— Мисс МакКинли? — удивление, смешанное с начавшим пробиваться недовольством, в его голосе слышалось слишком явно. — Я же приказал…

— Замолчите, — прервав мужчину зашипела она, отчего Карданвал, пребывая в подобии легкого шока от эдакой дерзости, действительно умолк.

Джей хмурила темные брови, глядя на магната как-то исподлобья, но при том, совершенно не зло. Она хотела что-то сказать или спросить, но в последний момент передумала, не зная, куда сейчас себя деть. Неуместная неловкость комом встала в горле, не давая вымолвить ни слова. Казалось, будто бы Джей ждала, что он что-нибудь скажет ей, может быть попрощается, но Майлз упорно молчал.

Они так бы и стояли, молча сверля друг друга взглядами, если бы МакКинли, наконец, решительно не протянула ему ладонь для рукопожатия, смотря снизу вверх. Такая смелая, отчаянная, но совсем не красивая женщина, которая отчего-то, внезапно и совершенно неправильно, запала Майлзу в душу.

Карданвал крепко сжал узкую, однако, сильную ладонь, улыбнувшись краешком губ, щуря голубые глаза, чувствуя поднимающуюся в груди непрошенную сентиментальную нежность, которую хотелось тотчас отогнать прочь.

«Я бы смог уберечь тебя, если бы ты позволила. Если бы подпустила ближе, Джей» — первый раз за все время он был бы честен с ней, если бы сказал это.

МакКинли чувствовала через ткань белой перчатки чужое живое тепло, и думала, что именно так и разгорается их совместный огонь, готовый уже сейчас сжечь их обоих. Это губительное пламя рождалось из одной искры. От одного прикосновения.

«Я бы согласилась на все твои авантюры. Я бы сумела залечить все твои шрамы, если бы у меня было такое право, Майлз» — впервые за многие годы она была бы искренна, говоря это.

Однако МакКинли первая разжала ладонь и, сунув привычным жестом руки в карманы, развернувшись, ушла. Она никогда бы не призналась в своей слабости перед этим мужчиной — просто не имела бы права. Как и сам Карданвал, не посмел бы допустить чего-то большего, чем просто игры на чувствах друг друга.

Они не друзья — никогда ими не были и не будут — один всегда будет стремиться задавить авторитетом другого, желая продемонстрировать свою силу и превосходство. Они не враги — слишком долгое время играли на одной стороне, чтобы при первой же возможности воткнуть нож в спину. Они просто союзники — временный взаимовыгодный альянс каждому принес определенную выгоду, но и заставил понести некоторые потери.

Не равные, не нужные друг другу; не станут ни друзьями, ни любовниками. Истреплют друг другу нервы, сживут друг друга с общей территории, не простят чужих ошибок, но наворотят их самостоятельно. Такие люди не могут существовать вместе — они жуткие, себялюбивые собственники, которым важно чувствовать только свою власть, свою силу.

Каждый из них пытался подстроить правила неизвестной игры под себя, что-то переделать, переиначить; соврать, вывернуться, бессовестно лицемерить перед всем окружающим миром, чтобы выйти победителем, чтобы доказать, прежде всего себе, что не слаб, что можешь обойти даже такого сильного противника, как этот.

Жить с амбициями, обнимающими мир и совестью, находящейся в зачаточном состоянии легко, но только вплоть до того момента, как на твоем пути встречается человек, еще более непробиваемый и холодный. Не проще ли тогда сдаться на милость победителю?

«Боги хранят злодеев, сэр Карданвал.»

«Мы отреклись от книжно-рыцарских титулов, чтобы спокойно сражаться за деньги и славу. Мы не романтики.»

Верно, ни капли романтизма. Не любовь, не влюбленность, даже не симпатия — временное увлечение. Просто игра. Обычная игра, где каждый не хочет проигрывать.

Но вот незадача: когда они затевали эту игру, знали, что проиграют оба?

========== Часть 11 ==========

Комментарий к

Предупреждения: Нелинейное повествование и Смерть персонажей (больше, правда, второстепенных - за основных они в этой работе сойти не могут)

Прошу обратить внимание, что с выходом данной главы рейтинг работы повышается до NC-17.

