А потом она неожиданно заплакала:
– А ещё потомки Колобка-а-а-а… – вытирая слёзы крылом, запричитала «садовая голова».
Старшие Пшеничные остолбенели: им никогда раньше не приходилось видеть пьяных птиц.
– Вот Блин! Путается под ногами! – рассердился дед.
Бабушка Тюря раздражённо ткнула мужа в бок локтем, крепче прижимая банку с огурцами к груди:
– Опять ругаешься! Кыш надо говорить! Кыш! Кыш! Чуть банку не разбила.
– Ты посмотри, старая, какая беда с пичужкой приключилась… Ай-ай-ай… И всё из-за Ромовой Бабки. Она теперь не только молодёжь спаивает, но и птиц!
– Безобразие какое! – высказалась Тюря.
– Надо птичку с дороги убрать, а то так по ней и хлебомобиль может проехать… – посетовал Тёртый Калач.
Он оставил Тюрю одну у ограды и перетащил ворону за задние лапы в безопасное место рядом с мусорным контейнером, из которого вылетела стайка чумазых голубей.
– Вот здесь и посиди, дорогая, пусть за тобой сородичи поухаживают. А нам с бабушкой некогда, на день выпечки любимой внучки опаздываем.
Как только Тюря и Калач исчезли во дворе двухэтажного батонообразного дома, голуби окружили ворону кольцом.
– Ты кто такая? Это наша помойка! Это наш переулок! А ну убирайся отсюда! – загалдели злючки.
– Сейчас как зак-клю-ют… – икнула «садовая голова». – Я здесь проезд-дом, – продолжая икать, пьяным голосом оправдывалась ворона. Одним крылом она схватилась за голову, а другим попыталась прикрыть ободранный хвост: – Клю, клю, клю…
– Чего? Чего? – не поняли обитатели помойки. – Клю… клю… клю-ковки?
В ответ лесная гостья произнесла непонятные отрывистые звуки, которые помоечники расценили как согласие.
– Клюковку в Ягодном лесу ищи! Нет у нас клюковки!
Ворона снова икнула:
– Клю…клю… ключ потеряла…
Замарашки расступились перед незнакомкой:
– Ну иди тогда, ищи-свищи свой ключ! В городе Опаре что угодно можно потерять – и что угодно найти. Только в нашей помойке рыться тебе никто не разрешит. Здесь нет никакого ключа!
– Клю, – икнула, согласившись с голубями-помоечниками, ворона. Почти полностью протрезвев, она отряхнулась и, как перебравший груз тяжеловес, с трудом поднялась в воздух, оставляя Мучной переулок позади. – Как же так? Мы ведь птицы – одна большая семья! Но даже среди родственников надо быть начеку. Всё время надо что-то придумывать, изворачиваться… иначе – заклюют. Интересно, у хлеборейцев всё устроено так же, как у птиц, или по-другому?
«Садовая голова» парила над столицей, размышляя о сложной жизни и попутно любуясь архитектурой. На Загородном проспекте ей приглянулась библиотека, старинное здание с лепниной в виде колосков. На краю города квадратным пятном, на фоне картофельных огородиков, в окружении пугал, выделялся аэропорт. Над вороной мягко шёл на посадку хлеболёт, возможно, из соседнего города Тортищева, а может быть, с Дарницкого курорта, морского города, куда впадает быстрая и могучая Молочная река. За штурвалом летательного средства сидел авиатор Рулет.
Опасаясь столкнуться с хлеболётом, храбрая птица повернула в сторону железнодорожного полотна. На самом краю города Опары проживала стрелочница Ржаная Краюшка. Увидев пролетающую над хаткой чёрную незнакомую птицу, Краюшка выстрелила в воздух из ружья сушёным горохом.
– Моя хата с краю – ничего не знаю! – Стрелочница повторно бухнула из ружья. – Здесь летать запрещается! Только поездам можно ходить и мне с разрешения самого Ковриги!
«Ещё и со стрелочницей познакомилась! – сама себе сказала пернатая путешественница. – Теперь настала очередь посмотреть на железнодорожный вокзал».
Напротив перрона, к которому только что прибыл поезд из Тортищева, находилось самое высокое здание города Опары – хлебоскрёб. В целях безопасности «садовая голова» с ободранным хвостом села на плоскую крышу высотки.
