Попав в эту новую и необычную обстановку, я, конечно, первым делом попытался объяснить, что это, скорее всего, какая-то ошибка и меня не за того приняли. Но старший помощник лишь вяло отмахнулся от моих попыток что-либо сказать, однако заметил, что я не являюсь их пленником, а присутствую на «Вивицериане» в качестве гостя. На это я ответил, что обычно гости приходят сами, а не ждут, пока за ними вышлют головорезов. Складывалось впечатление, что они будто прекрасно знают, кто я такой и зачем им нужен.
Проигнорировав замечание, что наши понятия «гость» и «пленник» некоторым образом расходятся, Зимезиус приказал поднять якорь и готовиться к отплытию. После чего с наигранной любезностью настойчиво попросил следовать за ним в мою каюту.
Пройдя по верхней палубе, мы спустились вниз, на пушечную. Между рядов пушек размещалась часть команды, некоторые сейчас находились на отдыхе. Одни спали в гамаках, другие точили сабли и ножи. Отдельно сидели совсем непохожие на матросов люди. Как я потом узнал, это были солдаты, исполняющие на корабле обязанности абордажной команды. Они сидели вокруг небольшого бочонка, служившего им импровизированным столом, и во что-то играли. Судя по радостным и раздосадованным возгласам, игра была азартной.
Зимезиус отвёл меня в носовую часть корабля, где мы, миновав помещение, в котором складировалась парусина, оказались перед дверью в самый отдалённый закуток «Вивицериана». Старший помощник открыл ключом дверь, и мы зашли в маленькую каюту, имеющую форму овала. Впустив меня внутрь, он сказал располагаться здесь и закрыл дверь, щёлкнув два раза ключом в замочной скважине.
Каюта была примерно метра три в длину и около двух в ширину. С левой стороны у стены находились дощатые нары, которые, по всей видимости, могли быть подняты к стене, тем самым освобождали пространство в каюте. Когда я попробовал их поднять, то у меня ничего не вышло. На самих нарах лежал кусок мешковатой ткани, служившей отдыхающему подстилкой и одеялом. Нагнувшись вниз, я обнаружил продолговатый ящик-сундук, где среди всякого мелкого барахла в виде запасов свечей, мотков верёвки, крючков лежал журнал, в котором я сейчас и делаю эту запись.
Кроме того, в этой маленькой душной комнатке, насквозь пропитанной запахом сырости и плесени, стоял пустой ящик, который служил своеобразной тумбочкой и мог использоваться наподобие стола. На нём в массивном подсвечнике, имевшем форму блюдца у основания, теплилась толстая свеча. Одна из тех, что я обнаружил в сундуке под нарами. Свет был довольно тусклым, но его хватало, чтобы рассмотреть внутреннее убранство каюты и различать сделанные в журнале заметки. На противоположной от нар стороне, на полу, возле двери стояло ведро, о предназначении которого можно было догадаться. Над ним около двери, на уровне лица висело нечто, похожее на зеркало. Причём это было не такое зеркало, как в моём мире, чистое и совершенно ясно отражающее смотрящего в него человека, а тусклое, похожее скорее на какой-то начищенный жестяной поднос, в котором тем не менее можно было различить довольно чётко не только свой силуэт, но и черты лица, цвет глаз, а при желании, например, даже побриться.
Зеркало меня заинтересовало. Впрочем, наверное, как и любого человека, который видит перед собой зеркало и машинально в него заглядывает, дабы увидеть своё отражение. Я подошёл ближе. Но всё же света было недостаточно, и я повернулся к столу и взял с него подсвечник, обернулся снова и поднёс свечу ближе к лицу.
Я был всё тем же человеком, и моя внешность не изменилась. Это не могло меня не радовать. Так как я был бы очень разочарован обнаружить своё лицо, похожим на те отталкивающие физиономии моих сопровождающих, которые встретили меня на базаре в порту. Хотя, наверное, они совершенно искренне считали себя красавцами.
