«Ягодный лес слишком мал для меня, – твёрдо решила для себя Зевака. – А полёты в другие страны и неизведанные места обогащают, расширяют горизонт, дают новые знания. Я должна познакомиться с хлебным народом, узнать, как живут потомки Великого Колобка!»

Опара-городок встретил ворону неласково. Пролетая над Перевозным предпортовым переулком, «садовая голова», как её прозвали сородичи, столкнулась с пожарной каланчой. Набив шишку, она с огромным трудом полетела дальше. А вдогонку несчастная туристка получила от главного пожарного Кренделя мощную струю холодной воды.

Осень в Опаре необыкновенно хороша! Городская садово-парковая культура у хлеборейцев была на самом высоком уровне. Но лесной беглянке некогда было любоваться красотами. Пернатой необходимо было обсохнуть, найти подходящее убежище, свить гнездо. В это солнечное утро горожане были заняты сбором урожая яблок.

Директор консервного завода Пончик лично следил за тем, как его подопечные Сладкие Пирожки собирали самые спелые и сочные плоды. Увидев парящую в небе чёрную зловещую птицу, работники от страха бросились врассыпную.

Пончик, уплетавший в это время сочное яблоко, единственный сохранил силу хлебного духа, спокойствие и храбрость.

– Куда? – прочавкал он, когда мимо него со всех ног пронёсся Брусничный Пирожок. – А работать кто будет? – Директор схватил нерадивого собиральщика за шиворот и приподнял.

– Все бегут – и я бегу, – семеня в воздухе ножками, промямлил подчинённый.

Пончик опустил испуганного Пирожка на землю и запустил в ворону огрызком, который угодил ей прямо в темечко.

– Видишь, как надо. В яблоках вся сила! Вот я яблоки ем и никого не боюсь!

– Ведь мы-то не едим, а только собираем, потому и страшно, – пытался оправдаться Пирожок.

«Садовая голова» так и не узнала, чем закончился этот диалог. Удар огрызком оказался не столько болезненным, сколько оскорбительным. Именно поэтому оставаться рядом с Пончиком и Пирожками дальше не имело смысла.

«Вот я и прилетела… – на лету выразила сожаление несчастная птичка. – На новом месте одни страдания. Все меня гоняют, никому я здесь не нужна. Что же делать?»

Впереди показался городской парк. Сверху он походил на миниатюрный Ягодный лес.

– Какое замечательное местечко!

Местность действительно оказалась восхитительной. Всё здесь казалось одновременно и родным, и чужим. Деревья – такие же, как в заповеднике. Только между ними не узкие тропки, а широкие дорожки, усыпанные тростниковым сахарным песком. На главной аллее, которая вела к величественному памятнику, застыли странные скульптуры кухонных принадлежностей: Венчики, Взбивалки, Скалки и Колотушки, два ковша – Большой и Малый. Каменные первые Пекари – старик и старуха, родители Колобка – возвышались в самом центре городского парка.

Издали казалось, что гранитные родители первого хлебного поэта и путешественника хлебом-солью встречают столичных гостей и горожан.

«Уж они-то не обидят», – подумала ворона, решив отдохнуть на холодной каменной композиции.

Сначала пернатая плавно села на голову старика, потом, как будто спускаясь по лесенке, перешла на голову старухе и только после этого соскочила на каменный хлеб. Опустив ободранный хвост в солонку и склонив больную голову, обезображенную большой шишкой, Зевака приступила к самому главному – к изучению хлебного народа.

– Вот они – настоящие потомки Великого Колобка! – с восхищением прошептала ворона, когда увидела неподалёку группу Сушек-близнецов и Бублика. Под руководством Булочки Вертуты опарцы делали зарядку, занимались ушу.

Птице так понравились грациозные и мягкие движения физкультурников, что она решила повторить за ними. Боясь ошибиться, от сильного усердия Зевака открыла клюв и расправила крылья, как ласточка. Пытаясь удержать равновесие, она неуверенно покачивалась на одной лапе, продолжая следить за Дырниками, хлебными изделиями, имеющими дырявые тела. Младшая Сушка обидчиво надула губки. Она неправильно поняла намерения незнакомой птицы.

