— Ну, на самом деле я ещё действительно хотела поработать… — и, видя его разочарованное лицо, она игриво улыбнулась — Но я не откажусь, если меня украдёт один дико сексуальный волк.

— Хм. Разве волк может устоять перед такой возможностью? — большего разрешения Касу и не понадобилось. Он перехватил её поудобней, поднялся на ноги и, поцеловав, шагнул в портал.

Дома они появились сразу в спальне. Мужчина продолжал держать её на руках и, прикусив нижнюю губу, слегка её оттянул, посасывая.

— Ммм, позволь я сначала приму ванну. — простонала Тоня.

— Пойдём. Я помогу тебе. — разве могла она возразить?

Пока вода набиралась, они помогли друг другу раздеться, целуя и лаская обнажающуюся кожу. А потом вместе шагнули в ароматную пену. Кас сел позади и сразу же притянул её к себе, умостив между разведённых ног. Девушка со стоном откинулась на его грудь, положив руки на торчащие из воды мужские колени, тогда как их хозяин принялся намыливать мочалку.

— Кас, мне надо тебя кое-что спросить. — ей не очень хотелось портить такой уютный момент, но лучше узнать сразу чем ходить переживать.

— Что спросить, любимая? — он положил ладонь ей на щёку и повернул к себе голову, чтобы прижаться губами к виску.

— Сколько я буду жить? — ходить вокруг да около она не стала.

— Хм. Тебе насколько точный ответ нужен?

— Ну, хотя настолько, чтобы я понимала вероятность того, что буду дряхлой старухой рядом с молодыми вами.

— Ага. Успокойся. Такая вероятность очень мизерная. — его губы изогнулись в улыбке, щекоча её кожу.

— Но я ведь просто человек. — недоверчиво напомнила Кошка.

— Ничего не просто. Ты помнишь, как удивлялась, что твоя рана быстро зажила? Твой дар увеличил твою регенерацию в разы. Это уже прибавило тебе долголетия. Ну а ещё ты станешь нашей женой, нашей Парой и обряд объединит наши жизни, так что умереть раньше нас для тебя будет проблематично.

Сказать, что Тоня почувствовала облегчение, это ничего не сказать. Она даже глаза прикрыла, чувствуя как отпускает внутреннее напряжение.

— Ты из-за этого так переживала?

— Да вот как-то меня этот момент действительно напряг. — хмыкнула она, чувствуя как рука Каса скользит по её груди, задевая тугие моски — Представила сморщенную древнюю старуху себя и рядом вас, таких же молодых, сильных, красивых и как-то мне поплохело.

— Мы бы любили тебя любую. — шепнул мужчина, ловя пальцами чувствительную горошинку и сжимая. — А вот без тебя жить бы не смогли.

А дальше мир исчез сгорая в нежном пламени его поцелуя. Вторая рука тоже переместилась вниз и обласкала вторую грудь, тогда, как он пил её дыхание, вдыхая тихие стоны. Проворные пальцы обвели ареолу, сжали мягкое полукружие и скользнули по животу, выписывая пылающие узоры. Глаза сами собой прикрылись и Тоня с хриплым стоном развела ноги, безмолвно прося его ласки.

Потом уже, когда Кас вынес её разомлевшую и румяную из ванной комнаты и обтерев полотенцем, завернул в халат, девушка сонно спросила.

— А Зак ещё не вернулся?

— Нет. Обещал к ужину быть.

— Хорошо. А когда ужин? — она зевнула в кулак.

— Скоро. У нас как раз есть время одеться. — хмыкнул мужчина, направляясь в гардеробную— А ещё тебя Таша очень ждёт. И Рисса хотела пообщаться.

— Угу. Сейчас оденусь. Как же спать хочется. Зат… залюбили вы меня. — пробурчала Кошка, пытаясь продрать глаза.

— Извини, Кошечка, но ни я, ни брат не в состоянии устоять перед тобой. — рассмеялся Кас, подходя к всё ещё стоящей там, где он её оставил, девушке.

— Смешно ему. — фыркнула Тоня

— Я искренне раскаиваюсь. Держи. — в руки ей легла стопка вещей.

— Не верю. И спасибо. — улыбнулась она.

Предвкушение вкусного ужина в семейном кругу, согрело её сердце. И Кошка даже не думала отрицать это для себя или сопротивляться крепнущему глубокому чувству привязанности. Братья подарили ей не только свою любовь, но и гораздо большее. Они дали ей семью.

С самого раннего детства непризнанный сын Верховного жреца и ничтожной служанки при храме мечтал, что отец таки обратит на него своё внимание. Ассавирг вгрызался в знания, как одержимый, занимался магией, науками, всем что могло сделать из него идеального сына с тем остервенением, что присуще ослеплённому надеждами ребёнку. Он всегда был лучшим в своём классе при храмовой школе, добиваясь своего если не способностями, то прилежным терпеливым трудом. Мать отдала его в храм, как только ему исполнилось пять лет, и, пожалуй, это было лучшее, что она для него сделала за всю жизнь. Больше он её, кстати, и не видел.