В отражении я разглядел прямой небольшой нос и слегка покрытый щетиной подбородок, который я импульсивно потёр пальцами, свои коротко стриженные волосы тёмного цвета, и на секунду промелькнувшая мысль «хорошо, что хоть не поседел» заставила меня иронично ухмыльнуться. Серо-голубые глаза, слегка ассиметричные брови, одна чуть выше другой, следствие прищуривания правого глаза в солнечный день или на ярком свету. Над правой бровью – маленький шрам. Напоминание о том, что нельзя быть излишне самоуверенным. В ранней молодости, занимаясь фехтованием, пренебрёг правилами защиты, не надев маску на тренировке, за что и получил случайный удар от напарника. В результате кожа над бровью была рассечена – и пришлось накладывать швы, что в свою очередь привело к формированию шрама. Ещё бы чуть ниже – и можно было бы накидывать на глаз чёрную повязку, что без сомнения вызвало бы одобрение у команды корабля, то и дело кидающей оценивающие взгляды на мою внешность.
Фехтованием я занимался на любительском уровне года три, иногда даже участвовал в кое-каких соревнованиях и занимал призовые места. Сейчас что-то мне подсказывало, что этот мой навык может очень пригодиться среди такого обилия клинков. Хотя что такое какие-то жалкие три года тренировок против этих людей, которые, как казалось, уже с детства держат в руках оружие. Другое дело – техника поединка: кто лучше владеет техникой, тот и доминирует в бою.
Раздался звук поворачивающегося в замочной скважине ключа, и в проёме открытой двери появился Зимезиус. Спросив, понравилась ли мне каюта, он, впрочем, не дождавшись ответа, бросил на кровать какую-то одежду, сказав переодеться, дабы не мозолить глаза команде в непривычном для них одеянии. Затем, немного подумав, добавил, что до прибытия мне вообще лучше не выходить отсюда. Когда же он собрался уходить, я решил задать ему беспокоящий меня вопрос – куда меня везут и когда мы вернёмся обратно. Старший помощник коротко бросил, что на все вопросы, возможно, мне ответит капитан. А про то, чтобы вернуться обратно, не может быть и речи; после этого ответа он вышел и закрыл за собой дверь.
Хороший я, наверное, гость, ценный, раз под замком держат. Хотя такое чувство собственной важности не приносило мне облегчения. Вернуться обратно мне нужно будет во что бы то ни стало. Это не моя реальность – и я здесь чужой. Да и вообще, если меня потеряют на работе, то быстро уволят и найдут нового администратора. А меня тем временем задушат долги по кредитам. Я и так с большим трудом устроился в эту компанию, где на вакантное место было ещё двадцать пять соискателей.
Рассуждая логически, я понимал, что попытаться вернуться обратно можно попробовать тем же способом, каким я сюда и попал. Вот только лезть одному под прилавок на базаре, я думаю, бессмысленно. Со мной должен быть кот. А это уже настоящая проблема. Где он теперь? Судя по всему – за ним постоянно следят, пристально охраняют.
Так, размышляя, я переключил своё внимание на одежду, которую мне принесли. Хорошо, что чистая, хоть и выглядит поношенной. На кровати лежали серая рубаха, тёмно-бордовые штаны и чёрный жилет. Ещё был тёмно-синий платок, который, видимо, можно было хоть на шею повязывать, хоть использовать вместо головного убора.
Переодеваясь, я осмотрел карманы одежды, в которой сюда попал. В одном нагрудном кармане рубашки были найдены две шариковые ручки, с синей и чёрной пастой. Одной из них я сейчас делаю записи. Не знаю, насколько ещё их хватит. Пытаясь уменьшить расход пасты, пишу мелко и стараюсь сильно не нажимать. Когда они закончатся, буду, наверное, осваивать чернила и перо… или чем ещё тут пишут? В другом кармане был обнаружен цветной календарь, который, как помнится, вытащил из почтового ящика в подъезде. На одной его стороне были месяцы и даты, а на другой – реклама какого-то туристического агентства. В центре пейзажа был изображён неизвестный мне средневековый замок, с мощными башнями и большим подъёмным мостом. Из одного кармана джинсов я извлёк пульт от кондиционера, из другого – массивный ключ от своей входной двери в квартиру. Это был длинный двусторонний ключ, с двумя бороздками, так называемая «бабочка на стержне». В связке с ним висел ключ от домофона.
