— Конечно, крестьяне привыкли к Жнице, она вошла в их легенды и песни. Людям нужны легенды, но такие ли?

Пантея задумалась. В том числе и над тем, напишет ли Эскель что-то об этом в свою заветную книжку. Вспомнила и последний набросок стиха и подумала, что она в описании тишины точно упомянула бы большие глаза кузнечика и шёпот золотых колосьев.

Конь у вдовы оказался не вот-де какой ездовой, а всё же передвигаться на нём стало удобнее и быстрее. Стали думать над именем. Эскель хотел было опять Васильком назвать коня, но подумал, что это будет слишком похоже на традицию Геральта называть всех лошадей Плотвой. Сошлись с Пантеей на имени Славка: имя короткое, звучное, просто запоминается.

На Славке по землям Нижней Мархии они ездили не очень долго: повсюду начинала желтеть листва, поэтому ведьмак с девочкой поторопились в Каэр Морхен, чтобы успеть подготовиться к зимовке.

========== Первая зимовка ==========

Глазам Пантеи открылись бесконечно высокие белоснежные горы, в которых среди вековых сосен и елей тонула огромная каменная крепость. Девочка застыла в седле, ощутив, будто холодный ветер воет не в стенах крепости, а где-то в области её желудка. Стало дико, страшно и одиноко.

Эскель, напротив, смотрел на родные стены с большой любовью. Была, правда, и нотка грусти: каждый раз, приезжая сюда на зимовку, он вопреки реальности надеялся, что к воротам выйдет Весемир, пожурит за опоздание, поворчит, а потом по-отечески хлопнет по плечу, и они вместе пойдут в крепость, рассказывая по дороге о своих ведьмачьих делах…

Ведьмак вздохнул и решил переключиться на Пантею.

— Ну вот, Пантея, собственно, и Каэр Морхен. Колыбель ведьмачьей Школы Волка… и её же могила.

— Могила… — эхом повторила Пантея. — Точно. Здесь холодно, как в могиле…

— Это потому что поздняя осень. И на горах снег. Поехали: нам надо успеть добраться до крепости дотемна.

Своды потолков крепости тоже были бесконечно высокими. Пантея редко ощущала себя маленьким ребёнком, но сейчас было самое подходящее время. Даже высокий Эскель казался здесь гораздо меньше.

Повсюду был полумрак. Дули сквозняки. Они заставляли качаться длинную паутину, косматую от пыли. Особенно много её было на огромной люстре, висевшей на потолке около входа. Шаги раздавались с гулом и уносились куда-то под своды потолка. Мозаики на стенах, изображавшие сражения с диковинными тварями, потускнели и облупились, кое-где из стыков пробивался мох.

— Неуютно здесь, — честно сказала девочка. — Как же здесь жили ведьмаки?

— Хорошо жили. Особенно зимой, когда все собирались здесь на отдых, — ответил с ностальгией Эскель. — Давай перекусим сухарями, которые у нас остались, и спать. Завтра предстоит много работы. Спать будешь в комнате, в которой когда-то жила Цири.

— А кто это?

— Единственная ведьмачка, которую помнит Каэр Морхен.

— Ого!

— Да. Она была связана Предназначением с Белым Волком.

Одно упоминание о Геральте вызвало у Пантеи недовольство. Но было непонятно, что значит «связана Предназначением».

— А что такое Предназначение?

— Это… хм… какой-то странный порядок вещей, от которого нельзя уйти.

— Даже если очень хочется?

— Вот тут не знаю… — ведьмак в раздумьях потёр свой шрам на лице. — Если хочешь уйти от Предназначения, не будет ли это тоже частью Предназначения?

Думать много ему сейчас не хотелось, а вот Пантея задумалась.

— Расскажи мне ещё о Цири, — попросила она, когда они дошли до комнаты.

Эскель рассказал девочке о том, что Цири — потомок легендарной эльфской героини, который обладает огромными силами Истока, может проницать время и пространство и путешествовать между мирами, мастерски владеет мечом, как настоящие ведьмаки. Пантея невольно сравнивала себя с ней и почувствовала, как уменьшается с каждым словом Эскеля. Цири — вот это глыба! Вот это Человечище! Такой может быть связан только с не менее большим Человечищем, наверное. Значит, одолеть его будет труднее.

— Если она такая особенная, значит, и Белый Волк тоже особенный?

— Почему?

