Бакинские нефтепромыслы – нарыв, Ленские золотые прииски – болезненная опухоль, ткацкие мануфактуры в средней полосе России – прыщи. И все это проявится в революции 1905 года. Даже самые передовые в мире Путиловские заводы или Нобелевский «Русский дизель» и те брызнут повстанческим гноем по улицам Санкт-Петербурга.

В России как ни в одном другом государстве был силен полицейский репрессивный аппарат. Министерство внутренних дел, Жандармский корпус, Корпус внутренней стражи, Охранное отделение с его десятками тысяч секретных агентов, которые, казалось бы, позволяли знать все и обо всех. Все это работало денно и нощно, не покладая голов и рук.

А террористические акты и политические убийства, потрясающие всю страну происходили в среднем через каждые три дня. Как по расписанию! Взлетали на воздух кареты с министрами, прокурорами, губернаторами. Гибли от пуль наемных убийц полицейские чины, члены царской фамилии, генералы… И репрессивный аппарат никак не мог остановить эту кровавую вакханалию, потому что сам в ней …немножечко-таки участвовал.

На этом парадоксе пока и остановимся.

Менялся облик державы. Расцветала ее индустрия. Приносили богатые урожаи огромные латифундии. Рушились сословные устои. Все это в судьбах наших героев непременно-таки отразится. Но читая данный текст, помните: все описанное имеет отношение менее чем к двум процентам российского населения. Только в жизни этих процентов происходит хоть что-то, достойное описания. Остальные девяносто восемь вполне укладываются в архетип тургеневского Герасима из «Муму». Пол и возраст при этом значения не имеют.

***

Итак, у одной из лучших учениц балетного разряда Анастасии Красавиной, стали сбываться сокровенные мечты: начались маленькие выступления на большой сцене.

Она играла крошечные партии сказочных эльфов или просто детей во взрослых спектаклях. Ей так же охотно давали заглавные партии в спектаклях детских, «Золотой Рыбке», например. Именно на детские спектакли и появлялась иногда императорская семья с «чадами и домочадцами».

И одно из таких появлений привело Анастасию к исполнению ее самого заветного желания! Юных актрис прямо в костюмах пригласили в императорскую ложу, чтобы вручить им конфеты. Они заходили туда по одной, делали глубокий реверанс и целовали руки Императрице Александре Федоровне и вдовствующей императрице-матери Марии Федоровне. Рядом стоял, сияя волшебной полуулыбкой, излучая неземной золотистый свет сам Государь. Его Императорское Величество.

Когда вошла Анастасия и совершила обряд приседания и поцелуев рук, Николай Второй вдруг оживленно спросил:

– А это Вы танцевали Золотую рыбку?

Анастасия не сразу нашлась и вместо ответа сделала еще один глубокий реверанс, уже в его сторону.

– Как это было устроено, что кольцо Царь-девицы нашли именно у Вас? – настаивал с расспросами Николай.

Анастасия пришла в себя и несколько сбивчиво, но объяснила маленькие хитрости театрального реквизита. Царь в ответ широко улыбнулся:

– Спасибо, я сам ни за что бы не догадался!

Улыбка Государя обладала неотразимым обаянием. Анастасия решила, что очутилась в раю и даже явно прозевала момент, когда приличия ради, пора уже было удалиться из ложи.

– Всего тебе доброго, дитя мое.

Вдовствующая императрица – мать царя даже чуть подтолкнула ее к выходу, вручая коробку конфет. Не знала Настя, что у Марии Федоровны из-за любовной связи Государя с Кшесинской к балеринам была особая глубокая неприязнь. В каждом намеке на пуанты она видела тень настырной вездесущей Матильды.

– О, боже! Мамочка! Все совершилось! Я на седьмом небе!

Это было какое-то слияние детской мечты с пробуждающейся чувственностью юной актрисы. Государь был не только тем человеком, чьим восхищением она по-детски дорожила. Николай представлялся ей тем мужчиной, которому она была готова отдаться немедленно и жить с ним всю оставшуюся часть своих лет. Не очень правда, понимая, что же такое «отдаться».