В этот час хлеборейцев – хлебобулочного народа, различной выпечки – на вокзале оказалось предостаточно. Кого здесь только не было! Сытные Пирожки, Слойки, Пончики, Рулеты и Пироги, Ржаные и Пшеничные, Овсяные и Дарницкие, Булочки, Булки, Батоны и различные Дырники: Сушки, Бублики, Баранки, Челночки и Кольца.
Поезд из города Тортищева прибыл точно по расписанию. Столица хлебного государства всегда привлекала много туристов – Профитролей, Марципанов, Кексов, Пирожных, Тортиков и малюток Печенек. Последним из вагона вышел композитор Безе, автор оперы «Жила-была Ватрушка». Он, как и лесная беглянка, чувствовал себя в незнакомом городе неуютно.
К нему тут же подскочил носильщик – Капустный Пирожок.
– Куда желаете? – спросил он услужливо.
– А я даже и не знаю… – на фоне загорелых и смуглых опарцев Белковый Безе выглядел как белая ворона.
– Тогда в гостиницу «Золотое яблоко», – предложил носильщик.
«Счастливый… – позавидовала «садовая голова». – А мне гостиницу придётся искать самой. А если не найду, то останусь ночевать на улице…»
С тех пор как птица оказалась в столице, прошло уже несколько часов. День заканчивался, наступал вечер. И пора было подумать о ночлеге.
Пролетая через Базарную улицу над Мельницей, птичка оказалась на площади, где находился ещё один примечательный памятник. Огромнейший металлический букет состоял из ржаных, пшеничных и овсяных колосьев. Основание монумента украшала нравоучительная надпись: «Что посеешь – то и пожнёшь».
Вокруг памятника-снопа пронёсся на бешеной скорости белый хлебомобиль с красным крестом, за рулём которого сидел Докторский Хлебец, знаменитый врач. Ворону испугала сирена скорой помощи, и тогда она свернула на Блинную улицу, где находился самый странный памятник под смешным названием Блин Комом. Рядом со скульптурой стоял задумчивый градоначальник Коврига. Рассматривая памятник со всех сторон, он чесал затылок и всё время повторял, как заезженная пластинка, одну-единственную фразу: «Вот Блин!»
– Горе-то какое! – тихо произнесла ворона. – А памятник-то на Жамка похож, только ещё более пожёванный, – заметила «садовая голова», разглядывая причудливую скульптуру. – Как будто его все дикие звери в нашем Ягодном лесу по очереди жевали-жевали, а потом выплёвывали… Этот памятник, наверное, называется… – ворона призадумалась. – Горе… горе… горельеф! Удивительный город Опара! Чего здесь только нет!
Ворона решила, что не будет долго задерживаться рядом с горельефом, изуродованным хлебным изделием в виде хлебного памятника. Сделав крутой вираж и перелетев через Дрожжевую улицу, она неожиданно вновь оказалась в Мучном переулке, в том самом, где её заботливо прислонил к помойке дедушка Тёртый Калач.
Противень 2. Семья Пшеничных
Из трубы домика Ромовой Бабки не переставал виться сизый дым. Отравленное алкогольными парами облако висело над помойкой, как грязная простыня. Внутри контейнера с мусором по-прежнему копошились замарашки-голуби.
Оценив обстановку, ворона решила отдохнуть на балконе батонообразного двухэтажного особняка. Из полуоткрытого окна доносились радостные голоса и приятная музыка. «Садовая голова» с детства страдала любопытством, чужая жизнь всегда вызывала у неё жгучий интерес. Птица клювом отодвинула занавеску и увидела то, что обычно бывает скрыто от посторонних глаз. Зевака попала на хлебное семейное торжество.
Здесь проживали младшие Пшеничные: папа Батон, мама Булка и их дети – Рогалик и Каравай. Папа был адвокатом. Даже дома он не расставался с бабочкой – специальным галстуком, который носили все хлебные юристы. Одно ухо у него было больше другого, лопуховатое. Это было связано с тем, что в детстве на него наступил медведь, который оказал Батону огромную медвежью услугу. Папа полностью потерял музыкальный слух, зато приобрёл необыкновенно острое адвокатское чутьё. Обворожительная мама, мягкая и нежная, пухлая и воздушная, вела домашнее хозяйство и занималась воспитанием детей. Рогалик, старший, родился чуть-чуть недопечённым. Обладая вследствие этого тонкой кожей, он был чрезвычайно чувствительным. Именно по этой причине его увлечением было хлеборейское искусство, в основном поэзия. Между Рогаликом и младшим ребёнком, девочкой Плюшкой, была большая разница в возрасте.
