Организаторам, знавшим, видимо, о типографии Бернгарда, надо было достать именно его фальшивки вместо простеньких плохих купюр, чтобы заявить, что наша страна ведет нечестную игру и представляет собой угрозу финансовой стабильности Великобритании. Как ни крути, подставляли-то сотрудника посольства, человека не случайного, обладающего статусом неприкосновенности. Это уже дипломатический скандал.

Ну, не могут они опуститься до низкопробных фальшивых денег, им бы не поверили. А тут – такое качество, да еще обнаружить их у нашего дипломата, – закончил описание подтверждающейся версии замысла преступления Строгов.

– Теперь Давыдов-Корбут, – сказал сам себе Строгов и дал указание о немедленном его задержании.

Через два часа в кабинет ввели сгорбленного средних лет человека с крупными чертами лица. По всему было видно, что он незаурядной силы: крупные руки, мощная шея, широкие плечи, и если бы не его сгорбленность, можно было подумать, что это атлет.

Сопротивления при задержании он не оказал, видимо, что-то чувствовал.

Уже через несколько минут Давыдов-Корбут не спеша рассказывал, как будто хотел выговориться за все годы своего молчания. Он подтвердил, что в 1944 году они с группой полицаев сопровождали обоз с фальшивыми фунтами и архивными немецкими документами на всех пособников фашистов из числа местного населения. В Стрешневе они напились, и он предложил Дольни-кову и Войтовичу перестрелять остальных, спрятать фальшивые деньги и сжечь архив, так как там содержался компромат на всех них. Так и решили, а когда стемнело и начали свою операцию, спьяну вышла перестрелка, в ходе которой был убит не только немец и два других полицая, но также сильно ранили Войтовича и его самого, Корбута. Войтовича пришлось оставить у какой-то женщины в Стрешневе, а самим на подводах гнать на лесопилку. Дольников был из этих мест и когда-то до войны на ней работал. Уже на лесопилке Корбут потерял сознание от потери крови и болевого шока, а очнулся уже наутро, когда ехали на подводе в сторону Гродно. Дольников сказал, что фальшивые фунты он спрятал, а архив сжег, и показал опаленную корку какого-то дела. Так и разошлись в разные стороны и долгое время не виделись. Корбут достал себе новый паспорт на имя Давыдова и устроился в Москве киномехаником в кинотеатре.

Несколько лет тому назад к нему в квартиру постучался человек, представился, что он от Бернгарда Крюгера.

– Я думал, что все забыто, но этот Коллинз – так он себя назвал – дал понять, что те, кому надо, все помнят, и поэтому поручения Коллинза придется исполнять. Первое, что велел Коллинз, – найти ящики, которые в 1944 году они везли в обозе.

Корбут и не знал, с чего начинать поиски, пока два месяца назад случайно не оказался в Сандунах. Там он и увидел Войтовича. Они после этого встретились, вспомнили былое, и Корбут объяснил Войтовичу задачу, а главное, причину, по которой от ее исполнения трудно отказаться.

– Я сказал, что нужно найти место, где спрятаны ящики с того обоза. Войтович сказал, что прятал все Дольников, но где тот сейчас, не знает. Правда, есть у него адрес сестры Дольникова в Калуге. Он пообещал поехать к ней как однополчанин брата и попытаться установить его местонахождения.

Через несколько дней Войтович пришел в баню и в парилке сказал, что у него есть адрес Дольникова в Москве. Так они все и встретились, немножко попугали Дольникова, и он согласился поехать в Стрешнево привезти те ящики. Только попросил дать ему денег, чтобы арендовать легковую машину.

Корбут встретился с Коллинзом и рассказал ему о том, что скоро ящики будут в Москве. Коллинз очень дотошно его выспрашивал о людях, посещающих парилку, и особенно заинтересовался постоянным клиентом Корбута – дипломатом из посольства СССР в Великобритании Малеевым. Тот как раз через месяц должен был приехать в Москву в командировку. Он сам об этом сказал Корбуту, когда был последний раз в Москве, еще и бутылку виски привезти пообещал.