А вот отца своего иногда доводилось. И каждый раз мальчик смотрел на немолодого уже мужчину, царственно взирающего на забитых и раболепно склонённых перед ним будущих жрецов, как на самого Сумеречного бога. Он был уверен, что стоит ему только попасться на глаза, отец сразу же признает его. Долго Ассавирг верил в эту чушь. Даже когда бросился Верховному под ноги, и подняв голову уставился глазами преданной собаки на того, кого считал своим идолом. Даже, когда в ответ получил жёсткую пощёчину, разбившую в кровь ему губу и отозвавшуюся в голове звонким гулом, после чего его уволокли наказывать двое жрецов. Отец ведь просто не узнал его. В следующий раз, будучи уже восьмилетним, он снова попытался привлечь внимание. Глава Храма на него даже не взглянул, когда мальчишка, низко склонив голову, попытался попросить о разговоре. Он всё ещё верил, и старался во всём быть лучшим. И ждал нового визита Верховного в их школу. И тот приехал. На этот раз наставники назвали его одним среди лучших учеников, представив пред очи правителя. Ассавирг на миг встретился глазами с отцом, испытывая ликование и дикую надежду. А тот посмотрел на него, как на пустое место и презрительно скривил губы.

— Неплохо, как для отребья. — лучше бы ударил снова.

— Я ваш сын. — не выдержал мальчишка, всё ещё надеясь.

— Ты сын шлюхи, мразь. — на детские сутулые плечи обрушилась мощь гнева Верховного, ломая кости и впечатывая коленями в каменный пол. — Заткни свою пасть иначе я вырву тебе язык и скормлю собакам. — а когда Ассавирг, скуля, уже почти терял сознание от боли и унижения, приказал — Заберите эту падаль, и всыпьте десять плетей, чтоб неповадно было рот разевать.

Больше он не верил. Этот день выжег его сыновью любовь дотла. Когда его искалеченное тело подвесили возле позорного столба и секли спину плетью, заставив вслух считать каждый удар, его сыновья любовь рассыпалась пеплом. И её место заняло другое чувство, гораздо более сильное. Ассавирг научился ненавидеть. В сухих воспалённых глазах исчезли мольба и надежда, зато зажглась безумная жажда. Истерзанный мальчишка, не чувствуя боли ни в сломанных рёбрах, ни в исполосованной спине, мечтал о силе. Чтобы больше никто не смел его, поставив на колени, звать отребьем.

В Чертог он входил с гордо поднятой головой и без капли страха в глазах. Каменные ступеньки, ведущие вниз, туда где в полной беспросветной тьме и поглощающей все звуки тишине разум погружался в хаос дарованный Сумеречным, холодили босые ступни жреца даруя обманчивое ощущение реальности. Что его ждёт он и сам не знал, нот был готов выдержать что угодно, ибо даже мысли не допускал о своём поражении.

На поясе висели фляга с водой и торба с хлебом. Больше ничего с собой взять ему не разрешили. Шаг за шагом он погружался во тьму, не оборачиваясь на прямоугольник света за спиной. Поэтому даже не вздрогнул, когда дверь в Чертог закрылась разом отсекая его от физически осязаемого мира. Магия этого места полностью поглощала любой свет и любой звук и уже спустя несколько минут он даже не был уверен действительно ли стоит ногами на полу, или это лишь плод его воображения. Не слыша даже собственного дыхания и стука сердца Ассавирг, судорожно сглотнул и опустился на пол. Прикосновение Сумеречного Хаоса, это не то, что можно выдержать, твёрдо стоя на ногах.

Спустя три дня жрецы, посланные Верховным, с опаской отмыкали дверь в Чертог, будучи уверенными, что найдут киеранта Тибуса, если не мёртвым, то точно безумным. Огромные деревянные створки открывались тяжело и будто бы неохотно. Казалось, что тьма, царящая там внизу, сейчас выплеснется наружу. Поэтому, когда вверх стала подниматься укутанная тенями фигура, служители храма готовы были забыть все приказы и броситься бежать. Принявший наказание киерант выглядел жутко. И раньше пугающие светлые глаза стали совсем белыми и чёрные дыры зрачков, казалось, затягивали в пучину полыхающего там тёмного безумия. Светлые волосы поседели, словно подёрнулись снежным налётом. Мужчина ступал абсолютно бесшумно и смотрел прямо перед собой, однако по спинам склонившихся перед ним жрецов пробежал ледяной озноб. Сила клубилась вокруг киеранта безумным ураганом, словно сам Хаос воплотился в затянутую тьмой фигуру.