Языка не знает?

Следующие полтора часа я пытался жестами и на разных языках попросить дать мне воды, еды и открыть клетку. Домработница предпочла игнорировать меня.

Ладно. Но это еще один вариант выбраться на свободу или не сдохнуть от обезвоживания. До вечера я забылся тревожным полусном, очнувшись только при возвращении звездюшки в компании таких же.

Девицы облепили клетку, и я впервые опьянел от нескольких глотков шампанского. Я не брезговал брать еду с рук – похрен что, но это калории и жидкость. Ловил ртом струи игристого, стараясь вобрать в себя побольше. Поссатьто я могу в любое время, чем выведу звездень из себя, та позовет бугая, я уделаю его и свалю…

Мысли о свободе и скорой мести пьянили не хуже шампанского. Я скалился в сторону Обуховой, рисуя в голове картины расправы. Да, коза, ты к концу недели будешь поводок в зубах приносить. Выдрючу тебя так, что ноги мне лизать будешь!

– Расходимся, девки. Папочка мчится порядки наводить.

Слова девицы отрезвили. На ней не было лица, голос дрожал, с меня не сводила испуганных глаз. Да и неожиданное прозрение, что я Руслан Ермаков, вряд ли пророчески свалилось ей на голову.

Значит, Обухов мчится сюда?

Интересно, закапывать, чтобы концы в воду, или освобождать, потому что хвост прижал Мезуров?

Впервые я пожалел, что так жадно нахлебался шампанского. Никогда его не любил, а теперь еще не в состоянии собрать себя в кучу, чтобы не упустить шанса освободиться.

Оставшиеся полчаса прошли в напряжении. Девица лихорадочно убрала последствия вечеринки, причем шампанское с плитки стирала куда увереннее и качественнее, чем мочу. Вот что значит тренировка.

Немного помялась возле клетки, но на мое игривое предложение выпустить все же не решилась. Отца встречала в лучших традициях Большого театра: заламывая руки, красиво роняя слезы и всячески раскаиваясь, что ситуация вообще имела место быть.

А я ждал. Ждал, когда смогу выбраться из клетки.

Обухов ворвался в квартиру, как будто полстолицы бежал ногами от своры голодных волков.

– Где?…

Но ему хватило одного взгляда из прихожей в глубь квартиры, чтобы увидеть меня. Он отодвинул за плечи хнычущую и жмущуюся к нему дочь, подскочил к клетке и открыл, помогая мне выпрямиться и выйти.

– Руслан Александрович, это какое-то недоразумение… Это какая-то ошибка… Чтобы Юлька?… Никогда! Мы все исправим, все загладим…

Теперь настала моя очередь отодвинуть излишне болтливого Обухова. В один прыжок я оказался возле козы, сжал горло и прижал к стене, медленно смыкая пальцы на ее шее.

За спиной верещал Обухов, но ссал лично оттащить меня от дочери. А я наслаждался диким страхом в глазах задыхающейся твари. Она цеплялась за мою руку, пытаясь освободить горло, вращала глазами и открывала рот в надежде вздохнуть последний раз.

Я щерился и сжимал пальцы все сильнее. Таким испорченным тварям одна дорога…

Обухов вызвал своих бугаев. Дверь распахнулась, и двое, не мешкая, оттащили меня от посиневшей твари, но, повинуясь жесту Обухова, отпустили и теперь просто стояли на пути к рыдающей на полу козе.

Молча прошел в подсобку, достал штаны и рубашку. Не торопясь застегнул каждую пуговицу, закрепил манжеты запонками. Пижонство, но положение требует даже на помятой рубашке носить атрибуты состоятельности. Привычным движением сунул айфон в карман и повернулся к Обухову.

– Эта пойдет со мной в расплату за причиненные неудобства. – Я не просил – я приказывал.

– Нет, пожалуйста! – Обухов, этот горделивый зазнаистый толстосум, рухнул передо мной на колени, вцепился и в без того помятые брюки и заголосил: – Единственная… Она у меня одна-единственная. Доченька… Кровиночка!..

– Воспитывать надо было лучше, – процедил я, отпинывая прилипшего к ногам папашу. – Сам не справляешься – стоит передать специалистам.

– Умоляю! Заплачу, сколько скажешь!

– У тебя нет столько, чтобы покрыть ущерб. Но можешь обменять, – задумчиво прикинул я новый план.

– Что угодно! Что угодно!

