Умрия становится за спиной мальчишки, чтобы увидеть сцену его глазами. Что же, она вынуждена признать, что выбранная им позиция, отвечает самым изысканным кинематографическим стандартам. Чуть сверху, чуть сбоку, по направлению от ног к голове. Так! А, теперь еще раз, с момента появления джентльменов. Только теперь, ответ надо искать во взгляде ребенка. Может, вообще «войти» в него? Испытать его эмоции? Но почему-то, Умрии не хочется «входить» в Донга, даже сейчас. Она отворачивается от кровати и, подойдя вплотную к столу, сосредотачивает все внимание на его глазах.

Итак, взгляд. Он смотрит, не мигая и безотрывно. Он почти не дышит. По звукам, доносящимся из-за спины, становится понятно, что прелюдия окончена и сеанс восстановления нейросенсорики, вступает в свою глубинную фазу. Умрия, всматривается и всматривается, в широко распахнутые детские глаза, но к своему удивлению, не видит там ни ужаса, ни страха. Даже тени беспокойства не удается обнаружить!

А собственно, почему она ожидала увидеть в них именно это? Он умный. Обнаружив открытую, явно, для него дверь, он прокрался в холл и прекрасно все видел. Взрослые наставники, явно выполняли пожелания хозяйки. Как иначе? А раз так, значит, она хотела показать ему, что ее действия добровольны. Потом, когда появились эти темнокожие удальцы, его взгляд, тоже не исказила гримаса ужаса. Во-первых, кто, в то время, не видел голых чернокожих людей? Во-вторых, взрослые, привязавшие ее, не проявили и тени беспокойства. В-третьих, удальцы не набросились на нее, а начали нежно ласкать. Даже, когда она начала стонать, и сдавленно кричать, взрослые стояли спокойно, и он справедливо полагая, что так и надо, опять ничем не выразил своего страха…

Так что же, Умрия видит в его глазах?!! Что ее, так сильно изумляет?!!

Восхищение!!!

Нет, не то восхищение, вызванное наблюдением за чудесным процессом, когда мужское тело, в страстном упоении, терзает женское. Не то восхищение, рожденное самими фактом присутствия, при этом. Нет!!! Он восхищен тем, что видит и понимает: не все, что творят чернокожие кудесники, ей сильно нравится. Он восхищен тем, что та, за которую он готов отдать жизнь, изнемогая в неравной схватке и мужественно пропуская всю мощь скользящих ударов, тем не менее, продолжает бороться. Он восхищен тем, как она, задыхаясь, находит в себе силы, не отвернуться в сторону. Он в восхищении от ее последнего лебединого вскрика, когда, словно почувствовав внутри себя нечто новое, она просто обессилено затихает, на своем огромном ложе.

Выражение его глаз, изменяется лишь тогда, когда холл полностью пустеет. Когда малиновые петли, словно по волшебству, отпускают ее. Когда, перевернувшись на живот и уткнувшись лицом в локтевой сгиб, она тихо льет слезы, все повторяя и повторяя, при этом:

– Не то… Совсем… не то…

И тогда, восхищение в его глазах, сменяется на такую отчаянную жалость, что Умрия невольно вздрагивает…

5

… Когда, по ее молчаливому приказу все разошлись, а она, тихо рыдая, осталась в огромном холле, только со мной, я ни о чем не думал, голова была пуста. Я просто вылез из-за этого огромного шара, послужившим прикрытием, легко пересек пространство до кровати, змеей заполз, на покрытые прозрачными потеками простыни. Я нежно, едва касаясь, дотронулся до чудесной, мокрой от слез морщинки, образовавшейся на месте ее локтевого сгиба, и когда, она окинула меня взором огромных серо-зеленых глаз, посмотрел в них прямо и… протянул ей все, что у меня было… красное яблочко. Она взяла его, откусила кусочек, как-то жалко улыбнулась, сквозь слезы, и снова, внезапно, зарыдав во весь голос, вдруг обхватила мое стоящее, перед ней на коленках тело и с силой прижала к себе. Она душила меня в объятиях, поливая то ли слезами, то ли еще чем-то солоноватым, целовала в губы, в нос, в щеки, а я, с ужасом ждал, когда это милое безумие прекратиться, и конечно дождался.

– Вечер добрый, – раздался мужской голос, прямо со всех сторон. Высоко над кроватью, появилось изображение моложавого мужчины. – Я вижу, что моя милая женушка, перешла к новым типам возбудителей?

