Рядом с каретой сверкнули две яркие вспышки и ужасающей силы взрывы потрясли центральные улицы Санкт-Петербурга.

Сначала звонко уплотнился воздух, затем брызнула мелкая пыль, запахло пироксилином и только после этого по ушам жестко вдарило кувалдой. Николай на минуту потерял сознание и провалился в тишину.

Тишину порвало дуплетное эхо взрывов, отправившееся гулять меж домов по над Невою.

– Слышу, значит живой, – очнулся от оцепенения Николай, – Настя, Настя, Настенька, – затряс он выпущенную из объятий спутницу за плечо.

В это время на них сверху обрушились обломки кареты, обрывки каких-то бумаг и куски свежего мяса. Бомбы сработаны были правильно: взрывная волна от них ушла вверх и унесла с собой на небо пару человеческих душ, сидевших в карете, и собственно саму чиновничью повозку. Души господь прибрал, а ненужное вернул на землю обратно. Уж извините, в изрядно потрепанном состоянии.

Раздались сухие щелчки револьверных выстрелов. Жандармы, сметенные взрывом с лошадей, пытались подняться на ноги на проезжей части. По ним открыли огонь террористы.

Увидев кровавую плоть на лице и шее Анастасии, Николай с отчаяния просто осатанел. Он отнюдь не относился к людям, которых парализуют острые ощущения. Напротив, в нем угроза жизни всегда требовала физической реализации и непременно агрессивного выхода энергии.

Оглянувшись в сторону кареты, он отчетливо увидел бегущего прямо на него бомбиста с револьвером в руке. Глаза – шальные. Улепетывает. Ему явно не до парочки, распластавшейся на тротуаре. Поэтому Колчак подпустил его к себе как можно ближе, а затем резким выпадом отполированного ботинка подставил террористу подножку.

Тот упал. Револьвер, выпущенный из рук, зазвенел потерянным серебряным рублем по брусчатке.

Далее все просто. На ногах Колчак оказался гораздо быстрее противника. Внятными от бедра пинками сбил поднимающегося бомбометчика с ног. Носком ботинка что есть силы врезал по кадыку, вгоняя башмак под нижнюю, хорошо выбритую челюсть бандита. Оставалось только сделать два шага до пистолета.

Но к револьверу пришлось буквально падать. Ибо за спиной гавкнул чей-то наган, и пуля царапнула Николаю плечо.

– Черт! Я же видел эту «страховку». Надо пристрелить его, пока еще могу.

Кровь теплой струйкой побежала по рукаву.

Подхватив револьвер, он прокатился по брусчатке и осмотрелся. Кони, как ни странно, стояли на месте, спутанные остатками упряжи. От кареты не осталось ничего от слова «совсем». Форменная фуражка возницы валялась рядом. Неподалеку дергался и стонал очевидно сильно контуженный взрывом один из «одинаковых». Кони сопровождавших жандармов беспорядочно с громким ржанием метались по набережной, сами наездники, контуженные взрывами, бездыханными трупами лежали на проезжей части.

К конвульсивно дергающемуся контуженному террористу издалека бежал еще один из «одинаковых». «Страховка» с противоположной стороны напомнила о себе двумя неточными, но громкими выстрелами.

– Сейчас этот косорукий успокоится и начнет палить прицельно, – подумал про себя Колчак, проговаривая это как сигнал к решительным ответным действиям.

Он еще немного откатился по брусчатке, окончательно уводя внимание стрелка от Анастасии. Затем перевернулся, привстал на колено, взвел револьвер и открыл ответный огонь по «страховке», стрелявшей из положения стоя.

Но прежде чем спустить курок, он глубоко выдохнул из себя весь воздух, приводя и руки, и голову в состояние совершенного покоя. Он как бы во сне лениво сделал первый выстрел. Понял по конвульсивному содроганию цели, что попал. И после этого, сделав вдох-выдох выстрелил второй раз. «Страховка» упала. Колчак побежал ей навстречу и с двух шагов выстрелом в голову добил.

Однако на лаврах почивать было рано. За спиной шарахнули один за другим выстрелы какого-то уж совсем монструозного оружия. Грохот был почище чем от бомбы.

– Похоже «Смит энд Вессон». В меня? – он снова повалился на брусчатку, на лету оборачиваясь в сторону стрелявшего.

