С годами картина изменилась.

Яблоки всевозможных сортов теперь щедро лежали на прилавках городских магазинов, да и цитрусовыми мало кого можно было удивить.

Спрос далеких родственников на копченую рыбу северных морей вряд ли упал, но, судя по отсутствию на почте специфического запаха, в прибрежных водах она более не обитала.

Стемнело.

Анастасия вышла на улицу. Дождь ненадолго стих.

Она несла в руке так и не успевший просохнуть за день зонт.

Надо было бы зайти в магазин, но если еще неделю назад она знала, что сегодня ей необходимо купить, то теперь этот поход был, скорее, по привычке.

Владимир никогда не заводил с нею разговора о детях, не спрашивал, хочет ли Анастасия ребенка.

Она со страхом ждала этого вопроса, и кляла себя за то, что с самого начала их знакомства не сказала Владимиру, что не может иметь детей.

История была скверная.

Майор Щетинин клялся, что разведется с женой, что счастливее Насти не будет никого на всем белом свете, и Настя верила.

По молодости и отсутствию опыта в делах интимных она имела мало представления о способах предохранения от беременности, доверив это вопрос Николаю Ивановичу, как человеку взрослому, и достаточно опытному, женатому, в конце концов, и майор её не до поры до времени подводил.

Залёт случился под новый год, когда изрядно подпивший Щетинин потерял над собой контроль.

Они встречались в квартире, которую майор называл конспиративной.

На последнем этаже выщербленной северными ветрами пятиэтажки отчаянно дуло из неприкрытой чердачной двери за решеткой из грубо сваренных арматурных прутьев.

В квартире на пятом этаже тоже было холодно.

Майор включал шумный воздушный обогреватель, который доставал из пустого шкафа и ставил на грязном полу.

У стены с выцветшими обоями стоял разложенный диван, в котором лежало постельное белье, не новое, но чистое.

Всякий раз Настя спрашивала, не забрать ли ей простыни в стирку, хотя слабо представляла себе, как объяснит матери эту хозяйственную заботу, но майор сказал, чтобы не беспокоилась почем зря, и не задавала глупых вопросов.

Но вопросов у Насти стало больше, и главный – кто же тогда эти простыни стирает?

В конце года показатели в отделении милиции резко упали.

Город, хоть и небольшой, но суровый. И квартирные кражи имели место быть, и мордобой. Случалось, что и до поножовщины доходило.

Раскрываемость за последнее время резко снизилась, а тут еще и конец квартала, совпавший, как назло, с концом отчетного года.

Майора вызвали в управление. Вернулся мрачнее тучи, закрылся на ключ в кабинете.

Подчиненные ждали, как обычно в кино, звука выстрела из-за обитой коричневым дерматином двери, но через час начальник вышел живой и здоровый, только в крепком подпитии, втиснулся за руль милицейского уазика и порулил в сторону конспиративного дома, где уже с полчаса притоптывала ногами в старых сапожках на ледяном ветру Настя, вызванная майорским звонком.

Щетинин снимал стресс яро, как никогда.

Диван скрипел, деревянный подлокотник отчаянно лупил в соседскую стену, то увеличивая, то замедляя частоту ударов – майор никак не мог кончить.

Настя отвернулась в сторону, чтобы не столько закрыться от сивушного перегара, сколько не прикасаться к слюнявым майорским губам, продолжавшим шептать пьяные признания в любви, которыми порядком подуставший Щетинин тщетно старался вызвать оргазм.

О том, что она беременна, Настя узнала от подруги, оказавшейся более подкованной в амурных делах.

Подождала еще какое-то время, чтобы убедиться окончательно.

Убедилась.

Всё, что говорила подруга, совпало.

Словно в омут с головой, с размаху открылась матери, которая только и молвила: "Доигрался. А ведь я предупреждала его, черта рыжего".

Оказалось, майорская жена давно рассказала матери о связи своего благоверного с девчонкой.

Какую карту она хотела тем самым разыграть – осталось тайной.

Скорее всего, сама, будучи слабой на передок, и погуливая на сторону, рассчитывала, что комбинация сложится в её пользу, и постылый, давно переставший интересоваться ею супруг, отправится по этапу за связь с несовершеннолетней далеко и надолго.

Смущало только, что здесь на севере не может быть далеко.

Ну, тогда надолго, за малолетку мало не дадут, не посмотрят, что мент, успокаивала себя супруга.

А вот почему мать, прослышав обо всем, не поставила вовремя точку в отношениях дочери со взрослым мужиком, и, к тому же, семейным, Настя так и не узнала.

Понимая, что вести школьницу в больницу – позору не оберешься, городок-то маленький, договорилась со знакомой врачихой, служившей рядовым терапевтом в поликлинике, и имевшей опыт частных операций по прерыванию беременности, за что, собственно, и поплатилась когда-то, слетев с должности главврача краевой больницы.

Наработанная прежней высокой должностью привычка к хорошему алкоголю требовала денег, и врачиха скоренько назначила день и час.

Операцию проводила в ванной комнате своей плохо прибранной квартиры, усадив Настю на деревянную решетку, брошенную поперек холодной ванны с засохшей грязью по краям, и велев поставить согнутые в коленях ноги на крышку стиральной машины напротив.

Дрожащими с похмелья руками, врачиха развернула завернутые в марлю инструменты…

– Пусть поспит. Устала сегодня в школе, и голова сильно болит… – мать решительно отвела от двери дочкиной комнаты вернувшегося с работы отца, подтолкнув его в сторону кухни.

В школе, однако, прознали – подружка разболтала, а кто-то еще и от себя приврал, слушок крепко загулял по этажам старших классов, и мать вызвали к директрисе.

Майорская жена тоже в долгу не осталась.

Уразумев, что раз нет тела, то нет и дела, решила зайти с другого конца, доверившись старому, испытанному армией несчастных жен способу – подать заявление на мужа его начальству.

Сработало, как ни странно, хотя ничего странного в этом не было, за последний год на бедного майора накатали столько телег за подписью и без, что челобитная от дорогой, и на все времена единственной явилась той самой каплей, которая.

Впаяли наотмашь всё: и пьянку и аморалку, пусть не уличенную, но, наверняка, имевшую место быть, жена ведь врать не будет, не чужая чай.

В итоге с погонами майору пришлось расстаться, да и с работой тоже.

А Настя ушла из школы.

Мать поплакалась отцу, что учиться стало невыносимо, уровень преподавательского состава оставляет желать лучшего, в вот в вечерней школе при судоремонтном заводе дочке будет полезней, тем более что пора думать о будущей профессии, а должность бракера отдела технического контроля не хлопотная, можно будет в служебное время к экзаменам в институт готовиться, а там видно будет.

На том и порешили, отец обычно не протестовал.

– Здравствуй, Настена! – окликнул девушку хриплый голос, когда она шла в сумерках едва начавшегося рабочего дня через склад в заводскую лабораторию.

Вчерашний начальник отделения милиции, облаченный в камуфляжную куртку заводского охранника, стоял у сложенных в высокий штабель металлических поддонов.

Настя слышала, что Щетинин ушел из дома, но где он теперь, и кто он теперь, была не в курсе.

Мать старалась не будить в дочке воспоминаний, ну было, и прошло, что уж теперь, назад не отмотаешь, сама виновата, но основную ношу вины за всё происшедшее мать, все-таки, брала на себя.

– Как живешь то, Настюха? – бывший майор шагнул вперед, но его бросило на ржавый металл, и Настя поняла, что он пьян.

– Ты это, погоди…

Щетинин тяжело присел на поддон, дрожащей рукой вынул из кармана надорванную пачку дешевых сигарет, несколько штук выпало на землю

– Ну, зачем вы так, Николай Иванович? – Настя присела на корточки, стала собирать упавшие сигареты. – Вам же нельзя пить!

Неожиданно две сильные ручищи обхватили её за голову, притянули к себе.

– Прости меня, девочка моя.