– Привет, Курт Третий. Что тебе надо? – довольно необычно, обратилась она к своему, по-видимому, мужу. На мой взгляд, слишком необычно, с учетом того обстоятельства, что он видел обнаженное тело своей жены, сжимавшее в объятиях голенького ребенка мужского пола.

– Мне?!! – искренне удивился он. – Да, собственно ничего. Просто, хотел сообщить, что наша правнучка, только что разрешилась от бремени. Девочкой! А это означает, что контроль над Компанией, останется в руках нашей Семьи! По этому случаю, мы хотели провести небольшую, семейную видеовстречу. Так, только самые близкие, человек сто, не больше. Но боюсь, даже наша, пантолерантная и архидемократичная Семья, будет несколько шокирована, такими теплыми отношениями с подопечным.

– Завтра, Курт, – твердо, ответила Богиня. – Пока я являюсь, главой Компании и Семьи, мне решать: когда, где, и с кем… Я ясно выразилась?

– Еще бы, – ехидно улыбнулся он. – Пока.

– Пока. И спасибо за новость, Курт.

– Возвращайся в комнату, – обратилась она ко мне. – Тебе тоже спасибо… За твое яблоко… Я обязательно съем его, еще немного поплачу, и засну.

– Спокойной ночи, Богиня.

– И тебе. Ступай.

Тонкая ниточка взаимопонимания, едва наметившаяся, при совместном переживании эмоций, оборвалась… Оборвалась навсегда… Я очень хорошо запомнил причины… Ими оказались, слишком плодовитая правнучка и Курт Третий… И я возненавидел обоих…

6

… Умрия, с нетерпением, листает «страницы истории» дальше. Проходит год, другой. Вакцинации, наказания, опыты, прибытие новеньких и убытие достигших десятилетнего возраста, обычная рутина. Ни разу, за эти два года, она ничем не выделяет его, никогда не остается наедине. Она, словно стыдится того, свидетелем чего, он стал, в свое время… Стыд женщины высшего круга к детенышам, почти животных?!! Глупости!!!

Они, словно затаившись вдвоем, чего-то выжидают…

Незадолго, до его десятилетия, подопечные, как всегда, весело и шумно, раскидав свои тела, среди подушек дивана, просматривают старинные гравюры. Богиня, дает короткие и емкие комментарии, к каждой картине, которые сопровождаются радостными охами и ахами. Только она может, так точно описать, внезапную смену полутонов в пейзажах. Объяснить наличие теней и полутеней. По довольному тону чувствуется, что ей и самой нравиться прояснять подобные нюансы. Ее определения и слова, настолько изящны, что нет никакого смысла, даже «входить» в картины, все и так представляют, что там увидят. Внезапно, изрядную часть холла, заполняет изображение, написанное явно, не пейзажистом. Богиня, остановившимся взором, смотрит на голое тело женщины, подвешенной за связанные и вывернутые за спиной руки. На одной ноге, болтается привязанный камень; другая же – почти прижата к животу и полусогнута в колене. Несмотря на то, что лица не видать, вмиг притихшие дети понимают, что она испытывает страдания…

– Ой! Ах! Бедняжка! Зачем причинять человеку, такие мучения?!! – раздается взволнованный хор голосов, девичьей половины аудитории.

– Полагаю, что от нее хотят получить ответы, на какие-то вопросы, – произносит Богиня.

Захват! Имитация! Сундуки! Связь! Кажется, что сам воздух насыщен этими словами! Но они, беззвучно гремят, только в одной голове.

– Не существует таких вопросов, ради ответа на которые, можно подвергать человека такому, – твердо говорит он, глядя прямо в серо-зеленые глаза.

– Да! Да! Нет таких вопросов! – поддерживают его девочки. – Давайте, вернемся к пейзажам! Зачем рассматривать эти гадости?!!

– Тогда, что за листок бумаги, лежит у них на столе? – явно волнуясь, спрашивает Богиня.

– Я зайду и посмотрю, – произносит Донг. Его браслет сканирует исписанный лист бумаги и начинает переводить с древней латыни.

– Признаешь ли ты, виновной себя, в колдовстве? В участии в шабаше? В соитии с сатаной?

– Какие глупые и непонятные вопросы! – звучит вокруг. – Что такое шабаш? Колдовство? Кто такой сатана? Давайте, смотреть пейзажи!