Каково же было его изумление, когда он увидел, как подбежавший к месту взрыва «одинаковый» добивает бьющегося в судороге бомбиста.

– Интересно девки пляшут! – Николай на Урале знал только одну банду, добивавшую своих при отсутствии возможности помочь выжить. У остальных, такое поведение считалось полным безбожием.

– Ну что же, стало быть идем до конца.

Понимая, что из доставшегося ему револьвера стреляли еще и до него, и что все патроны могут быть уже стреляны, он лежа попытался прицелиться предельно тщательно. Однако только напугал выстрелом «одинакового»: тот обернулся и бросился бежать. Впрочем, делал он все это слишком медленно. А в нагане Колчака на счастье «притаился» еще один выстрел:

– Б-б-а-а-бах!! – тявкнул револьвер и «одинаковый» присел на одно колено – верный признак попадания в бедро или задницу.

– Однако, мне то что делать? У него же половина обоймы еще в его огромном «бульдоге».

Американский армейский «Смит энд Вессон» уверенно палил на сто саженей, и его огромная пуля без преувеличения делала в человеческом теле дыру, через которую можно увидеть солнце.

Колчак быстро перекатился до гранитной набережной, перекинул через нее свое легкое и ловкое тело и повис на руках с противоположной стороны, ногами найдя какую ни на есть зацепку. И вовремя! Пистолет в руках «одинакового» грохнул еще пару раз и затих, не обнаруживая цели.

– Да теперь я понимаю, почему Наполеон воевал без обозов! – мысли Николая сразу же унеслись к Анастасии. Стоит ей застонать или попытаться подняться, и оставшиеся в барабане пули «Вессона» придутся как раз по ней.

Рукав набухал от теплой крови. Колчак, осторожно переступая по выступу за бруствером набережной переместился незамеченный в сторону взорванной кареты. Слегка подтянувшись он лихо перемахнул за бруствер, оказавшись снова на брусчатке тротуара.

«Одинаковый», опираясь на одно колено беспомощно стонал. Видимо силы почти покинули его. Но пистолет он по-прежнему держал в руке, не замечая, однако, Николая.

Анастасия вжалась в брусчатку и от страха лежала совершенно неподвижно и даже не стонала.

– Умница! Только бы ранило ее не смертельно… – Колчак снова ощутил, каким дорогим человеком Анастасия стал для него, – Ничего, буду любить ее и со шрамом на лице…

Господи! Какие же все-таки фантазеры и романтики эти курсанты, студенты, кадеты и гардемарины! Напридумывают себе, бог его знает, чего!

Над вымыслом слезами обольюсь…

Как же это знакомо! Какой мальчишка не рыдал от воображаемых жертв и придуманных предстоящих подвигов?!

Вдалеке показался конный наряд жандармов, один из которых резко засвистел в полицейский свисток, призывая подмогу. «Одинаковый», понял, что не сможет убежать и отбросил пистолет в сторону.

– Все! – облегченно выдохнул Колчак и рванулся к Анастасии.

На именины они в тот день, разумеется, не попали. Николай привел Анастасию в чувство. И к счастью своему убедился, что кровь на ней появилась буквально с неба в виде ошметков чужих только что взорванных тел. А к ней самой никакого отношения, слава богу, не имела. Платье тоже не слишком пострадало, что мгновенно успокоило «звезду балета». После этого произошедшее сразу утратило для нее трагизм и стало вызывать скорее любопытство, чем ужас.

Пришлось будущую приму Мариинки от греха подальше отправить домой на извозчике. А Николай, как один из трех, оставшихся в живых лиц мужеского полу на месте преступления был задержан жандармами. Они пока не очень понимали, кто же перед ними – герой или соучастник преступления.

Так Николай Колчак впервые попал на страницы столичных газет и в поле зрения столичного Охранного отделения Департамента полиции.

***

В последние десять лет уходящего девятнадцатого века Россия буквально помешалась на табакокурении. На уличных афишных тумбах наряду с театральными объявлениями непременно красовались плакаты с рекламой табака от Жукова. Не отставая ни на шаг за ними шли постеры московской фабрики «Бостанджогло», питерских «Саатчи энд Мандгуби», «Лаферм» и других.