— Ну, если они связаны Предназначением, от которого нельзя уйти, значит, они равны?

Над таким вопросом Эскель никогда не задумывался, в чём честно девочке и признался:

— Не думал об этом. Как по мне, всё просто: каждый находится именно там и с тем, с кем надо. А уж равны они или нет…

— Значит, и я здесь тоже — потому что так надо?

— Видимо, да.

«Хм… может, для того, холера меня побери, чтобы я тут не сдох от ностальгии», — додумал про себя ведьмак.

Ночью сорвался ветер, холодный и свирепый: Пантея долго не могла заснуть из-за того, что сосны громко скрипели за окном. Выглянув утром из окна, девочка увидела, что одна из сосен рухнула прямо на двор и похоронила под собой пустые стойла. Хорошо хоть Славка не пострадал: был привязан в другом месте.

Эскель, узнав от неё об упавшем дереве, расстроился: теперь разгребать завал вместо того, чтобы утеплять комнату Пантеи и делать на зиму заготовки, в том числе сена для Славки. Впрочем, и дерево распилится и на что-нибудь в хозяйстве пригодится точно.

Вооружившись топором, старой пилой и верёвками, ведьмак с девочкой пошли во двор. Приступили сначала к веткам, чтобы сподручнее было потом распиливать ствол. Воздух наполнился терпким ароматом сосновых опилок.

Устав, трудяги сделали перерыв.

— Ты это, не садись на сырое, а то опять простынешь! — предупредил девочку Эскель. Та, не найдя места для отдыха, походила рядом с сосной, и ей показалось, что между ветками что-то шевелится. Она залезла между мокрыми ветками, попыхтела и достала из-под сосны придавленного ворона.

— Эскель, Эскель! Гляди, кто тут есть!

Ведьмак осмотрел птицу:

— Крыло немного вывихнуто, но жить будет.

Или нет? Пустить его на суп, может?

— Гляди, какие у него глаза, — сказала Пантея, — как у человека, умные какие-то. Давай его у себя оставим? Он у меня в комнате будет жить!

— Ты человек практичный — может, лучше сварить из него суп?

Пантея немного нахмурилась и прижала птицу ближе к груди.

— Во́роны умные! Не дам!

Эскель улыбнулся. Ведьмачий подход, однако: не убивать разумных существ без крайней необходимости. С кем поведёшься, как говорится.

— Оставим, что ж.

Так у них появился ещё один товарищ, которого они прозвали Корвус. Он оказался спокойной терпеливой птицей: даже не каркнул, когда ему выправляли вывих. Он не торопился летать на больном крыле и забавно семенил по пятам трудящихся обитателей замка. Пантея стала сажать его на большую толстую рукавицу и носить с собой, чтобы он не уставал.

С ним в крепости стало повеселее: Корвус сделался домашним питомцем, за которым надо было ухаживать, кормить его, подкидывать вверх, чтобы он пробовал свои крылья. Время с ним потекло быстрее. Но по большей части времени не было видно из-за работы: до наступления морозов приводились в порядок стены, Эскель починил один из потолков, который грозил обвалиться в любой момент, были заготовлены дрова и немного сена. Зимой планировалось кормить Славку еловыми ветками: елей вокруг завались, а в их иголках сплошные витамины.

Белый Волк не приходил в Каэр Морхен. Пантея была недовольна этим обстоятельством, хотя понимала, что драться на мечах не умеет. Как тогда сражаться с Белым Волком, если они всё-таки встретятся?

Чтобы не терять форму, Эскель установил в центре зала чучело и отрабатывал на нём удары. Со временем он заметил, что засечек на чучеле гораздо больше, чем оставалось от его меча. Кто ещё мог увечить чучело, дело ясное. Не Корвус же.

Эскель задумался. Раз сбагрить девчонку пока не получается, придётся её везде таскать с собой. В крепости её одну не оставишь: если заболеет — умрёт без помощи, а не заболеет, так от одиночества с ума сойдёт. Таскать с собой — значит, и на ведьмачьи заказы тоже. Если оставлять с людьми — кто знает, что у них на уме? «Девчонка же, а всяких паскудников полно», — думал Эскель. Он и с комендантом её оставлял на риск, и повезло, что человек оказался порядочный. Пусть в самом деле, что ли, поучится за себя постоять? В совокупности с её смекалкой это может дать хороший плод. Только надо проследить за ней, чтобы по неопытности не поранилась.