Через час ее пыталась погрузить в медитативное состояние электричка, на которой она решила доехать до центра города. Но ни о какой медитации речи быть и не могло, ведь когда Анну устраивало окружение, то она могла горы свернуть, и этим она планировала сейчас заняться. Желание воротить горы редко посещало ее маленькую головку, по всей видимости запутываясь в длинных русых волосах. Чаще она сворачивала листки с написанным черновым текстом, чем горы, и нещадно наполняла ими корзину для бумаг. Иногда ее кот думал о том, что вот бы и его кормили так же обильно, как эту корзинку под письменным столом. Анна знала, что этот комок шерсти думает на счёт частоты его кормления. Они, бывало, переглядывались, метая молнии друг в друга. Кот укорял Анну за то, что та его мало кормит, а она укоряла кота за его эгоцентризм и обжорство. А потом оба могли лежать в одном кресле, грея друг друга. Особенно коту нравилось спать на бедрах Анны.
Девушка оторвала взгляд от почти законченного сценария, прикрыла ноутбук, приоткрыла глаза пошире, впуская в сознание пейзаж за окном, выкидывая из головы работу, прямо в залив, который бежал во все стороны: и за электричкой, и за горизонтом, и даже умудрялся убегать назад. Всюду он успевал, и Анну это успокаивало. Нравились ей так же ослепляющие блики, наверное потому, что их сияние затмевает все вокруг, и кроме воды ничего толком было не видно, и даже тот неприятный мужик в углу вагона уже не мешал своими ползающими глазками.
Горизонт был неестественно гладкий, его прямую линию подчеркивали бесконечно далекие облака, которые белели на краю мира, и делали небо голубее, чем оно есть. Она потянулась плечами навстречу солнцу и тому далекому облачному холмистому городу в небе, решила позволить себе улыбнуться до неприличия искренне, и отложила ноутбук вовсе. Лучи солнца выжгли последние холодные мысли Анны, оставив лишь немного озадаченности, дабы она не решила, что попала в сказку.
Электричка несла ее на предпоследнюю станцию, где заканчивался залив и начинался городок. До конечной же станции поезд ехал через промышленный район, в который Анна поехала бы, если б томилась в луже депрессии, но это состояние она оставила в прошлом, и его отголоскам не удавалось заманить девушку в какое-либо мрачное и неуютное место, подобное тем местам, где она боролась с душевной болью, ища общества теней и серых стен.
Чуть не забыв ноутбук от не часто свойственного ей спокойного и светлого расположения духа, она выпорхнула из вагона, споткнулась о тактильную разметку для слепых на краю платформы, и зашагала в библиотеку, которая и являлась основной целью ее поездки.
Это вселенское здание перекрывало собой солнце, создавая у своего подножия холодный и мрачный мир, где жаждущие знаний или прохлады люди, прятались от пристального солнечного взгляда и что-то отчужденно читали. Анна слышала не раз, что этой библиотеке три сотни лет. Хотя она бы дала минимум тысячу, уж очень бесконечными казались коридоры и бесчисленны были комнаты в этом здании. Девушка навалилась на огромную входную дверь, прошла по бордовому ковру и оказалась в зале. Тут свободно поместился бы целый дом.
Все внутри было отделано темным деревом, местами со скульптурной резьбой. Где-то там, в поднебесье, висели четыре люстры на весь зал. Анна всегда строила догадки о том, каким образом с них протирают пыль, и за всю жизнь так ответа и не нашла. Высокие стены были пронизаны манящими коридорами, устремлявишимися в глубину этого храма знаний. Один раз в своей жизни Анна зашла в заднюю часть здания, конечно не специально, а потому что заблудилась. Мать долгое время ее искала, хотя не так долго, как это показалось самой Анне. Ведь для маленькой девочки минуты там длились вечность. Коридоры с расстоянием тускнели, становились холоднее и бесцветнее. Одинокие фигуры людей старели, блуждали все реже и наконец совсем исчезали, в то время как "зал" был эпицентром тепла, жизни, молодых голосов. Там, в глубине, не было совершено ни души. И когда маленькая девочка осталась там одна, ее ноги, лишенные конкретного направления по причине возраста, понесли ее по пыльным лестницам, проходам, закрытым балдахинами, и запутали в лабиринте сводов и теней. Анна после того случая больше не ходила в библиотеку ни при каких обстоятельствах, и лишь только во времена ее обучения в школе ей пришлось нанести туда ещё один визит. Страх завалить литературу был сильнее страха перед сумраком коридоров, и когда она убедилась, что ей там уже ничего не грозит, и что она уже достаточно взрослая, чтобы не потеряться в лабиринте, то стала часто бывать в библиотеке.
