Интересное дело. Надо бы поспрашивать крестьян, что они знают про это место. Да, надо идти в Жнецы: здесь больше ничего не высмотришь.
Ведьмак встал с корточек и направился к берёзе, в тени которой растянулась Пантея. Но не успел он дойти до дерева, как медальон задрожал. Эскель потянулся за мечом и осмотрелся: полуденницы не было видно.
— Пошли в Жнецы… — начал он и тут увидел торчащую из корней деревца кость. Она была с противоположной стороны от Пантеи. Девочке очень не хотелось выходить из благословенной тени, но она встала и подошла к ведьмаку, который уже внимательно изучал находку.
Пантея и Эскель переглянулись.
— Это… это полуденницы, да? — догадалась девочка по взгляду своего спутника.
Ведьмак молча кивнул. Потом добавил:
— Кость женская. От руки: есть ещё несколько мелких костей от пальцев. Но скелет не весь.
Эскель посмотрел в поле, где виднелись остальные берёзки, и поймал себя на том, что в голове играет мотив почти забытой им свадебной песни:
То не клонится берёзонька над реченькой —
То любуется невеста отраженьицем…
Где он слышал эту песню — пёс знает: давно уже живёт и по земле ходит. А неспроста ведь народная память считает берёзу девичьим деревом, неспроста. Вспомнилось и то, как давно в одной деревне довелось услышать от стариков, будто берёза любит мертвецов. В былые времена благодаря ей даже находили павших воинов.
— Дай-ка сюда наш мешок.
У другой берёзы нашли вторую руку, у третьей — рёбра… Пантея становилась от дерева к дереву всё бледнее и бледнее. Она не могла, к счастью, вообразить весь ужас давнего убийства, но и вида разбросанных костей ей хватило.
— За что же её… так? — шёпотом спросила девочка у ведьмака, пока тот складывал в мешок берцовую кость.
— Тоже думаю. Скорее всего, это было ритуальное убийство. Иначе бы кости так далеко друг от друга не разносили.
Девочка оглянулась.
— Ну да: берёзки аж всё поле покрывают.
Эскель вспомнил про жертвенных козлят, и всё сложилось: девушку тоже принесли в жертву ради хорошего урожая. Раз кости унесли так далеко, значит, не хотели, чтобы было погребение и успокоение души жертвы. Значит, полуденницу создали намеренно… И животные жертвы приносятся именно ей, иначе бы она не имела такой большой силы по сравнению с остальными. Местные сами создали себе чудовищное божество, пролившее свою кровь и требующее теперь чужую…
Ведьмак уже с негодованием посмотрел в сторону Жнецов и твёрдо решил прервать страдания несчастного духа. Между прочим, и ради самих жителей деревни: не может быть так, чтобы полуденница не мстила людям, которые убили её. Может, и муж вдовы, про которую сказал Славомир, был убит чудовищем.
Когда все кости были собраны, ведьмак велел Пантее идти в лес и спрятаться там понадёжнее.
— Тут тебе главное — не мешать. Риггер тоже был опасной тварью, но здесь — полуденница. Она призывает свои призрачные копии и часто делается бестелесной. Кроме ведьмака со знаком Ирден здесь никто не справится. Иди.
Девочка теперь не стала возражать и пошла в сторону леса. Оглянулась — Эскель выкладывал из мешка кости на месте жертвоприношения. В душе поднялась какая-то тревога. Ведьмак оторвался от своего занятия, увидел, что Пантея стоит на месте, и правой рукой сделал жест, чтобы она побыстрее шла отсюда. Девочка побежала в лес.
Убедившись, что Пантея точно вне опасности, Эскель подготовился к бою с призраками, употребив нужные эликсиры и масла, и поджёг Игни останки несчастной.
Поднялся ветер. Колосья и маки встрепенулись и стали клониться к земле. Задрожали на одиноких берёзках листья. Полуденница в пышном маковом венке выплыла навстречу Эскелю. Увидев свои горящие кости, чудовище вытянуло и без того длинный серо-розовый язык и пронзительно закричало. Мгновенно рядом выросли ещё несколько полуденниц.
