– Как это произошло, вахтенный?! – учинил допрос капитан второго ранга, выскочивший полуодетым на палубу из командирской каюты, – Он что, сам с мачты нырнул?

– Нет, ваше высокородие. Боцман отправил его снять звезду с клотика грот-мачты.

– Что?!

– Думали, что посмеются, как водится. И дело с концом. А он полез. Ретивое взыграло!

– Боцман, вы отменили команду?

– Да куда там! Отменил и не раз. «Стой! – кричу, – Назад!» А он сделал вид, что не слышит. До бом-брам-реи в секунду взлетел, стервец. А оттуда уже и на клотик полез. Тут уж кричать нельзя – испугается, точно сорвется.

– Значит, не испугался?

– Никак нет! Но волна набежала, ударила в борт и мальчишку сорвало с мачты. Там наверху размах метров двадцать будет, никак не меньше. И я бы не удержался, слетел.

– Моли бога, боцман, чтобы мальчишка остался жив. Звезду с клотика… Голова у тебя или сморщенная жопа под фуражкой? Курсант второй день на флоте. Ознакомительное плавание! И вот на тебе!!!

***

Пелена исчезла и в грудь со свистом ворвался свежий воздух.

– Жив!!! Ваше благородие, жив! – раздались голоса вокруг.

Николай повернул голову, открыл глаза и увидел черное звездное небо с почти полным серебряным кругом луны, который все время куда-то стремительно двигался в результате жестокой качки.

– Предназначение… Я исполню предназначение. Слышишь ты меня, небо в алмазах?!

***

«Хозяин земли русской», как он сам обозначил себя в анкете первой российской переписи, которую только что завершил, все чаще проводил время в уютном Александровском дворце. Иными словами, на родине. Ибо именно в этом дворце Император Николай Второй и появился на свет.

– Таким образом, через два года мы закончим формирование Тихоокеанской эскадры, которая станет самым мощным флотом на Дальнем Востоке.

Сегодня, в два часа пополудни Государь принимал доклад Морского министра Павла Петровича Тыртова.

Рабочий кабинет Государя словно бы не был предназначен для приглашения туда посторонних. Он был теплым, комфортным и совершенно домашним и личным. Своей обстановкой кабинет как бы открывал посетителю внутренний мир Николая Второго.

– Здесь гораздо спокойнее, чем в Зимнем. И работается легко, – любил говаривать Император.

Огромная оттоманка, на которой удобно было валяться с книжкой; г-образный стол, совершенно заваленный документами; огромный письменный стол, за которым Государь трудился, абсолютно свободный и чистый. Здесь же была повседневная библиотека на тысячу томов. И фотографии, фотографии, фотографии…

– Я очень рад, что теперь сам могу фотографировать. Это роскошный отдых. Он позволяет от всего отвлечься и быть рядом с семьей.

Изображения семейных сцен и портреты членов царской фамилии, заправленные в рамки различного размера и цвета, были развешены буквально на каждом сантиметре стен и десятками стояли на столах и полках. Попадая в кабинет, посетитель как бы открывал для себя домашний фотографический альбом Императора и невольно становился новым, но, совершенно лишним и ненужным членом этой семьи.

– Государь открыт и весьма любезен. Император чрезвычайно обаятелен! – в таких восторженных тонах отзывались обычно люди, посетившие этот знаменитый кабинет. Им казалось, что они переступили через какую-то важную грань, за которой в домашней обстановке вершатся судьбы России. Но переступить, не значит – приобщиться.

Магия личности Николая Второго состояла в том, что он легкой полуулыбкой без всякого усилия создавал непроницаемое и невидимое пространство, которое отделяло его от простого смертного лучше бетонной стены. Это многих шокировало. Но несколько застенчивый Николай учился таким манерам, что называется, с младых ногтей.

– Не забывайте, перед Вами Самодержец Всероссийский, – наставляли посетителей сопровождающие их дворцовые скороходы, напоминавшие основы этикета.

Но наставлений большинству хватало ненадолго. Государь казался так доступен и прост, что его хотелось потрепать ласково по плечу. Он не умел и не любил отказывать. И потому должен был как-то останавливать скотское стремление людей к панибратству. И великолепно выучился это делать. Взглядом. Или резким переводом беседы на совершенно отвлеченную тему.