Если у вас есть патологическая боязнь крови или вы считаете, что детальное описание убийства - это мерзко - и вас воротит, то самое время либо закрыть работу вовсе, либо перейти на следующую главу (серьезно, особо впечатлительные - поберегите психику). По части развития сюжета в этом случае вы много не потеряете…

Воздух тяжелый, насыщенный водяным паром, сдавливал грудь, распирая изнутри легкие, которые начинало покалывать от обилия влаги, от невыносимой духоты хотелось выть, а от давящей на плечи неподъемной безысходности — лезть на стену. Синоптики, как всегда, прогадали с прогнозом, а их дождь, вылившийся на полторы недели раньше, неустанно поливал Лондон уже четвертый день кряду, изредка давая передышку измученному вечными осадками городу и не вполне довольным таким раскладом британцам.

Цундапп сидел на жесткой койке, устало подперев щеку рукой и слепо глядя в небольшое зарешеченное окошко, откуда открывался вид лишь на низкий небосвод, затянутый свинцовыми тучами. Монокль Отто возвращать никто не собирался, а потому немцу следовало бы начинать привыкать видеть мир четким лишь на половину, словно картину, серые краски которой слегка растеклись от дождя.

Всю свою никчемную жизнь оружейник посвятил работе над своими изобретениями, которые до поры неплохо кормили и его, и семью. Однако после того, как очередной его чертеж под ехидный смех работодателя отправился в мусорное ведро, Отто обозлился на весь этот свет и на правящую в нем силу.

Цундаппу хотелось создать что-то грандиозное; что-то, что позволило бы ему безнаказанно вершить чужие судьбы и принадлежать к недосягаемой для немца касте сильнейших мира сего. Жажда мести, тесно переплетаясь с жаждой власти, заставила мужчину забыть обо всем: о собственных неудачах, об изматывающей скуке, о семье.

Анна, его светлая, милая Анна, которую он так любил, к ногам которой обещал бросить весь мир, и маленькие Марта и Вендэль — сестра и брат, так удивительно похожие на красавицу мать — они все оказались лишними, ненужными в его новом мире, наполненном ядом, злобой и темнотой.

Только сейчас Профессор начал осознавать, какую же величайшую глупость он совершил, отрекшись однажды от жены и детей. За многие годы ничто не смогло заменить их присутствия в жалкой жизни Отто. Он жалел о своем поступке и мучился, не зная, как загладить свою вину перед самыми дорогими его черному сердцу людьми.

Высокая влажность и сравнительно низкая температура воздуха не могли пронять Грэма, который, сколько помнил себя, не особо жаловался на здоровье. Мужчина просто устал от тесноты камеры, устал от неразбавленной серости, сутками окружавшей его в чертовой Лондонской тюрьме — хотя, серость вокруг была все же не такая неразбавленная — его собственная, видавшая виды, оранжевая рубашка явно вносила робкий яркий мазок в общую картину. Но что угнетало его больше всего, так это почти непрекращающийся, хриплый кашель его сокамерника, всегда глухо отражающийся от стен и, кажется, уже въевшийся в подкорку. От этого звука Грэма против воли каждый раз бросало в дрожь.

Он снова невольно вздрогнул, услышав этот хриплый, надсадный звук, медленно перешедший в едва различимый, сиплый, а от того, почти не слышный, стон, отвернулся от небольшого окна, сквозь которое наблюдал за непрекращающимся ливнем, и каким-то совершенно для себя непривычным, новоприобретенным жестом взъерошил и без того растрепанные темные волосы, удрученно вздохнув.

Эйсер почти не поднимался со своей койки. Все чаще отказываясь от еды, он мог часами лежать почти неподвижно, то проваливаясь в беспокойную полудрему, то просто бесцельно глядя в потолок. Мерзкий кашель раздирал его грудную клетку изнутри, а легкие каждый раз отвратительно булькали, стоило лишь набрать в грудь побольше воздуха.