И снова нагрянули терзающие воспоминания. На этот раз вспомнился сын тети Симы, тот полудурок, которого откровенно недолюбливала и дразнила Марина.

Как-то раз, приехав в гости к тете Симе, Марина с девочками играла во дворе. Ну как играла? Марина не особо налаживала контакты с жителями провинции (а кто они, девочки с отшиба, для центровой?). Но деваться было некуда, телевизора у тети Симы не было, а играть с ее сыночком – увольте. Так вот, ничего более умного не придумав, Марина подбила девочек на забавную, как ей казалось, игру: подразни дурачка. И юбочная ватага принялась дразнить бедного парня. Как оказалось, это было весело. А тот, совершенно не понимая повода к всеобщему веселью, просто улыбался.

Дальше – больше. Войдя в раж, девочки, не без подачи Марины, принялись плевать в малохольного. А потом и вовсе стали бросать в него комья грязи. А он стоял, как вкопанный. Стоял, улыбался и плакал, блаженный! Слезы текли по его заплеванному и грязному лицу. Боже, как это нелепо, гнусно и отвратительно! И этот взгляд! В жизни Марины никто и никогда больше не смотрел на нее так, как смотрел этот бедняга!

И тут же почему-то вспомнилась мама. И колечко, подаренное маме скоропостижно ушедшим отцом. Совсем не драгоценное. Но красивое. Да и стоит ли говорить о материальной ценности такой реликвии? Это кольцо для матери многое значило. Бывало, вечерами мать закрывалась ото всех и тихонечко плакала, крепко сжимая в руках мужнин подарок.

А Марина, сучка, как-то вечером тихонько забралась в мамину шкатулку и умыкнула оттуда колечко. Просто чтобы пофорсить перед друзьями. Взрослая уже была, в институте. Маме она, конечно же, ничего не сказала. И случилось же ей тем вечером в пьяном угаре кому-то это кольцо проспорить. И спор дурацкий и спорщики… Кому и за что, Марина так и не вспомнила. Да и никто после не подсказал. Весело было.

Марина вернулась под утро и тихонечко легла спать, как ни в чем не бывало. А мать после долго искала кольцо. Металась. Всю квартиру перерыла. Даже на домового грешила. А «домовой» или, скорее, «домовая», ничуть не смущаясь, все врала матери прямо в глаза. Признаться вроде было стыдно. Да и что оно, колечко? Ну, было – и не стало, другое себе купит.

То ли пропажа, то ли подкосившееся от возраста здоровье? После той пропажи с матерью стался первый серьезный приступ. Ее тогда, едва живую, скорая забрала. Две недели в больнице.

«… в больнице…». Вспомнилось Марине, как матушка ее умирала. Одна. На больничной койке. Никого рядом с ней не было. Ее тогда с очередным приступом положили. Марина, как положено, оплатила врачам лечение, словно откупаясь от ненужных забот, и укатила на курорты. Досматривать мать ей никак не хотелось. Да и к чему? Она-то в больнице, под присмотром врачей. Выкарабкается.

А мать не выкарабкалась. Не в этот раз. Она перед смертью все звала свою единственную дочь, свою опору в старости и отраду по жизни. Все ждала ее, ту, во благо которой она всю свою материнскую жизнь положила. Ждала, надеялась, как могла, годила со смертью. Лишь бы еще раз, в последний раз взглянуть на свое ненаглядное чадо. Но даже очень сильные люди порой бывают не в силах изменить судьбу. Мать умерла прямо перед приездом Марины. Не дождалась…

«Мама, мамочка, прости!» – в слезах думала Марина. Лицо умирающей матери, вставшее, как наяву перед ней, словно раскаленное железо, жгло ее изнутри.

Воспоминания становились, все ярче и ярче, все жестче и жестче. Они сменяли друг друга, кружились вокруг Марины как разъяренные пчелы. Как зубастые пираньи, они впивались в истекающую кровью душу Марины, открывая от нее куски, чтобы вновь наброситься с неистовой яростью! Прежде робкая и незаметная, ныне Маринина совесть возвышалась над ней грозным палачом, безжалостно стегая ее плетью воспоминаний. А она, Марина, возомнившая себя могущественной колдуньей, стояла перед ней на коленях с нагой душой, покорно и беспомощно принимая все ее удары за прожитые годы!

