вождь и сказал:
– Пора побрататься со мной кровью.
– Согласен! – недолго думая, ответил я, чтобы видеть обмен крови своими глазами.
Мы сложили крестообразно левые руки, а правыми сделали друг другу надрезы. Пока темная кровь вождя смешивалась с моей алой, дикари хорошо поставленными голосами выкрикивали проклятия, которым все окружающие внимали с открытыми ртами от страха:
– Да будет проклят тот, кто нарушит данную клятву!
От группы поддержки пламенно, как из глубины души всего племени, уже неслось:
– Горе! Горе ему!
– Да будет проклят тот, кто питает затаенную вражду!
– Горе! Горе ему!
– Да будет проклят тот, кто повернется спиной к своему другу!
– Горе! Горе ему!
Выкрикивания продолжались еще долгое время, с полночи – не меньше
– Да будет проклят тот, кто в день войны отступится от своего побратима!
– Да будет проклят тот, кто нанесет вред другу, кровь которого стала его кровью!
– Пусть чесотка обезобразит его тело и сделает его ненавистным!
– Пусть лишаи истребят на его голове все волосы!
– Пусть змея притаится на его тропинке!
– Пусть его жена никогда не родит!
– Пусть его жена родит шакала или крысу!
– Пусть силы покинут его на брачном ложе!
– Пусть болезни подтачивают его силы, и дни его сократятся недугом!
– Пусть его члены откажутся служить ему, ноги и руки его сведет судорогой!
– Пусть, покинутый всеми, родными и друзьями, бродит он одиноко по свету!
– Пусть его копье собственным острием обратится против него самого!
– Пусть землетрясение, наводнение и извержение вулкана заберёт его с собой!
– Да пусть тот, кто нарушит свои обещания, не вынесет позора и умрет!! Да лишится он от проклятия жен, сыновей и дочерей своих!! Пусть он визжит как резаный поросёнок!!
– Пусть! Пусть! Пусть!
– Горе! Горе ему!
В конце этого безумного непрерывного глаголения и пренебрежения к себе и ближним своим я понял, что туземцам к высоким мыслям не обратить ум свой без моей помощи, что не отбросят порочные нравы, будут превозносить их, а не чихать и плевать на них. И я позволил себе попробовать поменять их идеалы к лучшему, так сказать поумничать, благо никому было не понять мои высказывания, и я тоже внес свой вклад в братание и выкрикнул несколько современных клятв:
– Да пусть изменится статус-кво клятвоотступника в сторону ухудшения его жизненного уровня!
– Пусть на него свалится информационная глухота!
– Пусть он ощутит на себе все тяготы полной изоляции от цивилизованного мира!
– Пусть СПИД нарушит его иммунную систему!
Пока мужчины находились в экстазе от выкрикиваний проклятий, женщины выли и стенали, и этим создавали зрелище ещё более жуткое. Я был рад, что попал в окружение людей, в котором нет места врагам, а кругом только друзья.
Кровь продолжала сочиться, и со мной успели побрататься ещё несколько папуасов в сопровождении допотопной песни:
– Тамоле! Малеле! Мараре!
Бом, бом, Мараре…
В продолжение всего вечера на будущих врагов и клятвоотступников сыпались самые страшные злоключения, и я уже находился в таком напряженном зомбированном состоянии, что искал их глазами и готов был сейчас же сурово разобраться с любым из них лично.
Рассказ о том, что меня шаман невзлюбил лютой ненавистью
Всё последнее время шел процесс переселения народа масоку на остров Кали-Кали. Откуда? Говорят, с какого-то острова, который стремительно уходил под воду. Расширяли свой ареал. Деревня раздавалась во все стороны. Строились добротные хижины на сваях.
