К одному Учителю пришёл человек и спросил: «Ты Бог?!»

– Нет, – кротко ответил Учитель.

– Ты знаешь больше всех?!

– Нет, – кротко ответил Учитель.

– Ты мудрее всех остальных?!

– Нет, – кротко ответил Учитель.

– Так почему же ты думаешь, что имеешь право что-то говорить людям?!

– Мы все идём по одной дороге, и если я, или кто-то другой увидел яму, то его долг предупредить об этом всех остальных.

Как известно, театр начинается с вешалки, предприятие – с проходной, а государство – с границы. Разумеется, для тех, кто пересекает её из соседней страны, не имея чести пребывать в статусе гражданина державы, но являясь званым гостем.

Станцию Харьков некогда Южной железной дороги трудно назвать пограничной, однако с распадом СССР и образованием незалэжной Україны, ей досталась эта малопочтенная миссия.

Благополучно пройдя пограничные формальности на станции Белгород, мы никак не ожидали, что подобная процедура с українской стороны будет столь муторной и унизительной.

Здоровенный бугай, который вполне мог двигать наш поезд вместо локомотива, и дородная деваха с формами «а ля Рубенс в ауте», с нагловато-казённым гонором стали проверять паспорта и досматривать багаж. Девица в каждом чемодане обязательно находила вопиющий непорядок, но пассажиры были принципиальны, и со взятками дело упорно не выгорало.

Когда очередь дошла, наконец, до моей персоны, злость прикордонников удвоилась, и они уже позабыли всякие приличия.

Несмотря ни на что я не собирался поддаваться на их провокации, потому молча и, как можно более учтиво предъявил документы и багаж к досмотру.

Верзила «прожёг» меня будто рентгеном, после чего стал рассматривать мой паспорт, не забыв с откровенной злостью оторвать корешок карты прибытия.

Девица тем временем обследовала содержимое моего рюкзака с таким усердием, будто там могли находиться французские духи, которые запрещены к ввозу в Незалэжную. Однако, обнаружив лишь прожиточный минимум участника археологической экспедиции, явно впала в уныние, но виду не подала.

Впрочем, время стоянки поезда ограничено, поэтому все переживания Олеся (так бугай обратился к напарнице) отложила на «музыкальную паузу».

Через считанные минуты над величественным зданием «пивденного» вокзала зазвучит «Прощание славянки», тогда можно будет, в самых что ни на есть непарламентских выражениях высказать всё, что накипело за достаточно короткую жизнь в её необъятной груди номер семь по адресу «клятых москалей».

– Крым подарили этим свиньям, так ещё взятку давай за то, что хочешь там отдохнуть, – в сердцах ощерился небольшого росточка дед, вероятно, без снотворного, не способный соединять голову с подушкой. – А ещё лекарства нельзя провозить, будто я наркотики какие везу. Лучше бы контрабандистов ловили, а то норовят взятку содрать, где попроще!..

Дед ещё что-то ворчал себе под нос, но слов было уже не разобрать. Я придавил ухом казённую наволочку, но сон ушёл из обоих глаз по-английски, забыв сказать good-bye[8]. Прибегать же к испытанному методу почему-то не хотелось.

«Нервы», – подумалось мне, а сей недуг спиртным не лечится. Более того, калечится.

До тёплого моря нужно было ещё доехать, стало быть, единственный способ в данных условиях вернуть благость на душе – это метод самураев. Вдохнув побольше воздуха, напоённого запахом человеческого естества и нестиранных носков, я на минуту задержал дыхание и так повторил несколько раз.

После серии упражнений сердечная боль немного отлегла, голова стала непропорционально тяжёлой, и через минуту мной овладел мiръ грёз и любви.

С рассветом я почувствовал, что залiзниця в Незалэжной содержится, мягко говоря, не на должном уровне, машинистов набирают, видимо, в ближайшей пивной, а торговки плодятся пуще летающих кровососущих насекомых.