Боль была просто нестерпимая! «Я больше не могу! Хватит! ХВАТИТ!!!» – то ли про себя, то ли уже вслух кричала Марина. Но ее никто не слышал в мире абсолютно чужих людей, цинично отгороженных друг от друга своими вселенными. Почти никто…

– Помочь? – послышался знакомый голос где-то из–за спины.

Это был Рыжий. Казалось, он всю жизнь стоял у нее за спиной, ни на секунду не теряя бдительности.

– Я больше не могу! – обессилено выдохнула Марина.

– Чего же ты на этот раз хочешь? – спросил ее Рыжий.

– Чтобы все побыстрее закончилось… – ответила Марина. Она не уточняла, что именно должно закончиться, не ругалась, не торговалась и не юлила. Казалось, она уже согласна на все.

– А чем ты готова пожертвовать? – спросил ее Рыжий, прекрасно понимая истинную суть желания своей собеседницы.

Марина полезла в «мошну» чтобы понять, чем действительно она готова пожертвовать.

А «мошна»! Прежде полная банкнот добрых дел, теперь «мошна» зияла пугающей пустотой. Ничего, ровным счетом ничего в ней не осталось. Как такое могло случиться? Но Марине было не до разбирательств. Она стояла перед Рыжим, измученная и совершенно опустевшая, как останки запеченного гуся на тарелке после празднества.

Рыжий указал пальцем на карман, в котором Марина крепко сжимала стеклянный шарик, теткин подарок. Рыжий кивнул головой, намекая на то, что жертва определена.

Марина, словно загипнотизированная, достала из кармана свою драгоценность и протянула Рыжему. Шарик в руках Марины ярко светился разными цветами, переливался и пульсировал, словно и не шарик это был, а кусочек какой-то загадочной звезды.

Рыжий взял в руки шарик и внимательно посмотрел на него. Шарик потускнел, перестал светиться и превратился в обычную безделушку, которой во дворе играет детвора.

– Безделушка, – равнодушно сказал Рыжий, глядя на шарик.

И глядя Марине в лицо, словно говоря уже не о шарике, а о ней, о Марине, добавил:

– БЕЗ-ДЕ-ЛУШ-КА.

А дальше все было, как обычно. Как должно было случиться ранее, но случилось гораздо позже, чем хотелось. Щелчок пальцами, стойка, бумажка с ответом, чувство падения сквозь облака…

***

Клиентка сидела молча и внимательно вглядывалась в прорицательницу, словно ожидая, что та вот сейчас обернется какой-то тварью и начнет скакать по кабинету. А Марина просто сидела, ничего не говоря. И смотрела куда-то: то ли вдаль, то ли куда-то вглубь, совершенно отрешенным взглядом.

Ничего не говоря, Марина вручила листок бумаги клиентке, нетерпеливо ждавшей хороших вестей. А там, на этом листке, ровным Марининым почерком было написано, что муж ее верный к любовнице своей молодой сбежал. Там было указано все: и кто та коварная разлучница, и где они нынче. Даже даты событий указаны. А в конце приписка: счастья с этим изменщиком не будет.

Дама читала листок, то багровея, то бледнея, то покрываясь пятнами. Весь шквал эмоций, бушевавших в ней, был без труда виден на ее физиономии. Но, надо отдать должное обманутой женщине, эмоции она держала в узде. Дочитав, дама тяжело поднялась, наспех поблагодарила прорицательницу, в благодарность сунула ей какую-то купюру и с тяжелым сердцем удалилась прочь.

Но Марине было абсолютно все равно. Она продолжала сидеть с потухшими глазами, ничего вокруг не замечая.

В «Бюро находок» ей при жизни уже никак не попасть. Надо учиться жить. С листком из «Бюро находок» Марина вынесла еще один подарок. Ценный подарок. Мало кто по достоинству ценит этот чудный дар. Рыжий, то ли сам, то ли по воле Всевышнего, вернул Марине ее собственную, неприглядную во всей ее красе СОВЕСТЬ. И все, что оставалось делать – это жить дальше, смакуя щедрый подарок Рыжего, «ускорителя» из «Бюро находок».

Тихо, на цыпочках, никого не тревожа и не ставя в известность, опустилась ночь. Смиренная и беззаботная, она пришла по обыкновению сразу после вечера, чтобы дать покой и сон истерзанному днем городишку.