– Господи! Ну почему я не его? Он такой душка! Как бы я была счастлива, оставаясь с ним наедине! Он был бы моим хозяином, он бы берег меня, как свой любимый цветок. И для него я сделала бы все, что он только пожелает. Я стану такой, какой ему угодно будет видеть, чувствовать и предполагать меня! Я буду для него танцевать, танцевать, танцевать… Танцевать так, как никто не умеет, даже эта его Кшесинская!

Многие современники отмечали, что Николай Второй обладал магнетическим благостным обаянием, производил неотразимое впечатление как на женщин, так и на мужчин.

На выходе из императорской ложи Анастасия впервые увидела лица своих подруг совершенно новыми. В их глазах отчетливо читалась лютая зависть. Она ведь пробыла с Государем гораздо долее всех. Казалось бы, мечта всего детства сбылась. Но детство на этом, похоже, и завершилось.

– Девочки, милые, что с вами?

– Красавина всегда о себе много воображает!

– Да уж, не говори!

– А смотреть-то и не на что.

Они разговаривали между собой, нарочно не замечая ее и оставляя без ответа все ее реплики.

– Девочки, девочки! Ну разве так можно? Чем я провинилась?!

Она еще не понимала, что такое – удел примы. Олимп предполагает прежде всего гордое одиночество. Не понимала, что нельзя обращать и малейшего внимания на шипение гусынь-неудачниц, еще недавно бывших ей равновеликими подругами. Все! Жемчужину достали из ракушки. Это больно, непривычно. И Анастасия еще не осознала, что жемчужина – это она. А потревоженные створки раковины скоро навсегда закроются от бессильной зависти. И у нее, и у ракушек будет совершенно разная, иногда лишь пересекающаяся на сцене, буквально на минуты, жизнь. Они даже репетировать будут в разное время. Чтобы ей не мешать.

После всего пережитого, особенно после поездки из Царского села обратно в пансион Училища среди едва ли не шипящих на нее от досады бывших подруг, ей надо было где-то выплакаться, кому-то рассказать о том, что ее переполняло.

– Помилуй, детка, театр – это рассадник интриг. Здесь нет подруг и подружек, особенно среди равных. Будь ты трижды великой балериной, если не сможешь в этом содоме выживать и за себя бороться, дни твои на сцене сочтены, – выговаривала Анастасии немолодая уже (тридцать лет для балерины – возраст почти пенсионный!) Надежда Бурляева, пригласив восходящую звезду на чай в буфет-кондитерскую.

– Но как же так?!

– И ни в коем случае не реви. Слезы ничего кроме морщин не приносят.

– Но ведь так обидно! Больно…

– Страдания, вынутые наружу, уродуют лицо актрисы. Все плохое надо либо держать в себе, либо выбрасывать, легко через себя пропуская.

– Как это – легко?

– Как в танце. Легкость танца и легкость души идут рука об руку. Никаких слез! Что от бога дано – то наше. Что нет – то нет.

Может быть сама того не подозревая, Бурляева была совершенно «правильной» балериной, для которой выход на сцену – это всего лишь повод, чтобы образовать вокруг себя положительно настроенное общество. Вполне довольствуясь ролями в первом ряду кордебалета, она закатывала обеды и ужины, где встречались между собой и заводили полезные связи многие известные люди. К ней приходили балетоманы и меценаты, воротилы придворных интриг и гении современных финансов, господа офицеры разных возрастов и чинов, писатели, музыканты, художники и, разумеется, балерины.

Роль содержанки для актрисы балета была совершенно естественной в те времена. Хотя, пожалуй, времена прошли, а роль осталась. И богатые любовники балерин – это, скорее не предмет осуждения, а лишь повод для недоброй зависти:

– А у этой то смотрите – целый мужской гарем. Фабрикант Путилов для денег, композитор Скрябин – для театральной протекции, художник Коровин – для души, а вот гвардии поручик Модзалевский – не понятно зачем. Неужели на сцене напрыгаться никак не может? Ей еще и в постель кролика в эполетах подавай? Лучше бы уж поэта какого завела, он бы ей вирши сочинил и прославил, как Пушкин Истомину