Не успело солнце окрасить небо на востоке, как по вагонам начали шнырять затрапезного вида товарки, мычащие на непонятном диалекте экзотические названия предлагаемого барахла. По опыту знаю, что стоит проявить малейший интерес, как они от тебя не отвяжутся, пока не впарят свой хлам или не доведут тебя до белого каления. Поэтому, не желая употреблять крепкое словцо, отделывался молчаливым безразличием.

Кое-кто из пассажиров, тем не менее, клевал на спекулянтские цены, и тогда в вагоне начинался невообразимый гвалт. По мере удаления одной торговки, подругу сменяла другая, поэтому вагон вскоре стал напоминать восточный базар.

Окончательно похоронив надежду сомкнуть веки, I’m прихватил казённое полотенце и подался в заведение. Должен отметить, что оно приятно удивило меня чистотой, поэтому моцион вернул так бездарно утраченное хорошее настроение.

После утренней молитвы и принятия священных даров, не мешало подумать и о хлебе насущном. Несмотря на то, что вагон помнил ещё князя Потёмкина-Таврического, кипяток вполне отвечал европейским стандартам. Вежливая проводница Света предлагала «джентльменский набор» всевозможных сладостей, список которых был утверждён, по всей видимости, Верховной Радой. Во главе «набора» стояли конфеты «Roshen», далее по пунктам американская и европейская отрава. Нисколько не соблазнившись данным ассортиментом, аффтор этих строк проследовал в родной отсек и расчехлил свой НЗ.

Хотя путешествую с тех пор, как начал ходить и говорить, с попутчиками знакомиться не особо тороплюсь. Но в данном случае пожилой сосед сам проявил инициативу, поэтому разговор завязался с пол-оборота.

Алексей Семёнович оказался военным пенсионером, хотя в каких войсках довелось служить, он не поведал. Зато с жаром набросился на нынешних реформаторов армии, особенно бывшего министра обороны и его любовницу, которые всё разворовали и оставили армию, по его меткому выражению, «без порток». Кроме этого они уволили всех «грамотных ветеранов», набрали пройдох и карьеристов, пустили на металлолом всю мощную военную технику, и так далее, и тому подобное.

Короче, все казнокрады, взяточники, воры, et cetera. Воевать никто не умеет, только штаны протирать да разворовывать.

Ларчик просто открывался. Семёныч попал под сокращение, пенсии для беззаботной жизни внуков, разумеется, не хватает. А они ждут не дождутся гостинчиков, которые дед позволял себе в Совдепии на весьма не хилое офицерское денежное довольствие. Отсюда и желчь бьёт фонтаном.

Дослушав внимательно до конца его убийственные доводы, ваш покорный не удержался от наводящего вопроса:

– Скажи, Семёныч, ты считаешь, что старая гвардия непременно должна была умереть на боевом посту. Сокращать её – государственное преступление, я правильно понял твой намёк?

– Я этого не утверждаю, – был ответ. – Но отношение к делу у ветеранов было намного лучше, чем у нынешних. Ответственность была, честь, совесть, патриотизм.

– А может, всё гораздо проще: просто раньше воровать смысла не было. Во-первых, за рубли кроме хлеба, водки и колбасы разве что спички купить можно было, да ботинки «прощай молодость», а сейчас всё что хочешь. Во-вторых, раньше пока двадцать пять лет не оттарабанишь, из армии не уволишься, если только без пенсии. Потому и служили с оглядкой.

Помимо всего прочего был «железный занавес», и если на гражданку уйдёшь, то чем заниматься? На завод учеником или военруком в школу? Даже охранником устроиться была проблема. Сейчас же широкий выбор, да и мiръ поглядеть сможешь, какой смысл за погоны держаться? Другие резоны и стимулы должны быть, а над этим никто голову ломать не хочет. Чисто советский подход. От того и все беды.