И вообще, всё было немного загадочно и чуточку страшно.

Хотя, почему немного?

Женька давно знал, что за ним следят, даже видел пару раз своих топтунов, да те особо и не таились. Им надо было знать, куда пойдет их подопечный, с кем встретится, с кем поговорит, кого еще надо будет внести в список для дальнейшей слежки. Топтуны работали грубо, но основательно, было ясно – дело достаточно серьезное, а раз так, то мелочей тут быть не может, потому, что из мелочей всё и складывается. Поэтому загадок для Женьки уже, можно сказать, не существовало, а было лишь немного страшно.

Успокаивало одно. Он, наконец-то, нашел этот контейнер и даже успел спрятать его в надежное место, хотя пришлось здорово помучиться.

Контейнер был небольшой, но очень тяжелый. Две ночи Женька, беспрестанно нырял, кантуя его по дну залива к берегу, поднимать на борт лодки не хотел, да и не смог бы он сделать это в одиночку, поэтому действовал скрытно, под покровом ночи, такие уж высокие ставки были в игре, да и дед, опять же, незадолго до смерти просил его об осторожности.

Дед успел и тайник Женьке показать, и как хитроумные замки действуют объяснил.

Тайный схрон находился не под самим домом, иначе можно было через доски пола простучать, а далеко в стороне, недалеко от силосной ямы, лаз же в схрон начинался вообще на противоположной, дальней стороне огорода.

История тайника была примечательная.

Незадолго до конца войны нашим контрразведчикам удалось напасть на след банды из числа дезертиров, предателей, пособников фашистов, которые отсиживались в этом убежище на окраине рыбацкого поселка. Дед знал об этом укрытии, давно приметил место в прибрежных камнях, куда можно было незаметно, и относительно безопасно подплыть на лодке, потому, что контейнер лежал в ста метрах от берега и ждал своего часа.

Колеса дедовой садовой тележки сильно вязли в песке под тяжестью находки. Женька, несмотря на ночную прохладу, обливался потом, но, все-таки, вкатил поклажу на высокий берег, откуда удобнее всего, быстро и незаметно можно было добраться до схрона, где он и спланировал спрятать загадочный груз

К рассвету работа была закончена.

Женька вкатил тележку поглубже в лаз, катить до самого тайника уже не было сил, вернул на прежнее место замаскированный кусками дерна люк и пошел в дом. Бросил в стирку грязную, пропотевшую рубашку, наскоро умылся и упал на неразобранный диван. И лишь засыпая, вспомнил, что втаскивая ящик в тележку, забыл сунуть туда маску и ласты, которые остались лежать на берегу.

Сознание снова вернулось.

Словно вынырнув с глубины, Женька глубоко вздохнул. Сенная труха попала в нос, и он громко чихнул.

Почти сразу же в дверном замке провернулся ключ, и кто-то тяжело протиснулся в комнату.

Женька закрыл глаза, притворившись, будто до сих пор без сознания.

Вошедший подошел совсем близко, было слышно его тяжелое дыхание.

– Ну, давай, очухивайся скорей, у нас времени мало, – мужской голос был низким, прокуренным, и сиплым, обладателю такого голоса можно было дать и сорок лет, и шестьдесят, и даже больше, потому, что так могли говорить только очень хорошо тертые жизнью суровые мужики.

Говоривший стоял у Женьки в головах, поэтому он не мог видеть его лица, да и темновато было.

Но тут щелкнул выключатель, по глазам ударил свет, Женька зажмурился.

Совсем рядом стукнули ножки стула, придвинутого к Женьке, а затем и сам стул застонал под тяжестью грузного тела.

– Наручники снять?

Коротко стриженый ежик седых до стиральной белизны волос, хрящеватый, неоднократно перебитый в драках нос, коротко прижатые уши, и маленькие, колючие глаза.

А больше всего поражали густая сеть крупных морщин, изрезавших лицо вдоль и поперек, и цвет лица, словно раскаленная медь.

– Ну, давай, руки то.

Мужик быстро ткнул в тяжелые браслеты маленьким ключиком, и Женьке сразу стало легче, даже голову чуть отпустило.

– А ты думал как? – словно почувствовав его облегчение, произнес незнакомец. – Я, милок, знаешь, сколько в этих браслетах отсидел? До костей стер.

Сиплый отвернул рукава клетчатой байковой рубахи, и Женьку поразили не столько розовые полоски кожи вокруг запястьев, сколько обилие наколок не только на крепких, сухих кистях, но даже на пальцах.

– Ты куда ящик то дел? Нашел ведь, а? Ну, признайся.

Мужик пошарил в карманах меховой безрукавки, достал из портсигара туго набитую папироску, выдавил огонь зажигалки.

А голове, действительно, стало легче, и тут Женька вспомнил, что когда после той удачной ночи он пришел рано утром на берег, то маски с ластами там уже не было.

Из дачников, ныне заселяющих бывший рыбацкий поселок, сюда никто купаться не ходил, уж очень здесь каменисто, и волна бьет так, что не зайдешь, не выйдешь без синяков, а то и похуже чего с тобой море сделает. Волнами за ночь смыть маску с ластами тоже не могло, Женька их не на песок, как ему показалось, а на высокий камень положил, когда из воды выбрался и приготовился контейнер дальше тянуть.

Кстати, вода удалила и отпечатки колес груженой тележки. Это хорошо.

– А ручонки-то у тебя слабенькие, куда уж тут железо таскать, надорвёсси еще.

Мужик поднес голубоватое пламя зажигалки к папироске, которую держал как-то странно, чуть ли не всеми пальцами, и пыхнул сладковатым дымом.

"Наркота", – подумал Женька, в носу снова защекотало.

– Слабак ты, – повторил мужик. – Попробуй, такую дуру из воды подыми. Но хоть, где лежит то, нашел? Ведь ты же нашел? И маску с ластами на радостях забыл, да?

Голос бывалого урки стал мягче, добрее, в глазах сверкнула слеза.

– Ну, ты сам посуди, что ты с этой штукой делать будешь, на что она тебе? Да и лет сколько уже с войны прошло, а морская вода она, знаешь, какая едкая, что хошь разъест. Пустые хлопоты, фраерок.

Мужик курил медленно, со вкусом, смакуя каждую затяжку, после которой задерживал выдох на две-три секунды.

– Ты нам только местечко покажешь, а дальше мы уж сами, фраерок… – Женьке понял, что урка медленно, но уверенно, по хоженой годами дорожке, впадал в наркотический транс, или попросту засыпал.

Резко стукнула входная дверь.

Быстро вошел парень в джинсах и кожаном жилете, одетом на голое тело, разукрашенном татуировками, но их было поменьше, чем у сиплого.

– Слышь, Бугор, баба сказала, что у деда тележка была, на которой он говно всякое на огород возил. Я всё обшарил и в доме, и в сарае – тележки нет!

Тот, которого парень в жилете назвал Бугром, затушил папироску в кулаке и опять повернулся к Женьке.

– Ну, а теперь что скажешь фраерок?

Глаза урки стали сухими и холодными, словно в них застыло олово.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – тихо отозвался Женька. – Помнится, у деда была тележка, но я давно её не видел, даже не помню, какая она из себя.

Старый урка тяжело поднялся со стула и медленно направился на выход.

– Только не до смерти, – обронил он на ходу джинсовому.

Парень подошел к Женьке совсем близко, дыхнул чем-то прокисшим, скривился в щербатой ухмылке гнилыми зубами.

– Ну, как? До трех считать или сразу скажешь?

– А что вы хотите услышать?

Первый удар пришелся в солнечное сплетение.

Женька согнулся от боли, дыхание куда-то пропало, надо было сжаться посильней, но удар снизу коленкой прямо в лицо опрокинул его на пол.

Захлебываясь кровью, бегущей из разбитого всмятку носа, Женька катался по грязному полу, пытаясь увернуться от ударов, который наносил ногами парень в кожаном жилете на голое тело.

Увернуться не получалось, носком ботинка попадало и по почкам, и по ребрам, и опять по лицу. Женька устал сопротивляться и замер, но и парень, похоже, не был готов к таким физическим упражнениям, он сильно дышал, часто сплевывая на пол тягучей коричневатой слюной, похоже, у него кровоточили десны.

– Хрен с тобой, сука, жить захочешь – скажешь, иначе совсем убью.

Тяжело отдуваясь, парень присел на стул.