– А что она дразнится?! – наябедничала Вертуте юная спортсменка.

Булочка тут же встала в стойку и повернулась к вороне, защищая дырявых учеников:

– А ну, кыш! Не мешай заниматься!

– Кыш, кыш, кыш! – как по команде, повторили за мастером спорта близнецы.

– Я вас в обиду не дам! – закричал Бублик, снимая с шеи шарфик и размахивая им в воздухе, как арканом.

Ворона вспорхнула с каменного подноса, который намертво сросся с праздничным хлебом, солонкой и первыми пекарями, и полетела прочь от семейства Дырников – хлеборейцев, внутри которых зияла пустота.

«Эх! Пролететь бы через пустобрюхость навылет! – размечталась ворона. – Может быть, тогда эти опарцы подобреют!»

Неожиданно рядом с ней в воздухе оказалась стая недружелюбно настроенных парковых птиц. Галки, голуби и воробьи попытались прогнать крылатую незнакомку.

– Впереди какая-то площадка… похоже, что детская… И там никого нет… значит… можно спрятаться… кар!!! – закричала ворона, отбиваясь от очередных преследователей.

Стоило лесной гостье приземлиться на горку, как пернатые мучители сразу исчезли, будто их и не было. Вдруг как из-под земли на огороженном участке оказались подростки – две Баранки и Крутон. Весёлая компания облюбовала сахарную песочницу, в центре которой располагался ещё один памятник – молодой Крендель с балалайкой. Шумные опарцы расположились на краю песочницы, достали бутылку рома и стали распивать её, передавая по кругу.

«Садовая голова» никогда раньше не видела алкогольных напитков. Она осторожно подкралась к подросткам, но юные опарцы не обратили на неё никакого внимания. После выпитого новые Дырники во главе с крутым Крутоном громко захохотали и замахали ручками, толкая друг друга. Птица осмелела и села на каменную балалайку. Она подумала, что наконец-то нашла тех, с кем можно подружиться. Только пернатая об этом подумала, как Крутон со всего размаха разбил об памятник пустую бутылку. Зелёные стекляшки посыпались в песок. Хулиганы вскочили с мест и запрыгали по детской площадке, как самые настоящие дикари.

– Кошмарр! Каррр! – проверещала лесная жительница, взмывая ввысь над парком. – Да здесь страшнее, чем в Ягодном лесу!

Из последних сил голодная и уставшая «садовая голова» перелетела через проспект Пекарей и попала в Мучной переулок, где было всего два домика – один большой, двухэтажный, другой поменьше.

Ворона уселась на крышу неказистой хатки Ромовой Бабки, чтобы передохнуть.

– Здесь наверняка проживает одинокий добрый хлебовек… – решила измученная птичка.

Над трубой домика кружевной струйкой вился сизый дымок. Ворона вдохнула благовоние, и у неё моментально закружилась голова. Одурманенная, она кубарем покатилась с крыши, как сухой осенний лист, и оказалась на земле, под ногами у четы Старших Пшеничных хлеборейцев.

Пшеничная старушка, которую звали Тюрей, выглядела величаво и носила высокую причёску в виде шишки. В правой руке она держала банку солёных огурцов, а левой цеплялась за мужа, дедушку Тёртого Калача. Пшеничного старика украшала шляпа, под которой угадывалась блестящая лысина. Это хлебное изделие было старой закваски. Сам по себе он походил на замок с секретом. Дедушка всё время улыбался, отчего на щеках проступали озорные ямочки. Несмотря на то, что погода выдалась тёплой, ноги старика были обуты в валенки.

Пьяная ворона сидела посреди дороги, распустив крылья шалашиком. Зевака покачивалась из стороны в сторону, выражение её клювика стало напоминать Крутона.

– Кар! Ха! Ха! Кар! Ха! Ха! – покатившись со смеху, весело прокаркала ворона. – А ещё хлеборейцы, потомки Великого Колобка! Кар! Ха! Ха! Кар! Ха! Ха!