Перестаю чувствовать на своей его кожу, его дыхание, — и уже чувство гулкой пустоты накатывает на меня.

Теперь она всегда будет со мной, я знаю, этого не изменить. Но… Зато у меня будет эта ночь. Которая навсегда останется внутри!

Как и в прошлый раз, у меня не хватает сил и смелости сказать Антону все в глаза.

«Прости меня, — черкаю на салфетке, которую нашла в кухне огрызком там же найденного карандаша. Больше ничего не будет. Не ищи со мной встреч, пожалуйста. Прощай.»

Оставляю записку на подушке рядом с его лицом, — она еще хранит мое собственное тепло, как тело — его запах.

Еле сдерживаюсь, чтоб не поцеловать на прощанье, — если Антон проснется, мне уже не удастся уйти, совсем, никогда… Но в этом случае… Вадим очень быстро перестанет играть в благородство, мне ли не знать.

Лишь провожу над его лицом рукой, почти соприкасаясь. Антон будто чувствует, — улыбается в ответ сквозь сон. И эту улыбку я запомню навечно.

Боли нет, — слишком я счастлива после этой ночи, этого дара, которого могло бы и не быть.

Тихонько одеваюсь и на цыпочках выскальзываю за дверь, обуваюсь уже на лестничной клетке и все равно спускаюсь вниз, как по стеклу, — как будто он может даже отсюда услышать меня и проснуться.

Заставляю себя не оборачиваться, чтобы посмотреть на его окна в последний раз. И просто медленно иду через парк. На другой конец. В другую жизнь.

Лена.

Никогда не видела Антона таким, — он будто с цепи сорвался!

Как одержимый снова и снова носился по залу, расталкивая танцующих, — благо, они ничего не поняли, наоборот, чуть не пищали от восторга, что могут его остановить и перекинуться парой фраз или даже просто прикоснуться.

Но я видела, как бешено горели его глаза, как он сжимал челюсти, как сидел после в подсобке, отказавшись ехать вместе со всеми нашими, — скрючившись так, как от сильной боли, вцепившись руками в волосы.

Как он шел домой, пошатываясь, будто пьяный, хотя ни грамма не выпил, даже обычные сто коньяка с Эдом.

И я ненавидела ее.

Ту, из-за которой он вот так способен беситься!

Неправильно, я знаю, я никогда в жизни никому зла не желала, — но это было выше моих сил!

Потому что… Он так на нее смотрел, — как никогда и ни на кого, как я даже мечтать не могла, что на меня когда-нибудь посмотрит! Да я даже не представляла, что он вообще способен быть вот таким!

Зато я впервые в жизни сегодня выпила.

По-настоящему, полный стакан виски.

Но это не помогло, — правду говорят, что когда внутри тебя буря, никакой алкоголь не берет, — так и я, ничего не почувствовала, даже жжения в горле, — совсем ничего.

Он даже и не заметил, что я еще оставалась в здании.

А я… Я просто не могла никуда идти.

Так и повалилась на стул, когда и Антон все-таки вышел, наверное, даже повторяя его позу скорченного эмбриона. Даже дышать было трудно, — грудь сдавило тисками.

А после даже не знаю, сколько времени добиралась до своей пустой одинокой квартиры, в которой меня никогда никто не ждал.

И не потому, что не было поклонников, — были. За мной ухаживали многие, — да и мужчин в шоу-бизнесе крутится, хоть отбавляй.

Но мне никто и никогда не был нужен. Никто, кроме него. Только он один.

Даже не пыталась ложиться, — все равно знала, что не уснуть.

Так и просидела всю ночь на кухне, а перед глазами — его пылающий взгляд, полный отчаяния от того, что она ушла.

Вот же идиотка, — как от него вообще можно уйти? Бессердечная стерва, — и за что именно Антону вот такая досталась? Почему именно ее полюбил? Да еще так…

Я решилась уже под утро.

Я знаю, как ему сейчас плохо, потому что у самой внутри то же самое.

Знаю.

И что не нужна я ему — тоже знаю.

Но…

Может, если я сейчас буду рядом, если смогу утешить, — то он обратит наконец на меня внимание?

Все равно эта фифа ничего хорошего ему не принесет, и рано или поздно он сможет оценить мою тихую любовь. Ведь я ради него на все способна! Даже терпеть его загулы и возвращения домой под утро, — лишь бы только ко мне, лишь бы возвращался!