Ну а потом, когда Дольников привез эти ящики домой к Корбуту, Коллинз пришел к нему, взял несколько купюр, остальное оставил. Вот тогда Коллинз и сказал, что нужно быстро избавиться от Дольникова и Войтовича как ненужных свидетелей.

– Ну, и ты, конечно, расправился со своими приятелями, не моргнув глазом, – прервал его рассказ Строгов.

Несколько минут Корбут молчал, уставившись на пол, потом поднял глаза и тихо сказал:

– А куда мне было деваться? Жалко, конечно, мужиков.

– Ладно, продолжай, далыпе-то что было? – продолжил допрос полковник.

– А позавчера вечером ко мне пришел Коллинз, вручил войлочную шапку для бани и велел подарить ее Малееву. Шапка очень необычная – в форме буденовки, клиенту моему она сразу понравилась. Он говорил, что ходит в посольскую баню в Лондоне, в финскую сауну, а этой шапкой затмит там всех своих знакомых по работе.

– Да, психолог этот Коллинз, – произнес Строгов, – слушай, Корбут, давай как на духу, когда придет к тебе Коллинз в ближайшее время? – резко переключился на дальнейшие действия полковник.

Корбут еще больше съежился:

– Обещал сегодня вечером в 9 часов прийти и забрать часть этих фунтов, – тихо произнес он.

– Я тебе ничего не могу сказать, но если поможешь нам взять Коллинза, мне кажется, суд учтет это, – сказал Строгов.

Кудрин машинально посмотрел на часы, уже было два часа ночи, а дела разворачивались так, что спать совсем не хотелось. Он вдруг понял, что между находкой в киоске, их с Димычем командировкой в Белоруссию, случайным обнаружением улик на лесопилке, мозговым штурмом у полковника в кабинете и датой возможного отъезда Малеева на службу прошло совсем мало времени, и они могли просто не успеть со своими выводами. Тогда сотрудника нашего посольства ждал бы верный скандал на границе.

Когда Корбута увели, Строгов подошел к окну и выдохнул, как спортсмен после финиша.

– Так, все домой, завтра будет тяжелый день, – сказал он и, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.

На следующий день Коллинза взяли. Задержание было для него неожиданным и происходило в лучших традициях детектива: как только он вошел в квартиру Корбута и стал считать фальшивые фунты, разнося их по своим карманам, откуда ни возьмись, на него наскочили люди, стали щелкать фотоаппаратом со вспышкой, тут же надели наручники. Коллинз, естественно, возмущался, заявлял, что это провокация и он дипломат, но работники КГБ, тщательно все задокументировав, доставили его на площадь Дзержинского.

Далее следовало выдворение Коллинза из СССР как персоны non grata, а Корбут за свои тяжелые преступления был все же приговорен к расстрелу.

Малеева, естественно, за границу больше не пустили, но оставили работать на небольшой должности в аппарате МИДа.

А Женя Кудрин, получив свою первую благодарность от руководства МВД СССР, снова каждое утро приходил на работу в родное отделение милиции, где салагой его уже больше никто не считал.

Воскресный день близился к своему завершению и проходил спокойно, без особых происшествий. В этот день, согласно графику работы, Женя Кудрин был дежурным инспектором уголовного розыска по отделению милиции. Находясь в кабинете, он занимался рутинной работой по составлению различных справок по поручениям руководства и плана мероприятий на текущий квартал.

Солнечные лучи теплого сентябрьского дня бороздили по всему кабинету, и от этого Жене было очень хорошо, особенно когда солнечные зайчики появлялись то на его лице, то на столе, то и вовсе на потолке. Его душевное состояние было очень радостным еще и оттого, что он почти уже год встречается с Тамарой Гареевой и готов ей сделать предложение стать его женой. Женя улыбался, подставив свое лицо лучам солнца, и ему казалось, что его ласкает не только теплый солнечный луч, но и нежная рука его Тамары.

Сладкую негу душевного спокойствия прервал зашедший в кабинет участковый инспектор, капитан милиции Роман Калинин.