– Я долго вырабатывал в себе привычку к трудолюбию. И очень много занимался воспитанием воли, – с удовольствием подчеркивал Николай Второй.

– Ошибаются те, кто полагал Государя слабовольным или мягким. Своих решений он добивался неукоснительно. Беда лишь в том, что он о людях всегда думал лучше, чем они есть на самом деле, – говорили многие из тех, кто близко его знал.

К этому добавим, что вера в Божественное провидение часто заменяла ему настоящий анализ ситуации.

– Божественное провидение, как мы знаем из математики, дает неизменно результат пятьдесят на пятьдесят, – пошутил как-то известный академик Крылов.

И применительно к управлению Россией он, кажется, был прав.

Государь непостижимым образом легко растворял натуру любого посетителя в теплоте личного обаяния. Он действительно чувствовал живой интерес и уважение к любому, с кем общался. Но оставлял при этом собеседнику лишь одну привилегию – восторженно повиноваться.

Морской министр Тыртов перед докладом был буквально обласкан. Государь долго расспрашивал про здоровье и хлопоты его близких. Затем угостил папиросой из своего портсигара.

– Наш флот должен быть вторым после Англии. А по выучке, так и первым, – предварил доклад министра Государь.

Во время доклада он стоял спиной к окну, опираясь на подоконник. Николай был одет в красивую форму полковника гусарского лейб-гвардии полка, стоявшего сегодня в карауле.

– Промышленные мощности кораблестроения увеличены почти в два раза. Флот завершает переход на французские пушки системы Канэ, которые наши заводы выпускают по лицензии. Общая сумма потребных кредитов, Ваше Величество, обозначена в приложении, – продолжал Тыртов.

Николай Второй задумчиво покуривал, как обычно, асмоловскую душистую папиросу с золотым ободком на мундштуке. И чуть улыбался при этом в усы и бороду. Яркий свет падал на лицо Министра, позволяя видеть малейшие оттенки его мимики и настроения. Лицо же самого Государя было практически не различимо, на фоне солнца, бившего Тыртову прямо в глаза. Этот прием он придумал сам. И вставал так, принимая посетителей всегда. И совершенно не случайно.

***

– Тише, господа, тише!

– Осторожно, осторожно, не смахните ее, а то упадет!!!

– Держим, держим, держим, господа!

Группа кадетов и гардемаринов Морского корпуса в предрассветном тумане с завидным энтузиазмом скатывала с постамента и ступенек перед зданием Константиновского артиллерийского корпуса мемориальную шестифунтовую пушку.

– Катите ее, господа, катите!

– Господа, да ведь нас же за это в матросы разжалуют!

– Отставить слезы, господа! В Петербурге и без того слишком сыро.

– Уже десять лет мы от артиллеристов в этот день пушку на Большую Морскую перекатываем. И никого пока в матросы не списали!

– Морской корпус, вперед! На Большую Морскую!

И молодежь в кадетском обмундировании смело и задорно покатила пушку с грохотом по улице.

***

Генерал-адмирал Великий князь Алексей Александрович, главный начальник флота и морского ведомства приходился Николаю Второму родным дядей. Собственно, Тыртов делал доклад Государю от его лица. Ему самому докладывать мальчишке-племяннику все же неловко. Он по-хозяйски расхаживал по кабинету, скрипя сапогами и тоже, улыбаясь, излучал довольное сияние. И радоваться было чему:

– Шесть броненосцев, шесть крейсеров первого ранга и более сорока кораблей иных классов. Таков предполагаемый состав Тихоокеанской эскадры. Порт Владивосток будет закончен постройкой и оснащен береговой артиллерией через три года, порты Дальний и Порт-Артур – через два.

Тыртов закончил, сложил папку под мышку, насколько позволял его объемный живот вытянулся «во фронт» и вопросительно посмотрел на Государя. Обычно военные докладчики конец выступления обозначали звонким щелканьем каблуков и шлепаньем ягодиц. Но флотские манеры не предполагали столь показного лейб-гвардейского рвения. И Николай чуть раздраженно поморщился: то ли от неудачной порции дыма, попавшей в глаз, то ли от неприятной ему морской небрежности в этикете.