В тот же вечер, как Эскель заметил удары на чучеле, девочка замотала себе левую руку тряпкой. Поранилась, холера. Тряпка была красная.

— Показывай рану.

Пантея угрюмо развернула тряпицу, и на пол капнула кровь.

— И ты до сих пор терпела, дурёха?

Эскель рассердился, хотя выражать этого до конца не умел. У него это выходило как-то беззлобно. Ворча, он быстро состряпал на огне эликсир, останавливающий кровотечение, и залил им рану девочки.

— Теперь ещё один шрам будет. Меч — это тебе не горшок мыть, с ним осторожнее надо!

— Эскель… давай тренироваться вместе? Я хочу научиться с мечом работать и уворачиваться. Я не хочу больше… вот этого, — Пантея с омерзением указала на шрам на щеке. — Ты бы тоже, наверное, не хотел своего страшного шрама.

— Удивишься, но его мне оставил не монстр, а человек. Тоже мечом.

— Почему же… У маменьки моей шрам был на всё горло. Она сказала, что его оставил один нехороший человек.

— Ладно. Как рана заживёт, возьмёшь вон тот маленький меч. Сначала покажу основные удары, а там и к защите перейдём.

— А из арбалета стрелять научишь?

— Непременно.

Так они тренировались до наступления тепла. Когда совсем было нечего делать, Пантея изучала книжки, которые остались в крепости. Мама научила её читать давно, поэтому девочке пришлось вспоминать, как это делается: среди крестьян читать было нечего. Если что-то было непонятно, она обращалась к Эскелю, и тот объяснял ей написанное как мог. Так она узнала о гулях и альгулях, видах вампиров, инсектоидах, о видах магии и ещё много о чём. Собственно, никаких других книг в Каэр Морхене и не водилось.

С приходом весны Корвус был отпущен на волю, а ведьмак с девочкой, заготовив припасы и наладив оружие, отправились в сторону Туссента. Когда они покидали территорию крепости, ворон пролетел над их головами. Провожая его взглядом, Эскель краем глаза заметил вдалеке худую высокую фигуру лешего, которого он раньше здесь не встречал.

«Это что же… Это был ворон лешего? — подумал ведьмак. — И с чего вдруг здесь появился леший? А, ну правильно: места дичают».

========== Недетская история ==========

По дороге в сторону Туссента пришлось задержаться для выполнения ведьмачьего заказа, и серебряный меч Эскеля после стычки с циклопом-людоедом пришёл в негодность. Пострадал и сам ведьмак: циклоп зацепил его по голове здоровым камнем. Эскель периодически испытывал непередаваемые последствия сотрясения мозга: ощущение тошноты, берущей за горло, и криворукость (из-за нарушения восприятия пространства у ведьмака то и дело что-то валилось из рук).

Жители пригорного хутора, страдавшие от притеснений циклопа, указали ведьмаку на соседнюю деревню, где жил талантливый мастер: они сами к нему ходили то соху починить, то косу изготовить. В молодости, говорили, он изготавливал добротные мечи.

Взяв за чудище оплату слитками стали и хорошего серебра (многие хуторяне трудились на серебряном прииске в горах, циклоп как раз мешал им работать), Эскель и Пантея запаслись дополнительными материалами для меча и поехали к кузнецу.

Мастер был уже на пороге старости, но молот в руках держал так крепко, что было ясно: он ещё нескоро уйдёт на покой. Увидев клиентов издалека, он обрадовался, широко улыбнулся и заглянул в дом. Вышел оттуда с румяным яблочком и, когда ведьмак с девочкой подошли к нему, протянул Пантее угощение:

— Боги мои, какую радость вы мне сегодня послали! Кушай, кушай, золотко, не бойся!

Девочка немного растерялась от такого радушия, но взяла яблочко, чтобы не огорчать кузнеца, и поблагодарила.

Эскель подумал: «Видно, у него совсем нет родных», — а вслух сказал:

— Будь здоров, уважаемый! Не сделаешь ли мне меч из серебра?

— Такая крепенькая, здоровенькая! Где же ты так поцарапалась? — кузнец присел на корточки, чтобы быть ближе к Пантее.

— Так, чудище одно поцарапало.

— Ну это ничего, до свадьбы заживёт! — утешил её мастер.

