…И все-таки мы поженились. На свадьбе она была неотразима, я глядел на неё и думал: за что же мне такое счастье? Оправдывает меня только то, что был молод и глуп. В постели она была холодна и так же высокомерна, как и в жизни. Она, будто снисходила до того, что позволяла себя любить. Я обнимал каменную Галатею. В жизни она железной хваткой контролировала ситуацию, мне было предписано делать то-то, говорить то-то и далее, по списку. И я, мастер спорта, чемпион города по боксу… подчинялся. …Её ум и красота делали многое: сначала мы получили однушку, затем, когда родился сын – двушку, и это была только её заслуга. Это уже потом, когда я «раскрутил» своё дело, мы построили дом, из которого сейчас я твердо решил уйти.

Понадобилось несколько лет, чтобы я понял, что нахожусь в постоянном напряжении рядом с женой. Что наши разговоры – это сплошь решение бытовых проблем, а наши интимные отношения и вовсе – фикция. То, что сначала притягивало: загадочность и непонятность, при сближении оказалось тем, что буквально на всё мы смотрели диаметрально противоположно и консенсуса просто не наблюдалось. Жена могла удостоить меня подобием улыбки лишь тогда, когда я оценивал её новый наряд, прическу, маникюр. …О руках надо сказать отдельно. Руки были её несчастьем. При стройных ногах, статной фигуре и красивом лице, у неё были совершенно рабоче-крестьянские, крупные, некрасивые ладони, будто она всю жизнь работала техничкой, либо овощеводом. Когда я охладел к ней, мне доставляло садистское удовольствие невинным голосом спросить:

– Лена, извини, я нечаянно надел твои перчатки. Они тоже черные. И тоже десятого размера. (Или что-то в том же духе).

Она просто стервенела от таких подколок, и, что самое главное, бешенство своё она не могла выразить словами – ведь она считалась признанным совершенством, и обидеться – означало признать изъян. Кроме того, у неё напрочь отсутствовало чувство юмора, и даже самые невинные шутки (не саркастические, как предыдущая), она не принимала, более того, считала неуместными.

…И все-таки, мы жили. Сначала я её любил, и мечтал добиться взаимности. Потом родился сын, которого я полюбил всей душой. Мы постоянно что-то с ним делали: лепили, рисовали; катались на лыжах, санках, коньках; плавали в бассейне; собирали из конструкторов танки, самолеты, крейсеры. Когда он немного подрос – по моим стопам пошел в секцию бокса, где делал большие успехи. Мы пропадали на рыбалке и охоте, благо дело, мне хватило ума не растерять последних друзей. Именно там, на охоте, в мужской компании, сын задал мне свой недетский вопрос:

– Пап, а ты маму любишь?

Я кивнул головой, а он, подумав немного, спросил:

– А почему же тогда вы никогда не смеетесь вместе и не целуетесь?

Что я мог ему ответить? Сказал честно, глаголом прошедшего времени:

– Любил…

– Понял, ответил сын, – кода я вырасту и женюсь, у меня будет по-другому.

Вот такой простой и такой наивный вопрос, ответить на который было нелегко, но именно тогда мне пришла в голову мысль: надо что-то менять…

…Возникает резонный вопрос: на чем же продержался так долго наш брак? Ответ будет парадоксальным и шокирующим для многих: на нелюбви. На равнодушии. Жизнь каждого из нас протекала изолированно от жизни другого и каждого это устраивало. Да, мы ели за одним столом, спали в одной постели, жили в одном замкнутом пространстве дома…, и были совсем чужими. Иногда мы могли неделями не разговаривать друг с другом – и не потому, что поругались, а потому, что нам нечего было сказать. При этом все считали нас идеальной парой. Потому как главное у нас было – показуха. Если надо было куда-то идти вместе, мы и были вместе: статные, красивые, элегантные. Вот только, что за этим стояло, одному богу известно. Она, впрочем, всем была довольна: её жизненные приоритеты были соблюдены.

На одной из таких «обязаловок» – встрече выпускников нашего ВУЗа мы в очередной раз «блистали»: у жены был умопомрачительный наряд, вокруг неё вились несостоявшиеся поклонники, она была в своей тарелке, и, естественно, цвела. Я же смотрел на восторженных ухажеров и думал со злобой:

– Почему я? Почему именно я попался в эти сети? Почему не кто-нибудь из вас?

…На вечере же я пообщался с Машей и Василием (жена не снизошла), и уже белой завистью позавидовал их счастливым и абсолютно довольным лицам.

– Рад за вас, ребята, – совершенно искренне сказал я им.

– Знаешь, я тебе очень благодарна за Васю, – засмеялась Машка, – за то, что отправил его тогда вместо себя…

…У меня были женщины. У жены, наверное, тоже были любовники, ведь ей было жизненно необходимо, чтобы кто-то ей восхищался, боготворил – это было её кредо.

…Что было главным для меня? Поэтапно: сначала она, потом сын. Интимно-личное пространство последние годы было незаполнено (случайные связи не считаю), пока…

…Мы допоздна засиделись за годовыми сверками с главным бухгалтером фирмы Дарьей Викторовной, женщиной средних лет, полненькой и миловидной.

Было уже темно, и я предложил подвезти её до дома. В машине у неё зазвонил телефон, звонила видимо, подруга, и Дарья пригласила ту в гости на пельмени.

От слова «пельмени» у меня засосало под ложечкой (дома меня кормят исключительно чем-то безвкусным, диетическим), и когда мы подъехали к её дому, не удержался:

– А пельменей-то много налепили, Дарья Викторовна?

– Много, – засмеялась она, – хотите?

– Очень! – обрадовался я приглашению.

Дома у неё было до того уютно, что я почувствовал умиротворение – именно таким в моем представлении должен быть дом.

– Кушать будем в гостиной. Сейчас футбол начинается – не хочу пропустить.

– Вы что, футбол смотрите? – я обалдел, причем сразу по двум причинам: во-первых, потому, что мы можем ужинать в гостиной, что в моём доме категорически запрещалось; а во-вторых, потому, что коллега по работе увлекалась мужским видом спорта.

– Да, – смутилась она, – я страстный болельщик. Муж научил, Серенька…, а потом взял, да и сбежал к другой…

– Бывает, – постарался нейтрально ответить я, – а за кого болеете?

– За Зенит, а вы?

– И я! Поболеем! Ещё ни разу не встречал болельщика – женщину!

…Пельмени были вкусными, футбол – динамичным. Где-то в конце второго тайма (наши выигрывали с крупным счетом), к адреналину добавился тестостерон, и я, пройдя за хозяйкой на кухню (она разливала чай), обнял её, и выжидательно посмотрел в глаза.

– Не уволишь? – засмеялась она…

…Обыкновенная женщина. Милая, жизнерадостная, добрая. Я полюбил её всеми своими нерастраченными чувствами. Я словно выбрался на свет божий после затяжного пребывания в ледяном царстве Елены Прекрасной.

…Такого у меня не было никогда. Почти в сорок лет я открыл для себя всю силу счастья от безумных соприкосновений тел и слияния близких душ. Я даже и не знал, что так бывает. Днем я постоянно видел её на работе, мы перекидывались несколькими фразами, взглядами – это вселяло в душу радость и удовлетворение жизнью. Её глаза были то грустными, то серьезными, задумчивыми, веселыми, иногда смешливыми, но всегда – настоящими. В них была жизнь. Холода в них я не видел никогда!