– Сам-то москвич?
– По последнему месту прописки москвич.
– Стало быть земляки мы с тобой, – удовлетворённо произнес заместитель командира по боевой части.
Когда Ковригин и иже с ним подходили к термальным источникам им навстречу на плащ-палатке бойцы несли раненного Большакова. Поликарп спросил у Митяя:
– Плох мужик совсем. Его лечит кто?
– Как лечить? Лекарств нет. Травки Савелия не помогают, рана гноится. Ладно, обратно без меня дойдете.
– А как убежим?
– Да пожалуйста, и хоронить не придется. Гиблые вокруг места.
Вода в источнике была градусов под пятьдесят, все постирали верхнюю одежду. Белье решили выстирать завтра, так как уже начало смеркаться. Пока мужчины купались, Маша ждала на берегу. У нее откуда-то появился небольшой кусочек душистого мыла и она дала его ребятам помыть головы.
Для Селезневой отдельно от всех поставили лежак, под него новенькие, включая плененного следом за ними красноармейца Сенина Юрия, сложили свои вещи.
На завтрак была большая плошка перловой каши с грибами и что-то похожее на несладкий чай. Подкрепившись, новые обитатели лагеря отправились стирать нижнее белье. Небо было безоблачным и одежда на солнце подсохнет скоро. Навстречу шел старшина, он волочил какой-то тяжеленный мешок. Поравнявшись с Ковригиным, Игнат достал из мешка две новых баночки ваксы для обуви и щетку:
– Это вам на всех. Отечественное производство, не просрочено. Прямо со склада. Бархотку тоже могу дать,– заулыбался старшина. В разговоре присутствовал украинский акцент. – Куда с утра направляемся?
– На источник постираться.
– Познакомь с женщиной.
– Меня Машей зовут,– сама представилась Селезнева.
– Я Игнат, местный завхоз. Пошли, Мария, выделю вам на постирушки кусок зольного мыла. Сам делаю. Но скоро, обещаю, и мыло у нас будет туалетное, как в домах Европы.
Старшина с женщиной ушли, мешок Игнат уже понес легко – контакт с противоположным полом заставил забыть его, что мешок тяжелый. Поликарп только сейчас при хорошем свете и без суеты смог оглядеть партизанский стан. Кроме единственного бревенчатого сруба поодаль имелся нужник и небольшой сарай. Все сложено из бревен, так как досок не было, а распускать их без инструмента было трудозатратно. Только на крыше дома имелось несколько грубых нестроганых плах в качестве стропил. Правда, в качестве обшивки лежало несколько досок от ружейных ящиков. Половина кровли была покрыта крашеным металлом, половина – старыми листами черепицы, явно, позаимственных с брошенных беженцами изб. Между деревьями был сооружен длинный и широкий навес из жердей и лапника. Под навесом стояли четыре кобылы, корова, две телеги, небольшой стожок сена, дрова и иная нехитрая утварь. Там же Карп приметил свой топор и Валеркину лопату. На самом навесе были разложены под сушку порезанные грибы и какая-то травка. В середине двора стоял стол из теса и скамьи вокруг него. За столом играла в замусоленные карты молодежь. Несколько бойцов спали в телегах. Только Илларион занимался делом. Он отмывал большой алюминиевый бидон с фермы литров на пятьдесят. Ковригин подошел к деду и спросил:
– Воду для питания, где берете?
Старик степенно оглядел мужчину и ответил:
– Родник неподалеку имеется. Как думаешь, грамотный, алюминий в качестве печки будет тепло держать?
– Камнем придется обкладывать. Да и недолговечный он.
– Что под трубы приспособить не придумаю. Придется по-черному топить.
– Попробуй гильзы от снарядов состыковать. Когда нас сюда вели, поле видел там, видать, бой был. Несколько пушек разбитых и гильз полно рядом.
Илларион уважительно поглядел на собеседника. Достал кисет и кусок газеты, свернул самокрутку и протянул табачок Карпу
– Угощайся, это самосад. Я то место знаю, как сам не догадался. Старею. Как раз без сварки можно и хомутов, у них один конец уже другого, состыкую.
Табак оказался на самом деле ядреным, Ковригин такого не курил давно, у него даже немного закружилась голова, и запершило в горле.
– Там, дед, я еще бочки пустые видел, наверное, танки горючим заправляли. Из стальной бочки печь лучше выйдет, чем из этого бидона.
Старик совсем обрадовался.
– Тебя как зовут парень?
– Поликарп.
– Смышленый малый. Ну как тебе самосад?
– Знатная штука.
– То-то. Ты если чего обращайся. Меня в округе любой знает, плотник я известный. Лариком все кличут, так короче и удобней, – дед присел на бревнышко и стал потирать ногу, – заныла проклятая. На прошлой германской, под артобстрел попал и зацепило. Теперь перед дождем ныть начинает. Так, что с немцем у меня счеты давние.
– Какой дождь, на небе ни облачка?
– Не сегодня. Завтра будет, где-то к полудню. Моя нога лучше всяких барометров. Сто процентов дождь будет.
Появилась Маша с сумкой и все, наконец, пошли стираться. На источнике она накинула на себя появившийся ниоткуда сатиновый халат черного цвета и под ним сняла с себя белье. Фигура у женщины было красивая, дама помнила свои совсем недавние выходы на пляж и неспокойные взгляды мужчин. Несколько непропорциональная длина ног немного портили ее стан. Но остальное, с небольшой сноской на возраст, было близко к идеалу. Мария достала из сумки веревку, натянула ее, привязав концы к небольшим деревцам, каким-то образом, проросшим в каменистой почве.
– Сначала стираю я, – сказала Селезнева, – потом мыло даю вам.
Минут через пятьдесят все женское белье уже висело на веревке. Парни отошли от Марии подальше, где стали стирать рубахи и трусы. Потом они послали нагого Сенина повесить постиранное на веревку. Юнец приближался к Маше, чуть сгорбившись и прикрывая мокрыми трусами причинное место. Прежде чем развесить вещи Юрий сказал:
– Тетя Маша, отвернитесь, пожалуйста, я пока раздетый.
Селезнева, сдерживая смех, ответила:
– Я, Юра, не гляжу. Вешай спокойно.
Пока белье сохло, мужчины решил искупаться. Маша тайком любовалась телами своих новых знакомых. Ее взор притягивали литые мышцы Тропинина, который до недавнего времени серьезно занимался боксом, молодое, подкаченное тело Поликарпа и невзрачный сухопарый деревенский паренек тоже имел свою молодую привлекательность. Валерий с Поликарпом были похожи, их можно было посчитать братьями. Оба белокурые, с приятными еще пока незлыми лицами. Ростом чуть выше ста семидесяти сантиметров, что по тем временам считалось выше среднего. Только у Ковригина был неестественно глубокий синий цвет глаз. Искупавшись, ребята прилегли на подогретые солнцем камни.
– А как ты, Юрок, в окружение попал? – спросил приятеля Валерка.
– Да я не знаю. Был в боевом охранении склада вооружения и боеприпасов небольшого укрепрайона близ трассы Клинцы – Брянск. Там у дороги два законсервированных ДОТ3а, а поодаль замаскированный склад. Сначала исчезла связь, но когда сухпай кончился, а провизию, который день не везли, пошел узнавать к дороге. Увидел на трассе армаду немецких танков, многочисленные автомашины с пехотой и прочее. Принял решение – смыться.
– Этот склад отсюда, сколько километров? – заинтересовался Карп.
– Верст восемьдесят будет.
– Дорогу назад отыщешь?
– Думаю, запомнил.
– А когда шел, много немца встречал?
– Вообще не встречал. Но я шел лесом.
Наступила пора возвращаться в лагерь. Когда женщина, прикрываясь халатом, одевала высохшее нижнее белье, мужчины невольно подглядывали за ней. Кроме Сенина, малый честно не смотрел.
На обед были щи из свежей капусты с массивным куском хлеба. Игнат выдал вновь прибывшим котелки и ложки.
– Этого добра у нас навалом, – как-то с сожалением сказал он, и все поняли, откуда эти вещи.
Селезневой лично завхоз незаметно для всех передал фарфоровую чашку с узором. Кто-то ел за столом, кто-то на телеге, а кто и просто сидя на травке. Во время обеда Сафонов сделал объявление, что через два часа состоится общее собрание.
Собрание проходило тут же на улице. Все бойцы выжидательно курили. Карп прошептал Марии:
