— Ну, здравствуй, милая, — МакКинли почти пропела это, растягивая гласные. — Неужели, ты уже боишься меня?

Джей по-турецки села на каменный пол, прямо перед девушкой, почти касаясь своими коленями ее, покрытых корочкой запекшейся крови — привычка ДеЛюкс носить строгие юбки-карандаши сейчас сыграла с ней очень злую шутку — и с нескрываемым, беззлобным, любопытством уставилась на агента, буквально впиваясь цепким взглядом в лицо напротив.

Холли, затуманенным страхом умом все же сообразила, что только что ей был задан вопрос. А зная царящие среди подобных людей нравы и их не очень терпеливый характер, лучше всего было ответить. ДеЛюкс нерешительно кивнула. Хотя, конечно, в ее состоянии это больше напоминало судорожное сокращение мышц шеи, повлекшее за собой маловразумительное действие — такие дергания обычно случаются во время эпилептических припадков. Впрочем, МакКинли этот жест был растолкован абсолютно правильно, но ответ заставил ее снова расплыться в улыбке, больше, правда, походившей на кровожадный оскал.

— Слишком рано, милая, — МакКинли склонила голову на бок, из-за чего весь ее образ стал похожим на куклу из фильмов ужасов — с такими же пустыми, темными глазами и сумасшедшей улыбочкой. — Я еще не успела ничего сделать. Бояться надо не сейчас, — последнюю фразу киллер произнесла доверительным шепотом, многозначительно поджав губы и несколько раз кивнув головой, словно китайский болванчик.

Холли не успела осознать, в какой момент лицо этой женщины оказалось настолько близко, что стало видно белые крапинки рассыпанные по черной радужке огромных глаз, находившихся сейчас на одном уровне с глазами агента. Но вот прижимающееся к щеке прохладное, широкое лезвие ножа, в одно мгновение извлеченного киллером из кармана, напрягало сейчас куда больше. Не выдержав эту игру в гляделки, агент зажмурилась, чувствуя, как из-под трепещущих ресниц потекли теплые слезы. Девушку ошутимо трясло, однако, с подступающей истерикой совладать было необходимо — никто не дает гарантии, что у этой сумасшедшей женщины хватит нервов для сцены и она просто не перережет ДеЛюкс глотку.

Нож прижался к щеке плотнее, слегка мазнув острием по скуле, отчего почти сразу на этом месте выступила крошечная алая капля.

— Кровь — это всего лишь жидкость, дорогая, — голос уже звучал откуда-то сверху, словно теперь киллер стояла почти прямо. — И прекрати сейчас же реветь. — другую щеку обжег такой сильный удар, что в голове у пленницы запульсировало, а с разбитых губ по подбородку скатилась еще пара горячих капель крови, алыми пятнами расцветших на белом воротнике рубашки. — Предупреждаю, тебе сейчас действительно лучше заткнуться.

В голосе киллера теперь слышна чистая, ничем не прикрытая, адская злоба. Холли не решается открыть глаза, боясь натолкнуться на чужой, полыхающий гневом, взгляд. Девушка старается успокоиться, начиная глубоко и размеренно дышать носом, мысленно считая до десяти. Пощечина вышла настолько хлесткой и саднящей, что в голове до сих пор не утихла пульсация и высокий звон.

Джей в свою очередь с каким-то сумасшедшим, садистским удовольствием наблюдает за девчонкой, чувствуя, как ненависть бурлит в крови, застилая глаза красной пеленой. Холодные, почти ледяные, пальцы приятно покалывает при контакте с чужой горячей кожей, и ДеЛюкс в ужасе распахивает глаза, ощущая крепкую хватку на своей шее.

МакКинли давит не сильно, но уверенно и достаточно для того, чтобы легкие начало неприятно покалывать от недостатка воздуха и под чужой ладонью судорожно забилась синяя жилка. Агент вскидывает руки, желая отцепить женщину от себя, однако та успевает особо удачно перехватить нож и полоснуть им по ладони Холли, глубоко пропарывая плоть. ДеЛюкс хватает ртом воздух, а по щекам вновь почти неконтролируемым потоком начинают струиться слезы, однако рука с шеи пропадает, позволяя девушке, наконец, захрипев, насытиться кислородом.

Киллер раздосадованно цокает языком, глядя на бесплодные попытки Холли подавить подступающую к горлу мерзким, скользким комом истерику, присаживается перед пленницей на корточки, старательно вытирая слезы с чужого лица. ДеЛюкс передергивает от прикосновения ледяных ладоней к своим щекам, а иррациональность этих действий заставляет мозг начать судорожно работать. Именно в этот самый момент осознание собственной никчемности больно бьет по дых.

Ей просто невероятно страшно — она видит нескрываемое безумие в чужих глазах, размышляя о том, как быстро киллеру надоест ее мучить и в какой именно момент терпение этой женщины лопнет окончательно. А еще Холли старается не плакать. Ее ведь не этому учили в развед-академии, но сейчас человеческое начало берет верх над запрограммированным разумом — жить хочется больше, нежели оставаться на такой работе. И пусть бы ее считали дезертиром, но она хотя бы спасла собственную шкуру, которая, несомненно, дороже всего остального.

С самого начала Холли боялась — когда некто, в сопровождении Профессора Цета (девушка узнала его по голосу и характерному немецкому акценту), привезли ее в этот старый заброшенный дом и приковали в подвале, она уж было подумала, что ее ждет самая жуткая гибель — смерть от обезвоживания. Но оставленная полуторалитровая бутылка воды, которую ДеЛюкс каким-то чудом удалось растянуть на довольно длительный срок, гласила об обратном. По видимому, агенту была подготовлена другая участь.

Спустя несколько дней, увидев первого живого человека, Холли, сначала, было, обрадовалась, однако ее излишняя эмоциональность снова навредила делу. Спасать ее никто не собирался — зато возможность издеваться над ней абсолютно безнаказанно у киллера была в полной мере.

— Давай без истерик, дорогая, — МакКинли свела темные брови к переносице, заглядывая в чужие глаза; ее терпение действительно начинало иссякать. — Я в любом случае убью тебя. Но насколько болезненной будет твоя смерть — зависит только от тебя, — словно в подтверждение своих слов киллер отвесила ей пару сильных, увесистых пощечин; голова ДеЛюкс безвольно мотнулась из стороны в сторону, словно у тряпичной куклы.

Цепкие пальцы впутались в каштановые кудряшки агента, обычно собранные в аккуратный пучок на макушке, но сейчас растрепанно торчавшие в разные стороны; Джей не без удовольствия грубо потянула мягкие волосы, заставляя девчонку резко вскинуть голову, отчего та ощутимо приложилась затылком о стену.

— Скажи мне, милая, что ты видишь? — киллер понизила голос до свистящего, предостерегающего шепота.

— Чудовище, — Холли почти выскуливает это, чувствуя болезненную пульсацию в затылке, усиливающуюся из-за зажатых в чужом кулаке волос.

— Я ожидала это услышать, — со спокойным смирением кивает МакКинли, словно соглашаясь с ответом пленницы.

Киллер, больше для извращенной забавы, нежели из раздражения на агента, еще раз дернула ее забавные мелкие кудряшки, другой рукой перехватывая тонкое белое запястье.

Хруст сломавшейся ладьевидной кости стал едва ли не музыкой для ушей киллера, в то время, как Холли, чудом сдержавшая крик, полный боли, взвыла сквозь плотно сжатые зубы.

— Я тебя предупреждала, дорогая, — МакКинли усмехнулась, резко поднимаясь на ноги, и потянув девушку за волосы, тоже заставила ее принять вертикальное положение.

Стоять ровно Холли могла с трудом — сказывалась общая усталость и истощенность организма, однако, виной всему оставался сковывающий, всепоглощающий ужас. Никто не явится в распоследний момент, чтобы спасти ее; Финн не найдет — а если найдет — не успеет спасти. В любом случае, ситуация абсолютно точно не в пользу ДеЛюкс. Ей остается только смириться со своим бедственным положением и терпеливо ждать скорой смерти.

Все, доигрались. Баста.

— Недолго осталось милая — не хочу с тобой возиться, — глядя на прислонившуся к холодной, влажной стене, ДеЛюкс, женщина подняла уже испачканный в чужой крови нож.

Агент, не знала, чем руководствовалась в тот момент, когда решила сопротивляться из последних сил, ударив киллера коленом в нос. Женщина охнула, едва не рухнув на пол, но в следующую же секунду воткнула нож по самую рукоять строптивой пленнице под нижнее правое ребро. Лезвие с чавкающим звуком вошло в плоть, кровь ДеЛюкс на руках киллера смешалась с ее собственной. Огромные глаза девчонки пораженно распахнулись. Она открыла рот, желая, видимо, что-то сказать, или вскрикнуть, но из горла не вырвалось ни звука.