В одну из следующих ночей я не успел проспать и получаса, как был разбужен странным воем. Я заснуть не мог и вышел из хижины. Мне пришла фантазия послушать какофонию. Как оказалось, выше упомянутый вой не мог быть ничем иным, как диким пением. Концерт в ночи давал шаман, подкрепляя свои бредовые бормотания энергичными телодвижениями, кидаясь в разные стороны. Он в одиночестве трясся вокруг костра с нелепыми ужимками и прыжками, и физиономия его была похожа на бесноватого. Звуки по деревне были настолько громки и пронзительны, что показались ужасными.
Он был настолько увлечён, что не заметил меня. Я удалился. В другие ночи, нет-нет, да непрерывный барабанный бой, который поднимал шаман, не давал стойбищу спокойно спать, сводил с ума и приводил в трепет суеверных туземцев. В целом, они воспринимали шамана с большой подавленностью и тревогой, а на лицах были написаны благоговение к нему и страх.
Каждое утро, несмотря на погоду, я выходил на берег, начинал с пробежки, а потом целый час делал комплексную разминку. Публикой мне служили обезьяны и попугаи на вершинах деревьев, но я не слышал шумных аплодисментов. Современному человеку, зараженному гиподинамией, нужна утренняя пробежка, чтобы прокачать кровь и выгнать или сжечь холестерин. Мои упражнения с элементами ушу не оставляли равнодушными и туземцев, особенно вышеупомянутого шамана, и собирали целые толпы любопытных. Индейцы считали испанцев, открывших Америку, за детей солнца, мне же суждено было играть в глазах туземцев роль сына моря, принявшего образ человеческий в волнах океана. Разве у меня действительно такой необыкновенный, одухотворенный вид, чем-то напоминавший подводный мир? А что они видели таинственного неземного в моих гимнастических движениях? Я тогда этого не знал и живого развития последующего интереса ко мне не предусматривал.
В один из дней шаман Ка-ра-и-ба-га (Печень чёрной крысы) соорудил особую палатку из пальмовых листьев, куда пригласил меня.
– Не ходи, куда ты собираешься! – предупредил Хуан. – Ходи туда не сейчас, в другой раз ходи. Знай, с тобой случится беда, шаман плохой человек, отвратительный и несправедливый. Прошу, последуй моему совету.
Я передернул плечами, охваченный тревогой, но всё же сказал:
– Ничего со мной не случится.
В доказательство Хуан показал вверх, где на дереве расположился чёрный какаду, высказывающий что-то не по делу, но по этому поводу громким уханьем, недвусмысленно вертя головой. Жест туземца был намек на то, что попугай прав. Пришла ассоциация, что всё черное вызывает большой страх и даже сеет смерть. Увязал это с нашими российскими верованиями про черную кошку, про черного носорога, про черного дятла. А черный ворон точно подтверждал наравне с другими черными животными, что во многих народных представлениях и поверьях он тоже связан с дурными предзнаменованиями и предсказаниями, толкованиями и, отсюда, ужасными последствиями.
– Чёрный какаду – вестник несчастья, даже больше – смерти! – изменился в лице Хуан.
– Я его поймаю и запущу в клетку! – сказал я.
– Ни в коем случае не следует огорчать какаду! – У Хуана задёргались лицевые мышцы, но он продолжал увещевать: – В их глазах сокрыта магия. Если причинить вред птице, убить или разорить её гнездо, её магия не будет уничтожена и отомстит негодяю. У того, кто магию нарушит, кто это подло сделает, высохнет рука, или он ослепнет, заболеет и умрёт.
Я не стал его разубеждать, не стал ему доверять информацию, что с черным вороном в России та же история, тоже не всё так просто, что и он окружен точно такими же верованиями.
Я упрекнул себя в трусости, и, хотя Хуан настоятельно отговаривал, я не уступил его предупреждению – еще никто и никогда не возымел на меня страха и не оказывал давление.
У шамана никого не было, он сразу занялся тайными обрядами, разжег курящиеся кадильницы и, подойдя ко мне вплотную, спросил:
– Кто ты и откуда, куда и зачем?
Я ответил:
– Меня все знают – я белый человек.
Шаман поспешно продолжал забрасывать меня вопросами:
