Ведьмак сам увидел монстра и понял, что ошибся: игоша один, только это сросшиеся двойняшки. Вот почему на могиле следы когтей были с двух сторон только один раз! Были бы двойняшки — было бы четыре следа, по каждой паре рук.

Игоша постоянно принюхивался. Подполз к свежему холму в поле, признал его запах и положил сверху одну ладошку. Он сжимал ладошку в кулак, царапая землю, жалобно урчал и высовывал свои длинные языки из обеих пастей, а потом клубочком прилёг на холм, как котёнок у ног хозяйки, и вздохнул.

Охотники на игошу растерялись.

«Какой он маленький и спокойный! Разве же это чудище? И где второй?» — размышляла Пантея, опустив арбалет.

Эскель, глядя на мирного игошу, ощутил тяжёлое, каменное чувство вины. «Прости меня! — просил он в мыслях. — Прости. Я не могу тебя расколдовать. Я могу лишь прекратить твои страдания мечом».

Ведьмак решился, подготовил сеть и пошёл в сторону чудища. Пантея взяла игошу на прицел, но руки задрожали. Как в такого маленького стрелять? Это же ребёнок.

Когда сеть оказалась на монстре, он не по-детски громко зарычал и на глазах вырос на голову больше ведьмака.

«Одноглазая голова деформирована — возможно, слепая совсем. Игоша один, но сил у него, как у близнецов, вдвое больше. Надо быть осторожнее», — подумал Эскель и наложил на себя Квен. Чудище немного запуталось в сетях, и ведьмак нанёс ему первый удар мечом. На плече игоши открылась рана. Он с шипением заверещал, вспугнув в лесу спавших птиц. Его лапа, разорвав сеть, обрушилась на Эскеля с такой силой, что весь щит от Квена разлетелся на мелкие кусочки, а сам ведьмак отлетел в сторону дерева и чуть не потерял сознание.

Пантея еле заставила себя выстрелить в игошу. Один болт просвистел мимо, второй обжёг маслом кожу на спине урода. Игоша начал быстро оглядываться, отыскивая, кто ещё на него напал, но не заметил обидчика. Рана на его спине стала затягиваться, а на плече её будто и не бывало! Эскель поднялся с земли и подошёл к монстру сзади. Занёс над собой меч для удара, но игоша быстро развернулся и махнул на него лапой ещё раз. Ведьмак еле увернулся, кувырком подкатился сзади ещё раз и попал серебряным лезвием по ляжке чудища. Оно взвыло, и вокруг стал опускаться туман.

«Откуда туман? — подумала Пантея, дрожащими руками заправляя ещё один болт в арбалет. — Ведь небо ясное!»

Туман стал сгущаться и обрёл очертания человеческих фигур. Призраки! Эскель откатился в сторону и быстро мазанул по лезвию тряпкой с маслом против призраков.

Пантея вспомнила, что делать, когда появятся призраки: ведьмак предупреждал её. Она начала обстреливать игошу так, чтобы не подпускать близко к Эскелю, пока тот отвлёкся на несвоевременных гостей. Попутно девочка заметила, что игоша, высматривая второго нападающего, поворачивался в сторону звуков от летящих болтов только одной головой, и поняла, что единственный глаз на второй голове — слепой.

— Эскель! У него левая голова слепая! — закричала она, и игоша быстрым бегом на четвереньках покрыл расстояние до дерева, на котором сидела девочка. Он начал рычать, глядя вверх двуглазой головой, и изо всей силы бить когтистыми лапами по стволу. Теряя зелёные листья, дерево опасно зашаталось, Пантея завалилась на ствол, но не упала: мешала верёвка. Верёвка только больно впилась в пояс. Девочка охнула и крепче обняла арбалет, чтобы не выронить его.

Эскель, одолевший призраков, подкрался к чудищу слева и рубанул его по правой голове. Та отлетела в кусты. Игоша от боли завыл оставшейся головой и выпустил шипы. Эскель наложил на него Аксий и заставил их убрать. Тогда монстр прыгнул на ведьмака и глубоко оцарапал ему бок. Уворачиваться кувырками стало невозможно — только быстрыми шагами в сторону.

Чудище уже не ориентировалось в пространстве в полной мере, только это не мешало ему быстро залечивать раны и выпускать злые острые шипы по всему телу. Ведьмак подкрадывался к нему, наносил удары — из-за регенерации монстра они были почти напрасными, особенно когда натыкались на шипы. От раны и оборонных пируэтов Эскель быстро терял силы. Перед глазами падали красные и чёрные искры, руки на мече слабели. Надо снести вторую голову, пусть это будет стоить жизни!

Пантея взяла себя в руки и продолжила стрелять по игоше, целясь в затылок. Пару раз ей удавалось сбить его с атаки, и Эскель уворачивался от мощного удара.

Вскоре болты закончились. «Ласточка» тоже. А чудище будто не устало: оно быстро, живо шевеля лопатками, пошло на ведьмака, который стоя задыхался от перенапряжения, и разинуло пасть с гнилыми зубами. Эскель сложил пальцы в Аксий. Знак подействовал хорошо: игоша поддался дурману и на миг застыл на месте. Этого мига хватило: ведьмак снёс вторую голову и прыгнул, как мог, в сторону. Обезглавленное туловище стало в агонии метаться по полю, чуть не задело Эскеля, врезалось в дерево со стрелком (от этого Пантея выронила арбалет и сильно свесилась с ветки головой вниз), упало в овраг неподалёку, перевернулось и долго продолжало крутить лапами, будто всё ещё бежит.

Когда конвульсии игоши прекратились, Эскель не сел, а упал на землю.

Пантея висела на дереве вся белая, пальцы перестали её слушаться. Затёкшими руками девочка долго развязывала узел верёвки, которая держала её на ветке. Чуть не свалилась с дерева. Когда оказалась на земле, шатко пошла к лежащему на земле Эскелю. Он тяжело дышал и держался за раненый бок, из которого продолжала течь кровь. От интоксикации жилы у него были вздуты и походили на жирных червяков, кожа отдавала зеленоватым цветом. Глаза были с красными прожилками и смотрели в никуда. Пантея кинулась к нему на шею и, обняв его, тяжело задышала, зажала ладошкой свой рот, из которого будто пытался вывалиться ком, долго сидевший у неё внутри.

Немного придя в себя, ведьмак похлопал девочку по плечу. Он понял, что Пантея мучается, потому что не может расплакаться, поэтому сказал:

— Поплачь, поплачь нормально. Сейчас можно.

Девочка всхлипнула.

— Всё кончилось. Спасибо тебе. В одиночку я мог бы не выжить.

Пантея разняла руки за его шеей, посмотрела ему в глаза и быстро утёрла нижней частью ладони слёзы со своих щёк.

— Мне? Мне спасибо??? — она снова заплакала и чуть не задохнулась. — Эскель! Да это на тебя! На тебя молиться надо! Ты не умрёшь? Не умрёшь?

Ведьмак не знал, как её успокоить, поэтому просто дал ей поплакать, уткнувшись в его плечо.

— Не умирай, по…пожалуйста…

— И не с такими ранами выживал. Полежу маленько — будет лучше.

Рассветало. Крестьяне осторожно покинули дома и при встрече спрашивали друг друга: «Ведьмак-то с девочкой где? Неужели сгинули?» На вопросы не отвечали: никто не видал ни Эскеля, ни Пантеи. Бабы и девицы всматривались вдаль, мужики собрали совет и обсуждали, где лучше начать поиски. Вдруг один из них заметил в поле две розово-золотые фигуры, высокую и маленькую. Они приближались медленно, устало. Высокая обнимала маленькую за плечо.

— Гляньте, гляньте! Идут!

Фигуры молча приблизились к толпе. В свободной руке ведьмака болтался мешок. Оглядев крестьян, Эскель вытряхнул из мешка обе головы игоши и с одышкой сказал:

— Вот чудище, которое вам вредило. Больше не станет.

Женщины вскрикнули, мужики зачесали в затылках:

— Так головы две, господин ведьмак?

— Всё правильно. Только были они на одном теле.

— Говорите, эти чудища из нерождённых детей получаются? — не выдержав, расплакалась одна баба. — Как только у вас рука поднялась — на ребёнка-то!

— Это был уже не ребёнок, а монстр, который занял его тело, — ответил Эскель, придерживая освободившейся рукой раненый бок.

— И ещё девчонку с собой поволок — вон какая белая стоит! Тоже мне, ведьмак! Один с чудищем не управился! — возмутился кто-то в толпе.

Пантея резко пришла в себя, услышав такие обидные слова.

— Это как же… Он же за вас жизнью рисковал, он ранен, а вы! Да вы знаете, какое это чудище было! Его и вдвоём еле одолеешь!