Ведьмак на этот счёт не питал иллюзий: шрамы останутся, и свадьба не поможет.

— Это ваша дочурка? Похожа. Даже шрам на той же стороне лица, — сказал кузнец.

— Ведьмаки не могут иметь детей.

— Точно, точно! А так не скажешь. Такая крепкая! Вы её хорошо кормите, видно.

— Стараемся. Так что насчёт меча?

Из-за кузницы вышли с вёдрами молодые невесёлые бабы. Как только они увидели Пантею, то ахнули и сразу посвежели на лицо.

— Янка, Янка, глянь! Девочка!

— И впрямь!

Они с грохотом и плеском побросали вёдра и побежали вглубь деревни. Вскоре оттуда набежало много баб и стариков: кто с пряниками, кто с сарафаном, кто с лентами. Все двинулись к кузнице и наперебой стали предлагать девочке гостинцы:

— Возьми пряничка покушай, ягодка!

— Дай ленты в коски заплету!

— У мене сарафанчик есть почти новый, подём в хатку, померишь!

Та старушка, что держала в руках сарафан, хотела приложить обновку к Пантее. Эскель осторожно задвинул растерянную девочку за спину и обратился к жителям сквозь гвалт, который вызвал у него, по правде, очередной приступ головной боли:

— Уважаемые, вы что, детей никогда не видели?

Крестьяне сразу затихли, и в глазах многих можно было прочесть большую печаль. Ведьмак посмотрел на толпу и понял, что не видит ни одного ребёнка.

— Уж давненько не видали, путник! — сказала за всех одна бойкая румяная девица.

Эскель оглядел женщин: многие были просто кровь с молоком, так и пыхали здоровьем и плодородием. Таким только рожать и рожать.

Какой-то старик, судя по всему, старший в деревне, посеменил к ведьмаку и сказал:

— Наши бабоньки никак детей выносить не могут, всё скидывают. А две так вовсе померли с дитями внутри. Уж лет десять как мы во дворах детского смеха не слыхали. Какие детишки были, уж взрослые сами.

— Пропадаем, странник, — крестьянка средних лет утёрла расшитым передником глаза. — Как старость подойдёт, кто ж нас кормить станет? Сами-то работать не смогём.

— Может, болезнь прошлась? — спросил их Эскель.

— Мы уж к знахарю нашему ходили, упрашивали, чтоб помог. Только напрасно всё: каких трав он нам ни давал, всё одно толку нет: скидывают.

— Скидывают — стало быть… ну… зачатие происходит?

Пантея, к счастью, не понимала подобные разговоры, однако заметила, что Эскель потупил глаза и старался на женщин не смотреть. «Стесняется!» — удивилась она и улыбнулась: ему шла застенчивость, которая, как и поэтические пробы, не вязалась с его суровой внешностью.

— Происходит, только толку нет. Эх, проклятие какое-то…

Эскель задумался: странное дело — чтобы в селе ни одного ребёнка не было. Надо бы разобраться.

— Дело в том, что я ведьмак, — сказал он, — и я попробую выяснить, что с вами случилось. Может, и в самом деле здесь имеет место проклятие.

Бабы воодушевились:

— Никогда не видала ведьмаков!

— Господин ведьмак, уж помогите, ради всех богов! Без дитятей разве жизнь?

— Уж мы в долгу не останемся!

— Только для начала мне нужен серебряный меч взамен сломанного. Не знаю, с чем придётся столкнуться.

Кузнец кивнул.

— Ради такого дела я вам его за бесплатно скую, серебра только бы. У меня остался кусок размером с шиш — что из него сделаешь?

— Есть, — Эскель протянул ему мешок со слитками.

Пока кузнец обдумывал будущий ведьмачий меч, Эскель порасспрашивал местных, не замечали ли они в деревне каких-то странностей, не было ли между кем крупной ссоры, не убивали ли беременных женщин. На последнее крестьяне ахали и махали руками:

— Боги с вами, господин ведьмак! Нечто можно на брюхатую бабёнку руку-то поднимать? Аль мы нелюди какие?

— Что скажете о тех двух, что умерли не родив?

— Одна жена Болеслава, а другая — жена Вита. Обе первенцев ждали, да не дождались…

— Мужья с ними не ругались?