Они нашли меня.

Голодные тени скользят за окнами. Рвутся и перетекают, уклоняясь от света. Ищут лазейку. В сравнении с ними, двое впереди живее всех живых. Протягиваю окровавленное лезвие. Сзади щелкает взводимый курок.

Верно, пули тоже из железа. Навсегда духов не прогонят, но нас защитят.

Я почти вижу, какими они были. Искрами в изувеченных разложением чертах, звуками: имена возвращают покойникам лица. Прикосновение костей в черных ошметках мяса отзывается морозом за лопатками.

Теплая кожа.

Кем бы они не казались, внутри мы одинаковы.

Разжимаю пальцы. Нож падает в могилу.

Стены вздрагивают. Мир накреняется, расплывается на мгновение, где-то лопается стекло – прямо в моей голове. Воздух мерцает, пропуская мальчика домой.

Нарастает звон. Упав на колени, закрываю уши, только не помогает. Если тени тоже войдут, что со мной станет? Может, у незнакомки есть молитва и на этот случай? … Господи, невыносимо гром…

– Эй. Ты жива? – что-то давит под ребра. Ботинок.

– Отвали, – с трудом переворачиваюсь набок. Земля обжигает холодом щеку. Вокруг очень тихо и легко. Пусто. Тьма… ушла, забрав тревожные шорохи. Я выдыхаю не вижу дыхания.

– Вы молодцы. Я думала, будет хуже.

Да уж. Хорошо, что они не сопротивлялись. Я бы не смогла гоняться за призраками с ножом – после того, как видела их живыми. Поднимаюсь и помогаю встать бледной как полотно девочке.

– Надо перевязать рану, – порез сильно кровит. – Я не хотела резать так глубоко. Просто…

– Испугалась, – всхлипывает она. – Я так испугалась!

– Прости.

Подходит девушка, достает из кармана стилет:

– Я не взяла аптечку, – хмуро признается прежде, чем отрезать подол от девочкиного нарядного платья. – Потерпи, будет больно. Надо туго затянуть.

Малышка зажмуривается и стискивает губы. Полоса ткани с вышитыми маками расцветает свежими бутонами.

– Готово. Пора уходить. Но сначала сжечь дом. Помоги притащить ветки с улицы.

– Зачем? Они ведь уже ушли, – не знаю, куда деть руки: девочка прижалась к ногам, вцепилась в шорты. Повторяю про себя: глупая. Я же тебя ранила. Что ты делаешь?

– Призраки – да. Но если не хочешь, чтобы твои друзья последовали за нами, придется дать им что-то взамен.

Горло перехватывает спазмом. Лицо незнакомки нечитаемо.

– Что… почему ты их видишь? – и знаешь способ прогнать. Пожар отвлечет их на пару часов. – Кто они? Кто ты?

– Нина, – моргаю. Девушка дергает косу. Смутилась? – Я вижу их по той же причине, что и ты. Мы похожи. Ты не заметила?

– Чего не заметила? – она не делает вещи понятней.

– Что нам обеим нравится поджигать, – Нина криво улыбается и, подхватив рюкзак, ныряет в черноту дверного проема.

Поджигать. Как просто. Замираю, прислушиваясь к новому знанию. За ним кроется что-то особенное, подобно отголоску чуда в белесом шраме на ладони. Не ответы, лишь вопросы, но…

Это место. Сколько еще домов с похожей историей?

Сегодня станет на один меньше. В груди разливается тепло:

– Пойдем, – говорю девочке. – Сожжем здесь все.

Перетаскиваем хворост к могиле. Девочка помогает, несмотря на почерневшую от крови повязку. В конце Нина, забрав свет, ненадолго спускается в яму. Сухой хлопок. Шелест. Девушка возвращается с запахом горелых волос, бесцеремонно запихивает блеснувшую стеклом колбу в карман моих шорт:

– Всегда носи с собой. Нет, не трогай, – перехватывает за руку и больно выкручивает запястье. – Потом посмотришь. Этого хватит на некоторое время. Они перестанут тебя видеть. Не открывай, не повреди печать – тогда чары нарушатся. И уж точно постарайся не разбить, – она словно хочет сказать больше, но отворачивается, поправляет ближайшую вязанку. – Тебе нужна передышка. Выглядишь ужасно.

– Спасибо…

– Разве ветки не должны были сгнить? Прошло много лет, – спрашивает девочка из-за целого леса по ту сторону могилы. Трогаю гладкое, прочное дерево. Она права: странно.