Бой с призраками продолжался до тех пор, пока огонь на костях не погас. К тому времени уже стемнело. Последний взмах ведьмачьим мечом заставил полуденницу издать оглушительный визг, от которого у Эскеля чуть не полилась кровь из ушей, как от крика Цири после смерти Весемира. Ведьмак невольно зажмурился, опустился на землю и закрыл ладонями уши, а когда визг прекратился, послышался слабый плач. Эскель открыл глаза и увидел перед собой силуэт девушки в нарядном белом платье и свежем венке из ярко-красных маков.
— Я же тебя люблю… не надо! Убери нож! — плакал призрак, пытаясь вытереть слёзы. Разглядев Эскеля, девушка испугалась. — А где Влодек? И кто ты? Ты один из гостей? Видимо, из другой деревни: я тебя не знаю…
Невеста осмотрелась.
— Где все?
— Разошлись. Свадьба давно закончилась.
— Как? — девушка сняла венок и робко затеребила его в руках. — Я же даже не поцеловала Влодека… И вообще никого ещё не целовала…
«Она была девственницей… Поэтому её и принесли в жертву», — понял ведьмак.
— Ты не знаешь, зачем Влодек нож достал? Разве на свадьбах так положено? — спросил призрак.
— Нет, не положено. Ты его не бойся, он теперь тебя не тронет. Тебя больше никто не тронет. Можешь теперь быть спокойна.
— Да… Спокойна… — прошептала невеста, вздохнула и стала исчезать с улыбкой на лице. — Как хорошо…
На месте силуэта бывшей полуденницы рассыпались и быстро почернели маковые лепестки.
— Да, хорошо, — повторил за невестой Эскель. — Хорошо, что ты больше ничего не запомнила…
Ведьмак без труда нашёл Пантею в лесу. Утром они вышли из леса и направились в сторону Жнецов. Увидели перед собой мёртвое поле с чёрными сухими колосьями, с которых даже от лёгкого прикосновения слетала тёмная пыль. Берёзки тоже высохли — на корню.
— Ни-че-го се-бе! — протянула девочка, выкатив глаза. — Ведь ещё вчера пшеница была золотой!
— Всё правильно, — ничуть не удивившись, ответил Эскель. — Исчез дух, оберегавший урожай, — и урожай погиб.
— Теперь в деревне будет голод…
— Не жалей их. Крестьяне сами виноваты: нет чтобы искать хорошие земли для посева — они принесли в жертву человека. Более того, это сделал жених девушки.
— Урод какой! — возмутилась девочка.
— Видал я наказания за такое и пострашнее, чем голод. Так что считай, что крестьяне легко отделались.
— Расскаж…?
— Нет. Мала ещё.
— Уважаемый, не скажешь, где тут живёт вдова, что коня продаёт?
— Ты гляди-тка, как слухи быстро ходят! Вот там, в том конце деревни она.
Пантея видела, что жители деревни усиленно готовятся к жатве: мужики во дворах точили серпы и чинили цепы. Бабы граблями расчищали около домов участки для обмолота зерна. Старики, уже не годные работать, развлекали ребятишек песнями, среди которых часто повторялась одна — про некую добрую Жницу, дарующую хороший урожай.
— А если она добрая, зачем ей козлят резать надо? — спросил одного старика мальчишка.
— Почём же я знаю? — честно ответил ему тот. — Так наши предки положили.
— Слышишь, Эскель? Полуденница-то старая-престарая!
— Знаю.
— Бабка Славомира пакость сделала, а он страдал. И здесь то же… Люди голодать будут, хотя виноваты не они!
— Ты их жалеешь, что ли?
— Да, жалко их… Как Славомира.
— Славомир никого не убивал даже в облике зверя. А девушку, которую жених убил на свадьбе, тебе не жалко? Вроде сама девчонка, должна понимать.
— И её жалко! Как же не жалко!
— Всех жалко. А теперь гляди: полуденница больше не будет мучиться — раз, — ведьмак остановился и стал загибать перед Пантеей пальцы. — Она больше не будет убивать местных и прохожих — два. Крестьяне найдут под посевы нормальную землю и перестанут зависеть от жертвоприношений — три. Плохо?
— Нет…
— Вот. Это если поглядеть подальше, чем на грядущий год. Поэтому о погибшем поле — ни слова. Пусть сами увидят.
— М-да… долго им придётся приходить в себя…