– Твоя жизнь в обмен на ее.

Обухов отлип сам. Тяжело опустился на задницу, прижал руку к сердцу и жалостливо смотрел на меня снизу вверх.

– Так что, Андрей Григорьевич, чья жизнь стоит дороже – своя или обнаглевшей кровиночки? – насмешливо поинтересовался я. – Сейчас ночь, и мне хочется выспаться. Так что жду подати к вечеру. В центральном клубе Мезурова.

Обухов кивнул. Я повернулся и вышел, но по стечению обстоятельств замешкался, пытаясь влезть в ботинки без носков. Этой заминки хватило, чтобы услышать злой шепот Обухова, уверенного, что я уже ушел:

– Кончать его надо было, а не отпускать. Теперь всю кровь, срань, выпьет…

– Догнать, может, Андрей Григорьевич?

Тяжелый вздох и звук грубой пощечины. По ответному визгу догадался, что досталось «кровиночке» от души.

– Хрен знает, кому легче жопу вылизать: Русу или Олегу. Буду надеяться, что Ермаков быстрее отойдет. Мезуров – тот сразу устраняет.

Я ухмыльнулся, достал телефон и набрал Олега Мезурова.

– Значит, Обухов? – уточнил он.

– А ты сомневался?

– Гнида. В клубе не оставил ни одной зацепки. Только твои профурсетки навели на мысль, что главная именинница вечера и есть та самая похитительница. Так я вышел на Обухова.

– Хм… А что с ушлым управляющим клуба?

– Как обычно, разжалован в садовники. Теперь цветочки удобряет.

Ясно.

– Ты где? Я сначала домой, своих успокою, потом в салон, привести себя в порядок, – поделился я планами с напарником.

Олег цокнул языком:

– Я вообще-то у тебя. Так что тащи сюда кости, а там порешаем порядок дел.

Минут через сорок, трижды сменив такси, я приехал домой. Даша подскочила первая, подпрыгнув, обхватила за шею и, как мартышка, зацепила ногами талию.

– Русик, мы так испугались! Тебя не было. На звонки не отвечал!

Алина заметила меня уже после Дашки. Завизжала, отпихивая сестренку, обхватила за талию и разрыдалась.

– Это я позвонила Олегу. Прости. Ты же никогда не пропадал так надолго.

Чуть морщась от болезненных ощущений после драки, я прижал к себе обе белокурые головки сестричек-девятилеток и посмотрел в глаза брату, державшемуся в стороне, но явно испытывающему не меньше чувств от моего возвращения.

– Как ты?

– Нормально, Рус. Ты это… прости… Про футбол. Я же не знал. Больше девчонок одних не оставлю.

Я кивнул, теперь уже строго обращая их внимание на позднее время и режим.

– Форс-мажор закончен, – скомандовал я. – Живо умываться, чистить зубы и спать!

– А почитать?

– Сегодня пропустим.

– Ты им читаешь? – насмешливо влез Олег.

Я скривился:

– Не лезь в мои методы воспитания, ладно? Все, козочки, покажите мне, какие вы шустрые! Через пятнадцать минут приду – проверю!

Тем мужественно вызвался проконтролировать, как девочки лягут спать, а мы с напарником вышли на лоджию. Олег закурил, а я отказался.

– Я тебе говорил, что твоя стратегия быть незаметным – хреновая! Тебя из клуба умыкнула какая-то свистушка!

– Это был форс-мажор, Олег.

– Надеюсь, ты одумаешься и возьмешь моих парней в сопровождение.

Пожал плечами. Мне теперь многое придется пересмотреть. Я даже не задумывался, насколько уязвим.

– Обухова в черный список, если завтра к обеду не приведет свою козу.

Олег кивнул:

– А если приведет, что делать с ней будешь?

Я усмехнулся. У меня было очень много планов, что, как и сколько всего я могу с ней провернуть. Только дотянуться бы до твари.

– Ломать буду. И пока каждую косточку не перемелю – не отпущу.

– Дурак. Это разрушительные эмоции. Мне Киса рассказывала. Лучше сразу: пух в лоб – и закопать поглубже, чтобы настроение не портить. А истязания, наблюдения за всеми этими рыданиями… Не…

– Олег, давай уж я сам для себя решу, как хочу проучить эту козу.

– Тогда не привязывайся к ней. Влезет в сердце – потом хрен вырвешь.

– Она? Да никогда!