– Местные постоянно приносят свежие. Думают, что так запирают духов внутри дома, – на мой удивленный взгляд девушка пожимает плечами:

– В глуши обожают суеверия. Они будут обсуждать сегодняшний пожар месяцами.

Киваю. Нина щурится и закусывает губу. Начинает рисовать: несколько невесомых линий – и воздух высыхает, а в самой гуще ветвей, где кости, зарождается огонь. Щелкая и дымя, рыжие языки карабкаются к потолку.

Жар опаляет лицо, гонит прочь:

– Эй! Иди сюда, – зову девочку. Клубы дыма наполняют комнату. Спеша к выходу, малышка оборачивается и звонко выкрикивает:

– Эйлин! Натан! Анна и Истер! Я запомню! – невольно улыбаюсь. Я тоже запомню: чудовища обратились людьми. Многие годы существовали страшилкой для детей, а завтрашним утром станут пустыми горелыми скелетами, но сегодня, на несколько секунд – сжимая окровавленную сталь, осыпаясь прахом, – они были живы.

Быть может, есть способ воскреснуть… спастись – и для монстров вроде меня.

***

Пламя ширится, пока не завладевает крышей. Выбивает тени из-под деревьев, заставляя лес отступить. Дом гудит, визжит, ухают лопающиеся балки, с длинным вздохом обрушивается кровля. Мы пятимся от колючих искр.

– Как нам вернуться домой? – отсветы пожара делают лицо волшебницы по-детски беззащитным. Я вижу родинку-слезу на скуле под правым глазом и что Нина младше, чем кажется. Чем хочет казаться.

– Придется прогуляться. Пару километров вдоль реки. Идем быстро, иначе опоздаем, и тогда сидеть здесь еще сутки. Не отставайте.

Девушка резко разворачивается и, не оглядываясь, уходит в чащу вслед за своим огоньком. Скользит между стволов с легкостью, выдающей привычку к подобным прогулкам. Мы же спотыкаемся о каждый чертов корень, влезаем в какие-то дремучие заросли, хотя идем прямо за ней. Девочка путается в ногах особенно часто. Белый шар безжалостно удаляется.

– Стой! Подожди нас! – кричу я. У меня полно вопросов, но их не задать, когда между нами половина леса.

– Я не собираюсь с вами нянчиться! Не успеете – брошу здесь до завтра, – доносится в ответ. Черт возьми! Да она просто убегает!

– Эй! – и притворяется глухой. Я ругаюсь сквозь зубы и, подхватив девочку на руки, ускоряю шаг. Тяжело, очень, но нельзя оставаться здесь. Ночь пока спокойна, но к рассвету погребальный костер догорит, и тьма оживет хищными силуэтами. Поэтому – почти бежать, пусть колючие кусты царапают кожу, цепляют волосы и одежду. Нестрашно, скорей.

– Посвети телефоном, – вспоминает о фонарике девочка.

– Я его потеряла, – бросила в грязи могилы. Идиотка. Глаза давно привыкли к темноте, но с фонариком перебираться через поваленные стволы и скалистые уступы было бы гораздо проще.

Нинин свет вспыхивает и меркнет, потом вовсе пропадает, и вот мы продвигаемся вперед скорее по инерции. Мышцы дрожат от усталости, и вскоре я опускаю девочку на землю.

– Смотри! Там! – она указывает на серебристый отблеск чуть слева. – Это Нина!

Нет, это деревья кончились, запнувшись о каменистый берег реки. Журчание потока оглушает – после хрупкой тишины чащи, где звуки прячутся в шелесте хвойного ковра. По берегу идти проще, а видно дальше: лунный свет дробится в течении, оглаживает серые валуны и расчленяет угольный монолит подлеска до мельчайших веточек.

– Вон она! – нашли. Холодная звезда вновь обозначает направление. Цепляясь друг за друга и стараясь не поскользнуться на гладких камнях, переходим на другую сторону: вода не достает и до колен. Холодная и быстрая, обдает ледяными брызгами и норовит сбить с ног. Девочка высоко подбирает оборванное платье, но все равно промокает до пояса. Жалуется:

– Есть хочу, – киваю: мой желудок тоже давно сводит от голода.

Лес редеет, рассыпается тонкими деревцами по долине. Река здесь разлита шире, камни сменяются травой и топкой грязью.

– Я вижу дорогу! – радуется девочка, когда шар замирает. Чем ближе, тем яснее различимы столбики на каменной изгороди, отделяющей ленту асфальта от полей. Один из столбов, обмотанный куском тряпки, отмечает конец пути.