Обомлела и замерла, когда увидела ее, спускающуюся из его квартиры.

Все-таки не ушла она, провела с ним ночь…

Но…

Разве не осталась бы, если бы у них все вышло так уж счастливо и безоблачно?

Сжав кулаки, я все-таки решительно направляюсь вперед.

— Мира! — Антон распахивает дверь, вылетая из нее сразу же, стоит мне только прикоснуться к кнопке звонка.

Взъерошенный, с тем же диким взглядом, что и вчера после выступления, жадно, тяжело дыша.

— Ты? — смотрит на меня, как на непонятную мошку. — Ты здесь зачем?

— Я… Расписание новое Эд передал, — это правда, и я должна была передать его еще вчера, но просто вылетело из головы. А, может, я подсознательно искала предлог, чтобы к нему приехать..

Но Антон не слышит и даже не смотрит на протянутые мной бумаги, — несется вниз по ступенькам, не замечая, что босой, вылетает на улицу и громко, во весь голос орет ее имя.

Через окно я вижу, как он носится взад-вперед вдоль дома, как лохматит волосы, нервно и отчаянно их теребя.

— Ты… Девушку не видела, когда шла ко мне? Такую… Красивую… С густыми черными волосами? — подымается, — и снова совсем потерянный, с надтреснутой болью в глазах.

— Нет, — качаю головой. — Никого не было. Пять утра, Антон. Улицы совсем пусты.

Ничего не говорит, только смотрит на меня так, что у меня снова сжимает грудь до невозможности вдохнуть.

— Ты… Замерз… Осень же, а ты босиком… Давай я чай тебе горячий сделаю, ну и завтрак там… Заболеешь ведь, а у вас с Эдом концерты…

Смотрит на меня так, что становится понятно — ни слова не понял из того, что я ему сказала. Так мой младший брат, точно таким же взглядом на всех смотрел, когда свалился с байка и у него открытый перелом со смещением был. Болевой шок, — и полная неспособность понимать и слышать.

— Антон… Ноги…

Мы так и стоим перед его квартирой на холодном бетоне.

— А? Да…

Будто подменили, — только что бегал, носился, а теперь вот шаркает, как старик, ногами, проходя в кухню.

— Что ты говоришь?

— График, — выкладываю перед ним на стол бумаги. — И чай. Обязательно. У тебя лимон и мед есть?

— Номер телефона опять не взял, идиот, — хрипит Антон и уходит из кухни.

Плетусь за ним, наблюдая, как он перетряхивает всю постель, бормоча что-то о том, что должна быть, наверное, записка, — и в этот момент мне просто становится страшно, — Антон выглядит совершенно неадекватным, будто и в самом деле с ума сошел.

— Нет там ничего, Антон! Успокойся! — мне приходится даже закричать, — не могу выдерживать, глядя на то, как лихорадочно он снова и снова перетряхивает все белье и даже матрас. — Ну ты же сам видишь, что нет, — говорю уже мягко, ласково, — а самой плакать хочется от его боли. — Успокойся. Чай тебе нужен сейчас.

— Нет, кивает головой, наконец останавливаясь. — Раз нет, — значит, она вернется. Может, случилось что-то, может, звонили ей, а я так отрубился, что ничего не слышал…

А я…

Я даже думать не хочу, что было ночью на этой постели, — всю комнату, кажется, насквозь пропитал удушливый запах секса.

— Пойдем на кухню, — снова зову, радуясь тому, что его глаза становятся осмысленными, почти нормальными.

— Тоха? — раздается жизнерадостный, как всегда, даже и в пять утра голос Эда. — У тебя чего двери настежь?

Не дожидаясь приглашения, Лагин заходит, по-хозяйски усаживаясь к столу и забрасывая ноги на соседний стул.

— Ты-то чего спозаранку, — бурчит Антон, снова переставая меня замечать. Ну, как всегда.

— А вы тут… Вдвоем…

Эд прищуривается.

— Я расписание принесла, — черт, — ну вот почему я сразу начинаю оправдываться? Может, лучше бы подумал, что эту ночь мы провели вместе! Мне бы это только на руку — потому что бросить после такого меня Лагин ему так просто бы не дал, — напоминал бы, это как минимум. Ну… И внимания от Антона было бы больше. Может, и начал бы на меня, как на женщину смотреть!