Анна окинула взглядом двухсторонние, обитые кожей, скамейки, стоящие в ряд по середине зала. На них не бывало много места, всегда сидели люди с кучей вещей. Почему их никто не выгонит с этим их хламом? Они ведь даже не читать пришли, а дождаться своего поезда или ещё чего-нибудь.
Она, как обычно, не нашла взглядом места, которое бы ее устраивало, и забралась на мраморный подоконник неподалеку от какой-то конторки. Подоконник хоть и был холоден, но тут не было этих сволочей с кучей пакетов.
Только она достала свои вещи, перед ней появился снежно-белый свитер ее подруги и глаза из под чёлки. Почти все ее звали малышкой Лиззи. От нее веяло детской наивностью, не очень умело скрытой под взрослой рассудительностью, а когда ей что-то было нужно, она и вовсе превращалась в поблескивающего глазами ребенка. Прямо как и сейчас.
– Привет. Ты снова сюда без М пришла?
– Здравствуй. Он на работе, ты прекрасно знаешь.
– Смотри не заблудись.
Малышка Лиззи улыбнулась, замялась, и стала поглядывать в окно, для того, чтобы боковым зрением заглянуть в глаза своей подруги.
– Ну? Говори уже.
– Мне… Нам задали снять фильм, и я вот снимаю о мебели, что-то вроде документалки. Ты не могла бы мне дать своего кота на день?
– Что? Зачем тебе кот?.
– У меня есть чудесная идея, а с котом все будет смотреться живее и уютнее. У тебя у одной такой пушистый есть, а у меня вообще мало знакомых кошатников… Ой, извини, я не имею в виду что ты кошатница. Так вот, мало таких знакомых, а если и есть, то их коты не подходят. Они все дикие. А этот твой ведь такой аристократ. Ты его манерам учишь? Он мне очень нужен, всего на день.
Сзади на них набросился ураган из твида, жестикулирующих рук и широко открытых глаз. Это был преподаватель малышки Лиззи, который заглянул в библиотеку за какими-то глупыми книгами, которые выпадали из него, пока он пытался устоять на месте, но никак не мог. Его мутные очки всегда создавали ощущение, что он смотрит не на человека, а сквозь него. И таким взглядом он смотрел на каждого, как на что-то неприемлемое, и словно видел впервые, даже ли вы были знакомы с ним сто лет.
Подруга посмотрела на Анну. Преподаватель хотел было что-то сказать, нагнулся за упавшей книгой, на обложке которой было изображено два воробья в цилиндрах и с трубками в клювах, сунул книгу под пиджак и схватил плече малышки Лиззи своей жилистой рукой.
– Вот ещё что… Последнее…
– Ну мы ведь с вами все решили!
– Нет послушай, в.. важно, чтобы ты обязательно показала мебель с той стороны, с какой никто еще не смотрел на нее, ну я тебе потом все п..п.. подробнее, все объясню.
Говорил он сбивчиво, поэтому что не всегда мог выговорить первую букву слова.
Анна поспешно встала с подоконника, и пошла по коридору, ведущему к отделам с французской и английской литературой.
Малышка Лиззи побежала за ней, попрощавшись со своим преподавателем в какой уже раз.
– Так достал, мы уже сегодня раза три попрощались. А, так что на счёт…
– Дам я тебе кота, дам. Только будь с ним осторожна, он не любит резкости. Царапать не станет, но спрячется где-нибудь и с места не сдвинется.
Малышка Лиззи просияла, укрепившись в мысли, что они – лучшие друзья, в то время как Анна хотела выкинуть ее в одно из этих огромным окон в коридоре. Ее подруга получила свое (завтра обязательно явиться за котом в самое неподходящее время, это уж точно), забыла про робость, и с видом профессионала стала болтать о тонкостях своего фильма, а потом и о мебели, выбирая такие слова, которые никто не знает, и выговаривая их с вызубренной небрежностью.
